Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

Инспекция

Я сам про Землю вам мало что рассказать могу. Я ведь человек простой, рабочий, историю изучал только по простой школьной программе. Специально до Инспекции этой самой Землей вообще не интересовался, так что если вы от меня что про Землю услышать надеетесь, то совершенно напрасно. Про Инспекцию расскажу, а про Землю не буду, про Землю вы специалистов рассказать просите.

Правда, в период подготовки к Инспекции и я кое-каких вершков знаний о Земле нахватался, но с тех пор многое забыл, да и не больно мне это интересно.

Нет, конечно, я бы с удовольствием съездил туда посмотреть на всякие там музеи да на архитектурные ансамбли это-то как раз меня всегда занимало, но жить там, на Земле этой, ни за что бы не согласился. Мне уж от одной Инспекции этой невмоготу стало, а тут всю жизнь в такой идиотской обстановке прожить! Ищите дураков где подальше, у нас здесь таких нет!

А началась вся это история с Митрича. Он у нас человек серьезный, порядок любит и, к слову сказать, правильно делает. Если бы не эта его любовь к порядку, нам бы ни в жисть не отвертеться. Вот он-то именно и есть, так сказать, наш главный спаситель, через него-то мы и спаслись от возможных последствий этой Инспекции, а я лишь так, кое в чем ему помогал по мере сил и способностей. Просто я оказался в нужный момент в нужном месте, ничего больше, и, окажись на моем месте любой из вас все бы случилось так же.

Ну а если рассказывать по порядку, дело было так. Ездил я в том году к Щукиным горам за грибами я и сейчас туда каждую осень езжу, места там просто загляденье. А живу-то я обычно, как вы знаете, в Тихой Заводи, там наши лаборатории расположены, да и до завода экспериментального рукой подать.

Сейчас, правда, поселок наш поопустел немного, всего человек двести осталось, все теперь на острова перебираются. Мода такая пошла. Но я не против раз перебираются, значит, им там больше по душе, а по мне так и в Тихой Заводи самое лучшее место. И пляжи по всему побережью на пятьсот километров в обе стороны, и климат мягкий, и коралловые рифы, опять-таки. Да и до Центра недалеко совсем, всего полтора часа сюда на стратоплане лететь.

Я вот сегодня вечером вылечу, а ночевать-то уже дома буду.

Ну так вот, я когда за грибами летаю это, конечно, только в самый сезон бывает, я бы и чаще летал, да работа не позволяет всегда на обратном пути сюда, в Центр, заворачиваю. Ведь интересно же бывает всегда с кем-нибудь да повстречаешься, поболтаешь, вечерок в приятном обществе проведешь. Бывает, идешь по улице, по сторонам глазеешь, и вдруг нагоняет тебя кто-то совершенно незнакомый, по уши бородой заросший, хлопает по плечу, обнимает, и оказывается, что вовсе это не незнакомый какой-то, а самый настоящий.

Колька Маслов, школьный друг, которого ты лет сто пятьдесят не видел, потому что он обычно на орбитальных все ошивается и телепереговоров не любит, предпочитая всяческим телепереговорам живое человеческое общение. И вы идете с ним в ближайшую забегаловку, и роботы-официанты упариваются, ваши заказы выполняя, и брызжут во все стороны машинным маслом из сочленений своих. И в эту же забегаловку по странной прихоти судьбы, набивается почему-то тьма знакомого народа, и всем хорошо и весело, и кажется, вовек бы не уезжал из Центра. Если бы не эксперимент, на завтра назначенный.

Ну да ладно, все это к делу отношения не имеет, это все так, посторонние мысли. А говорил-то я про то, что в тот раз, возвращаясь из похода за грибами, завернул, как всегда, в Центр, не имея никаких особенных намерений, кроме как пошататься по его улицам и поглазеть на других людей, среди которых процент совершенно незнакомых достигает пятидесяти, а то и выше. Это, знаете, иногда очень полезно осознать, что в мире кроме тебя самого и твоих друзей и знакомых есть еще люди, которых ты совершенно не знаешь и которые, в свою очередь, совершенно не знают тебя. Но которые, тем не менее, такие же люди, как и ты сам, а, возможно, даже и лучше тебя.

Ну так вот. Иду я по улице, солнышко светит, ветерок легкий дует прохладно, правда, у нас в Тихой Заводи, гораздо теплее иду и вдруг замечаю, что навстречу Митрич движется. Я, само собой, останавливаюсь, потому что с Митричем всегда поболтать интересно, тем более, что не встречались мы с ним уже года два, а он как, будто ничего не видит вокруг, смотрит, как лунатик, в пространство перед собой и ни на кого внимания не обращает.

Я, понятное дело, так просто пропустить его мимо, не поздоровавшись даже, не могу, и потому встаю так, чтобы он не мог меня не заметить. И он, скажу я вам, меня замечает. Правда, сперва он натыкается на меня, и мы с ним изрядно стукаемся лбами, но потом он меня все-таки замечает и говорит:

— Какого черта?!..

