Бабочка - Кэтрин Харви

— Не хотите ли потанцевать?

Джон был единственным мужчиной, с которым она танцевала. Поэтому ей было странно ощущать, как руки чужого мужчины обнимают ее, прижимают ее к себе так, что она чувствовала тепло его кожи. У них обоих, и у Джона, и у ковбоя, были мускулистые, спортивные тела. И все равно разные. Кроме того, от него шел другой запах. В танце он вел ее очень уверенно. Они едва касались друг друга. Джессика смотрела не на него, а на воображаемую точку поверх его плеча. Только сейчас она увидела, что стены украшали различные предметы в духе Дикого Запада: стремена, уздечки, старомодные объявления, рекламирующие, например, услуги брадобрея за пять центов. Она не сводила глаз со стен, читала все объявления, а он медленно вел ее под музыку, которая становилась все красивее и грустнее. Постепенно он стал прижимать ее все крепче и крепче, пока их тела не стали соприкасаться. Ее смущение начало таять, она обвила руками его шею и полностью отдалась во власть своей фантазии.

Как приятно было его чувствовать…

Когда мелодия закончилась, они вернулись к стойке бара. Несколько минут они просто болтали, обсуждая погоду и другие малозначительные предметы, а потом вдруг Джессика неожиданно для себя спросила его имя.

— Назовите сами, — ответил он.

— Что? — удивилась она.

Потом, вспомнив правила клуба, она сказала:

— Лонни. — Она смутно вспомнила фильм, где обаятельного ковбоя звали Лонни. Теперь это имя внезапно всплыло у нее в голове.

— Что ж мадам, — сказал он, — меня зовут Лонни, и последние несколько минут меня интересует только один вопрос: не хотите ли вы еще потанцевать со мной.

Песня была медленная, тягучая, и Джессика с самого начала прижалась к своему партнеру. Они кружились по комнате под проникновенную мелодию в стиле кантри, их объятия становились все крепче, Джессика спрятала голову у него на груди и подумала: Вот оно…

Когда его губы прикоснулись к ее губам, Джессика уже сгорала от нетерпения. Она не боялась, не нервничала и не стеснялась. Джон был единственным мужчиной, с которым она до этого целовалась; он и в этом был ее учителем. А теперь ее целовал кто-то другой, и ей это нравилось больше.

Он прошептал ей в ухо:

— Скажи мне, что ты хочешь.

Глаза у нее широко раскрылись. Она понятия не имела, чего она хочет. Джон никогда не спрашивал об этом, он просто брал инициативу в свои руки, а она подчинялась. Джессика почувствовала необыкновенное волнение. Она не думала о прежних табу. У нее возникло чувство свободы и легкости, как будто она могла взлететь, как будто она была непобедима, и не было ничего такого, что бы она не могла исполнить.

— Все, — бессвязно пробормотала она, — я хочу, чтобы ты делал абсолютно все.

Они продолжали танцевать, раскачиваясь под музыку, прижимаясь друг к другу, потом он стал неторопливо раздевать ее. Он целовал ее, лаская грудь, а Джессика прижималась к нему с такой страстью, о которой раньше и не подозревала. Здесь не было правил, условностей, грехов, в которых надо каяться, мужа, который бы осудил. Джессика освободилась от связывающих ее оков, она без преград упивалась собой, своей сексуальностью, Лонни.

Потом он заставил ее лечь, распластавшись на столе. Он снял с нее трусики, задрал юбку до талии и взял ее так резко и с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

События развивались так быстро, что у нее закружилась голова. Она почувствовала, что стремительно приближается к тому божественному моменту, который так редко испытывала с Джоном. Но Лонни внезапно остановился, встал на колени и стал ласкать ее другим, абсолютно новым для нее способом.

Руки Джессики впились ему в волосы, она вскрикнула.

Он опять был внутри нее. Он обнял ее и слегка приподнял, они слились в поцелуе, продолжая двигаться в одном ритме. Она хотела чувствовать его как можно больше. Ей показалось, что тело ее раскрывается все шире и шире, моля о том, чтобы этот момент никогда не кончался. Когда все было позади, он долго обнимал ее. Они снова стали танцевать, кружась, как во сне, обессиленные, нежно целуя друг друга.

Когда Джессика собралась уходить, она поняла, что в этот вечер что-то произошло. Что-то большее, чем просто открытие, каким замечательным может быть секс. Наслаждаясь близостью с Лонни, она открыла для себя тайное, глубоко запрятанное свойство души. Секс с Лонни был не только приятен физически, в нем она освободилась духовно.

Спускаясь на первый этаж, Джессика испытала странное чувство: ей показалось, что она растет. Ее переполняло сознание собственной силы. Она знала, что сделала шаг, который будет иметь далеко идущие последствия.

