Крушение - Рабиндранат Тагор

За день до прибытия в Гаджипур Ромеш сказал Чокроборти:

— Знаете, дядя, я считаю, что Гаджипур не подходящее место для человека моей профессии, поэтому я решил, что лучше сойти в Бенаресе.

Уловив в тоне Ромеша решительные нотки, старик, смеясь, проговорил:

— Не годится каждую минуту менять свои планы — ведь это самая настоящая нерешительность! Ну, так как же: теперешнее ваше желание ехать до Бенареса можно считать окончательным?

— Да, — коротко ответил Ромеш.

Не сказав больше ни слова, старик ушел к себе и принялся собирать вещи.

— Вы сердитесь на меня сегодня, дядя? — заглянув к нему, спросила Комола.

— Ссоры происходят чуть ли не по два раза в день, а одержать победу мне так и не удалось ни разу, — проворчал старик.

— Почему вы все утро убегаете от нас?

— Вы, мать, затеяли бегство куда дальше, чем я, так зачем же называть беглецом меня?

Комола смотрела на него, не понимая, в чем дело.

— Так Ромеш-бабу тебе еще ничего не сказал? — проговорил Чокроборти. — Ведь решено, что вы едете до Бенареса.

Это известие Комола встретила полным молчанием.

— Дядя, позвольте, я уложу вам чемодан, — после небольшой паузы сказала она.

Чокроборти серьезно был огорчен тем безразличием, с которым отнеслась Комола к его сообщению. «Так, пожалуй, и лучше, к чему в моем возрасте заводить новые привязанности», — с горечью думал он.

Тем временем явился Ромеш. Он пришел сообщить Комоле, что они едут до Бенареса.

— Я тебя искал, — сказал он ей.

Комола продолжала разбирать и укладывать вещи Чокроборти.

— Мы теперь не поедем в Гаджипур, Комола, — продолжал Ромеш, — я решил практиковать в Бенаресе. Что ты скажешь на это?

— Я поеду в Гаджипур, — не поднимая глаз от чемодана Чокроборти, ответила ему Комола, — и уже уложила вещи.

— Ты что же, одна поедешь? — пораженный ее решимостью, спросил Ромеш.

— Почему, там живет дядя, — проговорила Комола, нежно посмотрев на Чокроборти.

Услышав это, дядя в замешательстве воскликнул:

— Ты проявляешь ко мне такую благосклонность, мать, что Ромеш-бабу скоро начнет смотреть на меня косо.

Но девушка повторила:

— Я еду в Гаджипур.

Никогда еще не бывало, чтобы Комола высказывалась так свободно, не считаясь с мнением других.

— Ну, хорошо, дядя, в Гаджипур, так в Гаджипур, — сказал, наконец, Ромеш.

В ночь после бури луна светила особенно ярко. Сидя В кресле на палубе парохода, Ромеш думал о том, что дальше так продолжаться не может. Комола взбунтовалась, и это грозило с течением времени сделать его жизнь совершенно невыносимой. Невозможно, живя вместе, оставаться чужими друг другу людьми. Надо покончить с этим. Ведь Комола действительно моя жена; я ее принял как свою жену. Глупо было бы смущаться тем, что мы не произносили установленных обетов. Сам Яма тогда принес ее ко мне на песчаный остров и связал нас брачными узами. Разве есть в целом свете жрец могущественнее его?

Между Ромешем и Хемнолини легло поле битвы. Только преодолев препятствия, унижение, недоверие, Ромеш мог считать себя победителем и предстать перед Хемнолини с поднятой головой. Но его охватывал страх при одной мысли об этом сражении, у него не было шансов на победу. Как ему доказать свою правоту? А если бы он и доказал ее, страшно подумать, какой грязной показалась бы вся эта история посторонним и каким страшным ударом это явилось бы для Комолы.

Значит, нужно отбросить прочь нерешительность и колебания и сделать Комолу своей женой, это будет наилучшим для всех исходом. Правда, Хемнолини станет презирать его, но это презрение поможет ей обратить внимание на другого, более достойного. Подумав об этом, Ромеш вздохнул: он похоронил все свои надежды на возвращение к Хемнолини.

Глава тридцать первая

— Это что такое? Ты куда идешь? — спросил Ромеш.

— Я вместе с госпожой, — ответил Умеш.

— Я дал тебе билет до Бенареса, а это гаджипурская пристань. Мы ведь не едем в Бенарес.

— И я не поеду.

Ромешу и в голову не приходило, что Умеш навсегда останется с ними, но непреклонная решимость мальчика озадачила его, и он спросил Комолу?

— Разве Умеша нам тоже придется взять с собой?

— А куда же ему деваться? — ответила Комола.

— Нет, он сказал, что хочет быть только с нами. Смотри, Умеш, не отставай от дяди. Место незнакомое, можешь потеряться в толпе.

