Совьетика - Ирина Маленко

Сначала его устроили в “хорошую” протестантскую школу. Но за это его стали бить местные католические мальчишки- люмпены, называя “продом”, – а в нашей деревне люмпены составляют большинство. Мама перевела его в католическую школу, и там он быстро стал героем, особенно среди девочек, заглядывающихся на него, – но новые друзья и сами оказались хулиганами, и от него требовали того же. Вите пришлось хулиганить, чтобы “не выделяться”. Зато все первые шишки за хулиганства, конечно же, сразу сыпались на него – ибо “не выделяться” на их фоне он не мог. Слишком уж примечательная была у него по нашим местам внешность. В конце концов за озорство его “попросили” из школы. А белые хулиганы как были, так и остались в ней.

Дальше – больше. Витя стал баловаться наркотиками. К тому времени, как я с ним познакомилась, Витя уже заявлял, что все это осталось у него в прошлом. И даже вызвался писать статьи в местный журнал, объясняя ровесникам, какие бывают разные наркотики, и какой от них вред.

Ему было 16 лет. Он не производил впечатление заурядного хулигана: глаза его светились живым и глубоким умом, он был весь артистичный, музыкальный, прекрасно рисовал и мечтал стать архитектором.

– Для того, чтобы стать архитектором, тебе надо учиться. А для того, чтобы учиться, тебе надо взять себя в руки,- спокойно-настойчиво говорил ему по-отцовски Чинеду, взявший над ним шефство. – Иначе из тебя ничего не выйдет. Пойми, парень, таким, как мы, гораздо труднее доказать, на что мы способны. Для этого мы должны быть на голову выше всех, на голову больше всех работать. И если нас уже "согласились" принять в определенных сферах: например, смирились с тем, что мы – хорошие футболисты или музыканты, то до архитекторов ещё не дошло. Может, ты станешь одним из тех, кто проложит дорогу другим в этой сфере…

По сравнению со своими местными ровесниками Витя поразил меня своей начитанностью. Войдя ко мне домой, он сразу узнал Карла Маркса на стене. Да здесь взрослые не знают, кто такой Маркс, а уж куда им до того, как он выглядит… Был знаком Вите и Ленин. Не говоря уже о том, в каких деталях знал он биографию Боба Марли! Вдумчивый, разумный парень. И вот как наперекосяк пошла его молодая жизнь из-за того, в каких условиях он оказался, и из-за того, что для большинства здешних людей Витя – всего-навсего такой вот черный “заяц” с копьем в руке и замашками каннибала. Потому что самих этих белых дикарей – теперь уже без кавычек! -- так воспитали…

В последний раз я видела его на автовокзале. Витя не сдержался. Вернулся к плохим дружкам. Ушёл из дома. Оказался в ночлежке для бездомных в Лисбурне. Потом полицейские остановили его, когда у него в кармане был нож. «Зачем это тебе?» – спросили они, а Витя, насмотревшийся американских фильмов о Гарлеме, рисуясь, сказал: «Revenge !” И схлопотал 6 месяцев в молодежной тюрьме. Для сравнения: двух протестантских взрослых мужиков приговорили тут к 2 годам условно после того, как они вломились к кому-то ночью в дом, избили его до полусмерти, ушли, а потом вернулись еще раз, чтобы продолжить. Мотивировка судьи при вынесении приговора: «Мы дадим им условный срок, потому что они оба уважаемые члены общества (я не шучу, это его слова!), работают, и если их посадить, то им потом будет трудно вернуться к нормальной жизни»!

А их жертве к нормальной жизни будет вернуться легко?

И вообще, покажите мне хоть одного человека здесь, у которого нормальная жизнь! Да вы даже и не представляете себе, что это такое, милейшие!

Трудно жить в этом жестоком мире, который ничего от тебя хорошего не ждет и полагает, что ты рожден, чтобы стать преступником… Увидев меня как-то после этого на улице, Витя потупился и убежал.

– Нечему тут удивляться!- заявил мне один из наших здешних троцкистов.-У них вся семья такая, мамаша совсем не следила за своими детьми.

Он даже не удосужился задаться вопросом, почему так происходит, и чем живет эта семья. Для него “все и так было ясно”. Как и для наших любителей “Ну погоди!”. Когда-то они называли меня грязными словами за то, что я ходила в кино с Саидом: им тоже “все было ясно”, порядочная девушка в кино “с обезьяной” не пошла бы…

Через некоторое время мне позвонил Чинеду.

– Я нашёл его. Он вернулся домой. Я не дам парню сойти с правильной дороги.