Она ослушалась Джона. Сделав это один раз, она сможет поступить так еще.

Сан-Антонио, Техас, 1954 год

Когда Рэчел исполнилось шестнадцать, она все еще жила в заведении Хэйзл. Девушки устроили для нее вечеринку и пригласили несколько постоянных клиентов. Хэйзл открыла шампанское, которое почему-то не пенилось, аккуратно разлила его по чашкам.

— За нашу любимицу! — великодушно сказал она, и все выпили.

Присутствующие единодушно согласились, и Рэчел прямо-таки светилась от счастья.

А все дело было в ее тайне.

Этот день рождения она запомнит навсегда. Маленькой девочкой она не помнила своих дней рождения, потому что их никто не отмечал. Правда, как-то раз мать вспомнила об этом и пообещала Рэчел, что приготовит для нее особенные гамбургеры, а Рэчел разрешит ей помогать и даже добавлять специи в мясо. Потом миссис Дуайер с мужем ушли на весь день в бар неподалеку. Когда поздно вечером они вернулись домой, то застали Рэчел на том же месте, где она сидела утром. Рэчел дожидалась мать делать гамбургеры. К тому времени родители уже успели подраться, у миссис Дуайер был синяк под глазом, и она не желала ничего готовить.

В день, когда ей исполнилось шестнадцать, никто не подвел Рэчел. Даже Дэнни не собирался ничего ей испортить.

Девушки приготовили праздничный завтрак, а Евлалия испекла торт, залила его шоколадом и украсила огромным количеством клубники. Девушки собрали деньги на подарок и купили ей книги. Рэчел заплакала от счастья. Наконец она обрела семью.

Горе и физические страдания остались в прошлом. Они хранились в самом дальнем уголке памяти. Она не думала о мужчинах, которые каждый вечер использовали ее тело. Рэчел научилась отделять себя от этой стороны жизни у Хэйзл. Когда она отдавала им свое тело, душа оставалась с ней. Физически они могли делать с ней все что угодно, а Рэчел в этот момент забывалась в мечтах. Утром события ночи теряли реальность, и Рэчел присоединялась к остальным девушкам.

Они были ей как сестры, и она любила их, даже Френчи, чернокожую девушку, которая была так ожесточена и так вызывающе держалась, что с ней всем было трудно ладить. Рэчел не забыла свою клятву матери разыскать ее, но сейчас ее семьей были девушки в заведении Хэйзл. Они помогали друг другу. Когда у одной были неприятности, все остальные приходили ей на помощь. Если кому-нибудь нужны были деньги, скидывались все. Запросто одалживали помаду и чулки. Горе делили на всех, как и радость. И если кто-то спросит, как это в таком унылом, безотрадном месте, каким был третьеразрядный бордель Хэйзл, порой чувствовались крупицы счастья, Хэйзл бы первая признала, что в этом заслуга Рэчел.

Во-первых, обычно говорила Хэйзл, как можно жалеть себя, когда рядом этот гадкий утенок. Как бы плохо ни обстояли дела у девушек, как бы низко они ни опускались, они все прилично выглядели, а некоторые были просто красотки. Рэчел Дуайер была страшненькой и становилась все уродливее с каждым годом. Тем не менее ее это, кажется, не волновало. И уж если Рэчел принимала все как есть, то тогда уж, по мнению Хэйзл, и все остальные могли смириться с судьбой.

Рэчел заботилась о других. Ей нравилось делать приятное людям. Например, готовить всякие вкусные вещи для подруг. Или учить Кармелиту читать.

Здесь Хэйзл бы добавила, что не надо думать о Рэчел Дуайер как о совершенстве. До этого далеко. Она слишком много мечтала, читала запоем, иногда забывала выполнять все свои обязанности, и кому-то другому приходилось доделывать за нее. К тому же некоторые клиенты продолжали жаловаться. Она вяло вела себя в постели, не поощряла и не хвалила клиента. Когда мужчина выбрасывает на женщину пять долларов, он ожидает большего, хочет почувствовать себя настоящим мужчиной. А Рэчел сохла по Дэнни Маккею. Вся ее любовь и ласка были только для него — это ненормально.

Ну да ладно, — подумала Хэйзл, открывая щедрой рукой вторую бутылку шампанского. — Пусть Рэчел повеселится. Она действительно выглядит счастливой, несмотря на отсутствие Дэнни.

Хэйзл не знала, что Рэчел делала счастливой ее тайна.

Хотя заведение Хэйзл стало для Рэчел домом, а девушки — ее сестрами, Дэнни — и мужем, и братом, и отцом, в сердце Рэчел была пустота. Она жадно хотела любви и ребенка.