Куда ехать, кого с собой брать, все это Комола решала теперь сама, словно вдруг пришел конец ее безропотному подчинению желаниям Ромеша. Поэтому теперь Умеш шествовал рядом с ней, прижимая к груди маленький узелок с платьем, и этот факт не подлежал никаким обсуждениям.

Небольшой домик дяди стоял между городом и европейским кварталом. За домом находился сад из манговых деревьев, впереди искусственный грот, дальше, за невысокой оградой, был расположен орошаемый родниковой водой огород, состоящий из нескольких грядок капусты и бетеля.

На первое время Комола и Ромеш поселились в этом доме. Дядя Чокроборти любил всем рассказывать о слабом здоровье своей жены Харибхобини, но посторонний взгляд никогда бы не заметил у нее и следа недомоганий. Лет ей, видно, было уже немало, но лицо еще было молодо и энергично, а седина лишь едва пробивалась на висках: будто старость уже произнесла над ней свой приговор, но не осмелилась еще привести его в исполнение.

В действительности дело обстояло так. Еще в молодости Харибхобини терзали жестокие приступы малярии. Чокроборти считал, что перемена климата излечит ее, переселился с ней в Гаджипур и занял здесь место школьного учителя. И с тех пор, несмотря на то, что жена совершенно поправилась, он не переставал беспокоиться о ее здоровье.

Оставив гостей во внешней половине дома, он пошел в зенану[36] и позвал жену.

Харибхобини только что кончила молотить на огороженном дворике пшеницу и расставляла на солнце кувшины и кухонную утварь.

Войдя туда, Чокроборти тотчас воскликнул:

— Как же так можно, ведь уже холодно! Не накинуть ли тебе что-нибудь на плечи?

— Ну и странный же ты! — воскликнула Харибхобини. — Какой там холод — солнце спину жжет!

— В этом тоже нет ничего хорошего, уж не такая дорогая вещь зонтик.

— Хорошо, купим зонтик, а теперь ответь, почему ты так задержался?

— Долго рассказывать. В доме гости, надо о них позаботиться. — И он рассказал ей о своих новых знакомых.

Неожиданные вторжения гостей издалека в дом Чокроборти случались довольно часто, но Харибхобини совершенно не была готова принять супружескую пару.

— Боже мой! Где ты поместишь их? — воскликнула она.

— Сначала познакомься, а потом будем говорить о том, как их устроить, — ответил Чокроборти. — Где наша Шойла?

— Купает ребенка.

Чокроборти тут же привел в зенану Комолу. Как только девушка приблизилась и почтительно приветствовала Харибхобини, та коснулась ее подбородка и затем, выражая свое восхищение, поцеловала кончики своих пальцев.

— Смотри, как она похожа на нашу Бидху! — обратилась она к мужу.

Бидху, их старшая дочь, жила в доме мужа, в Аллахабаде. Чокроборти усмехнулся про себя при этом сравнении: у Комолы не было ничего общего с Бидху, но Харибхобини не могла признаться, что чужая девушка красотой или другими качествами превосходит ее дочерей. Шойлоджа жила здесь и могла не выдержать очной ставки с Комолой, поэтому Харибхобини сравнила ее с отсутствующей старшей дочерью и таким образом удержала знамя победы в своем доме.

— Я очень рада вам, — сказала хозяйка, — но в нашем новом доме еще не кончен ремонт, и мы ютимся пока здесь, так что больших удобств не сможем вам предоставить.

У Чокроборти действительно был домик около базара, который сейчас ремонтировался, но там еще помещалась маленькая лавчонка, и ни о каких удобствах для жилья не могло быть и речи.

Не опровергая эту выдумку, Чокроборти, усмехнувшись, сказал:

— Я бы и не привел их сюда, если бы не знал, что Комола умеет переносить неудобства.

Заметив жене, что осеннее солнце вредно и поэтому ей лучще идти в дом, Чокроборти, отправился к Ромешу.

Харибхобини тотчас же решила познакомиться с Комолой поближе.

— Я слышала, твой муж — адвокат? Давно он работает? А какой у него заработок? Что? Он еще не начал практиковать? Тогда на что же вы живете? Наверно, у твоего свекра большое состояние? Не знаешь? Боже мой… Что за странная девушка! Ты ничего не знаешь о доме свекра? А сколько муж дает тебе в месяц на расходы? Ведь когда нет свекрови, все хозяйство приходится вести самой! Ну ничего, ведь ты уже не маленькая! Муж моей старшей дочери отдает ей весь заработок.

Подобными вопросами и замечаниями Харибхобини очень скорр доказала Комоле ее неосведомленность в житейских делах. Лишь сейчас, под градом вопросов Харибхобини, девушка ясно поняла, как постыдно и неестественно может показаться людям, что она так мало знает о прошлой жизни и делах Ромеша, своего мужа. Она подумала о том, что ей до сих пор даже ни разу не представлялось случая откровенно поговорить с ним. Она была его женой — и ничего не знала о нем! Теперь ей самой это показалось противоестественным и стало мучительно стыдно за собственную неосведомленность.