Четвертый Рим - В. Галечьян

В этот момент воспитатель, видя, что педагогические теории никак не помогают в допросе, притворно сделал круглые глаза и произнес удивленно:

— Позвольте, да Петя вовсе не с ними дружит.

— Кого же ты мне прислал? — взревел Лада, но педагога не тронул, только велел быстренько бежать в спальню и привести кого надо.

Илия и Василий, увидев Петю в директорском кабинете, оторопели.

— Предатель, — прошипел Илия, но Петя только передернул плечами.

— Станислав Егорыч, — поспешно обратился Петя к Ладе. — Я от своих слов не отказываюсь. Как только мои товарищи скажут вам, где мы с ними ночью побывали, я все, что знаю, добавлю.

Илия запустил в Петю возмущенный взгляд из-под густых красивых ресниц, оценив способ передачи информации.

— Но почему же ты, — спросил Лада устало, обращаясь к Петру. — Почему ты сразу не предупредил меня, что приходившие раньше два школьника не те, с которыми ты провел всю ночь?

— Разве вы мне бы поверили? — удивился Петя. Оценив ситуацию и даже определив метод, которым всю его шайку вычислили, Илия вдруг с размаху бросился на колени и завопил:

— Прости меня, святой Даниил, за то, что тайну твою выдаю.

Далее Илия безо всяких расспросов поведал изумленному Ладе, что вчера в три часа ночи, выйдя с товарищами по малой нужде, увидели они свет, исходящий из двери отца Авакума, такой нестерпимой яркости, что закрылись сами собой глаза, а когда они их открыли, то увидели, как в обнимку с батюшкой идет вниз некто во всем полосатом, как матрац. Они-де проводили святой призрак вниз до выхода на улицу, а затем, чтобы не смущать воскресшего духом Авакума, удалились с большой осторожностью к себе в спальню, где тотчас заснули.

Выслушав его версию, Петя чуть заметно кивнул, давая понять, что в сторону не уйдет. При этом он осторожно показал на Василия, которого надо было контролировать.

Лада мог только руками развести. На какое-то мгновение он поддался соблазнительной мысли, что в самом деле некто в полосатом посетил ночью священника, но потом вспомнил его рябое, хитрое лицо и усомнился. Но и поверить, что священник сговорился с детьми, он тоже не мог. Ведь в таком случае дети были бы должны сами распространять слухи о божественном видении, а не прятаться от директора. Оставалось последнее средство — пригласить отца Авакума и устроить всем четверым очную ставку.

Священнослужитель, торжествующий свою победу над мальчишкой, как он называл Ладу, был также изъяснениями Илии весьма поражен. Тотчас в уме у него составилось объяснение многим малопонятным прежде событиям. Однако под пристальным взглядом директора мог он лишь принять по возможности скромный вид и только изредка осаживал Илию гневными взглядами. По всему интернату прокатилась волна изумления, и трое наших героев стали самыми знаменитыми после отца Авакума людьми.

На следующий день после уроков батюшка вызвал троих своих адептов в ту самую спаленку, из которой был ими унесен. Пришел только один Илия, потому что Петя и Василий выступали с отчетом у старшеклассников, которые с большим скепсисом отнеслись к их рассказу и разными коварными вопросами пытались сбить их с толку. Когда отец Авакум повернул к Илие свое лицо, мальчик чуть не прикусил язык от изумления. Лицо отца Авакума было сплошь зеленым, как огурец. Только красный нос торчал среди ровного зеленого цвета щек и подбородка. Это отец Авакум лечил свои ушибы специальным огуречным бальзамом.

«Сейчас будет пытать о документах», — решил Илия, и твердое намерение не выдавать себя отразилось на его замкнутом лице.

Однако отец Авакум вовсе был не такой дурак. Уже все он понимал, даже каким образом удалось его усыпить, только никак он не мог найти форму, при которой мог бы зайти разговор о документах. Начать такой разговор было для него равносильно саморазоблачению, потому что явно выказалось бы то, что при всей ясности как для него, так и для мальчика было выгодно обоим держать глубоко внутри себя.

Поэтому отец Авакум приступил совсем с другой стороны.

— Я хочу с тобой посоветоваться, — сказал он мальчику, — потому что твердо уверен в твоем уме и скромности. — Есть у меня подозрение, что некоторые наши педагоги используют злонамеренно наш интернат для совсем других несвойственных ему задач. Ты ведь не генеральский сын, как Петр, чья карьера видна невооруженным глазом. Однако же и не безродный сын, вроде Васи, который в лучшем случае может рассчитывать на должность писца в департаменте педагогики, и то если будет ноги пошире расставлять и задницу свою не беречь. Тебе же нужен покровитель, который сможет обратить тебе же в пользу твои несомненные способности и некоторую склонность к авантюризму. Что я под этим понимаю, ясно и тебе и мне, и мы поговорим на эту тему как-нибудь позднее, когда, во всяком случае, сойдут синяки с моего лица и я смогу появляться на людях без грима.