Я ему вежливо отвечаю, что нечего, дескать, по улицам в сомнамбулическом состоянии шататься и людей своей твердой башкой калечить, а сам в это время шишку, им набитую, растираю. Очень уж у него, знаете, лоб твердый. В прямом, конечно, смысле. Серьезный товарищ.

Ну вот, после всего этого он выходит, наконец, из состояния транса и говорит: — Ты-то мне и нужен!

Берет он меня за рукав и тянет за собой, ничего не говоря, и проходим мы с ним на этом скорбном пути десяток самых лучших забегаловок в этой части Галактики, и киберы у раскрытых дверей провожают нас тоскливыми взглядами как несостоявшихся клиентов, а мы себе премся, ни на кого не обращая особенного внимания, и оказываемся в результате перед зданием Галактической Связи. Оказывается, Митрич, как человек серьезный и любящий порядок, за этим зданием присматривал между делом, сам даже киберов-уборщиков и ремонтников там программировал, потому как считал он аппаратуру связи очень важной. И, оказалось, был прав.

Ну вот, входим мы с ним в вестибюль, поднимаемся по лестнице и направляемся к комнате сверхдальних коммуникаций. Она еще с тех времен сохранилась, когда мы постоянные контакты с Землей поддерживали, но уж поди лет пятьсот там наши приемники молчат и на наши сигналы никакого ответа не было. Мы понимали, что на Земле что-то неладно, но сделать-то ничего не могли нас ведь немного, чем мы помочь им можем? Да и вообще в последнее столетие наших с Землей связей отношения резко ухудшились, они все пытались нас уму-разуму учить, а у себя дома порядка навести никак не могли, так что не больно нам хотелось свою помощь-то навязывать. Если бы они попросили о чем тогда другое дело, тогда помогли бы, чем могли. Но они только заваливали нас идиотскими указаниями о том, как нам надо жизнь у себя устраивать, и когда убедились окончательно, что мы на их указания плюем, вообще на связь выходить перестали. Мы, конечно, как того требовали Правила Ведения Межзвездной Связи, каждые полчаса свои позывные посылали, а иногда так даже какие-нибудь энтузиасты целые передачи на Землю организовывали, да все без ответа оставалось. Я, правда, тогда ничего этого не знал, как-то в голову не приходило такими вопросами интересоваться, своих дел по горло было, но и в то время были среди нас энтузиасты-землеведы. А Митрич, оказывается, был Президентом секции Землеведения.

И вот приводит он меня в эту комнату, усаживает перед пультом и протягивает принятую, оказывается, полчаса назад депешу. Читаю я и глазам своим не верю:

«Органам власти планетарной системы Р-15-32. Срочно. Секретно. В соответствии с «Правилами Галактических Взаимоотношений» настоящим доводится до вашего сведения, что Отдел Внеземных Поселений Министерства Внешних Отношений направляет к вам с инспекционной поездкой Третьего Секретаря Мухрякова Г.В. Обеспечьте соответствующий прием. Получение подтвердите.

Главная Галактическая канцелярия. 02.02.92».

Прочитал я это раз, потом второй, и только после этого до меня дошло.

Поднимаю глаза на Митрича и собираюсь сказать ему, что вот, мол, наконец-то, связи с Землей восстанавливаются, то-то радости у землеведов будет, да только слова мои так в горле и застревают. Потому что уж больно у Митрича вид серьезный, а я его не один десяток лет знаю, знаю отлично, так что уверенно могу сказать разыгрывать таким образом товарища своего он не станет. Раз он такую физию скорчил, значит дело серьезное, и, стало быть, серьезного отношения к себе требует. Потому кладу я радиограмму на стол и молча жду, когда же он говорить начнет. И он, прошу заметить, начинает. И еще как начинает.

После первых же пяти минут его рассказа я со всей очевидностью понял, что я полнейший невежда и нелюбопытный чурбан, все знания которого о Земле сводятся к комплексу нелепых заблуждений, привитых неизвестно где. Я до сих пор не понимаю, где я почерпнул эти, так называемые, знания. Во всяком случае, у меня нет нахальства обвинять в их привитии своих школьных учителей. Единственное, что меня хоть как-то обеляет в своих же собственных глазах, это то, что главное что Земля была в свое время родиной человечества все-таки оказалось верным, что хоть в этом одном вопросе я не напутал. В остальном же, как я теперь знаю, мои знания о Земле состояли из совершенно несистематизированной смеси наивных, а зачастую, и заведомо неверных сведений, источники которых можно искать Бог знает где от произведений классиков литературы до монографии Остенса об архитектуре человеческих миров третьей спирали Галактики, которая и сейчас красуется на моей книжной полке.