При этих словах Илия скромно потупился, однако тень злорадства пробежала в его прекрасных глазах.

Священник сделал вид, будто ничего не заметил, и продолжал:

— Ты знаешь, что в планы наши входит посыл эмиссаров Всемирного Братства во все страны мира, и выбираться они будут из числа выпускников интерната. Твой покорный слуга не последнюю роль сыграет в отборе таких посланцев, и если ты поможешь мне своими наблюдениями, а учишься ты прекрасно, то я буду ходатайствовать, чтобы именно на тебя пал выбор при посылке делегации, например, в Париж или в Варшаву. От тебя мне надо совсем немного. Я хочу, чтобы ты вместе со своими друзьями взял под наблюдение нового вахтера, который принят почему-то по личной протекции нашего ученого директора и по внешности скорее похож на боксера-тяжеловеса, чем на скромного сторожа. Дошли до меня слухи, что по поводу и без он частенько шляется в школьные подвалы, и это рождает во мне тревогу. Как только в котельной навесят новые двери, тоже директорский прожект, я тотчас дам тебе ключи от нее и попрошу как-нибудь вечерком полазать по подвалу. Обо всем, что вы там найдете, просьба докладывать мне.

Услышав последнюю фразу, Илия похолодел. В словах священника присутствовал явный намек на то, что тот знает, где находятся похищенные документы.

Спасительный стук в дверь прервал переговоры. Вошел директорский служка в рваных тренировочных брюках и футболке и сухо предложил батюшке пройти опять к директору для конфиденциальной беседы.

— Вот ему неймется, — чуть не ругнулся бывший советник юстиции второго класса, но вовремя удержался.

Он быстренько выпроводил Илию и, велев ему явиться двумя часами позже для продолжения душеспасительной беседы, внимательно запер дверь на все замки, после недавних событий батюшка стал архиосторожен.

Идя вслед тощему служке и любуясь дыркой на его ветхих тренировках, отец Авакум подумал с неприязнью:

«Ишь выделывается, бессребреник! И слуг себе подобрал под стать. Дырка на дырке; Все хочет показать, что он не такой, как все мы, грешные».

На мгновение даже мелькнула у отца Авакума соблазнительная мысль пренебречь приглашением, то есть показать директору фигу, но, рассудив, что в нынешней скользкой ситуации ему брыкаться не след, отец Авакум утешил себя мыслью, что завтра пойдет куда надо и там в очередной раз выразит сожаление по поводу экстравагантных директорских выходок и более чем прохладного отношения к религии. Там, в департаменте по делам религий, его всегда понимали.

Проходя по коридору, батюшка заметил, что со всех сторон на него устремляются любопытные, но без искры почтения, а скорее развеселые взгляды воспитанников. Не в силах воспринять этого странного веселья, он как-то отмахивался от непочтительных глаз, когда уже у директорского кабинета на него натолкнулись две малявки лет восьми. Взглянув разом ему в лицо, малютки вдруг присели и залились таким веселым переливчатым смехом, который стены интерната, может быть, никогда и не слышали. И тут отец Авакум сообразил, что в спешке он не снял с лица огуречный компресс и только его сан и повсеместное уважение удерживало встречных от насмешек над ним.

«Экого же я клоуна сыграл», — подумал батюшка и заметался по коридору в поисках туалетной комнаты. К счастью, дверь с надписью «М» оказалась совсем рядом, батюшка влетел в нее и вышел совсем другим человеком.

— Что же ты, чижик-пыжик, меня не предупредил, — дернул батюшка служку за плечо. — Ну ты, ядовитый сморчок, набить бы тебе морду, да сан не позволяет.

Служка не отвечал, только один раз поднял на батюшку маленькие черные глазки, полные змеиной злобы. Отец Авакум, не тратя лишних слов, пнул нахала сапогом в рваный зад и прошел в кабинет.

Лада встретил его сухо, кивнул на кресло у стены, изучая по-прежнему какой-то лист, весь заполненный нервными каракулями, курил тонкую женскую сигаретку, с которой медленно стекал ментоловый дымок. Батюшка против обыкновения не возмущался, молча ждал, собираясь, как кот, для защиты.