Вот только не у всех же в жизни есть рядом такой наследник Макаренко…А общество продолжает ожидать oт “дикарей” “диких” поступков – и всячески подталкивать их к таковым…

****

.Время бежало быстро, как песок в песочных часах. Вы никогда не замечали, что чем старше ты становишься, тем быстрее пролетает жизнь?

Иногда от этого делается не по себе. Но я перестала бояться смерти с тех пор, как умерли моя бабуля и Тамарочка. Если на этом свете остается все меньше дорогих тебе людей, то чего ее бояться? Может, мы встретимся хотя бы на том свете? У меня не было такой прочной уверенности, как у католиков, насчет того, что он существует, но иногда так хотелось в это верить… Не может же человек исчезнуть вот так, без следа! И ведь я не попрощалась с ними, мы не договорили, не допели, многое не доделали. Тамарочка перед тем, как умереть, говорят, сказала с глубоким вздохом: «Так не хочется мне от вас уходить…» Ей было 93 года.

А вдруг на том свете и Лиза будет нормальной и сможет разговаривать? Как бы это было здорово! Она бы рассказала мне все, что у нее накопилось рассказать за эти годы. И чем она, может быть, была недовольна, а мы не знали, и чего ей хотелось, а не получилось в жизни пережить…

Вот только думать о том, что будет с ней, когда меня не станет, было страшно. По-настоящему надо бы мне родить еще ребенка, чтобы она не осталась одна. Нет ничего страшее приютов, больниц и домов престарелых. Неважно, какими бы комфортабельными материально они не выглядели.

Но мне не хотелось больше детей. По крайней мере, не хотелось, пока я не встретила того донегальского незнакомца. Теперь же я начинала задумываться об этом все чаще. Может быть, это было возрастное. Но как было бы хорошо, если бы у меня был сынок, который напоминал бы мне о нем! Похожий на него. После того, как мы расстались с Сонни, я поклялась себе, что если у меня еще хоть когда-нибудь будут дети, я ни за что не скажу о своей беременности их отцу и исчезну из его жизни прежде, чем он успеет что-либо сообразить сам. Вот до какой степени исковеркала жизнь мои представления о семейном счастье…

****

… Как им было остаться неисковерканными?

После того, как я вернулась в том году из Ирландии, состоялось первое судебное заседание. Не могу сказать, чтобы я очень нервничала, потому что знала, как советские бойцы в годы войны – «наше дело правое». А раз так, то мы обязательно победим. Ведь речь-то шла не обо мне. Не о моих «правах. О том, что Лиза была еще совсем маленькой девочкой, и ей была нужна мама. Мама, которая всегда до этого была с ней рядом. А разве речь не идет прежде всего о том, что нужно ребенку, а не о правах на него человека, который сам все равно за ней ухаживать не будет, а скинет ее на своих родственников? Хотя бы он даже трижды был ее отцом. Однозначно.

Права матери и ребенка были в СССР совершенно святым делом. Если мать не была совсем уж законченной пьяницей (о наркоманах мы тогда и слыхом не слыхивали!), никому, никогда, никакому суду даже в голову не взбрело бы отрывать ребенка от мамы. Будь его отец хоть генералом, хоть партийным секретарем, хоть кем. И это правильно – не потому что мать «имеет больше прав», а потому что ребенку она нужнее. Вдумайтесь, ведь даже наше первое слово в нашей жизни в 99,9% случаев – «мама», а не «папа» и даже не «баба» (бабушка).

Но в капиталистическом мире ничего святого, как нам теперь уже известно, нет. И быть не может по определению: верующий человек напомнил бы вам тут цитату из библии о том, что нельзя одновременно поклоняться богу и золотому тельцу. А именно последний и является всеобщим капиталистическим божеством.

Нет, на Западе, конечно, дело не обстоит так «примитивно», как сейчас у нас, когда папа-денежный мешок просто-напросто покупает себе в суде ребенка «с потрохами», отбросив его мать в сторону как использованный одноразовый живой инкубатор, а потом нанимает ему с десяток нянек и гувернанток- и всерьез еще думает потом,- видимо, на пару с подсчитывающим «гонорар» судьей, -что такой ребенок «ни в чем не будет нуждаться» (именно так мотивирует отечественный суд свои подобные решения!). И Сонни не был «денежным мешком». Но на Западе с его прямолинейно-формальным подходом к «равноправию» (почему-то вот только о нем не вспоминают, когда платят женщинам зарплату!) и в этой сфере с недавних пор решили права мужчины и женщины «уравнять», выплеснув при этом ребенка и его нужды из таза вместе с водой…

О ребенке на самом деле никто не думает – хотя на словах и провозглашается, что его интересы – превыше всего. Если бы действительно думали о нем, то поняли бы, что это единственная сфера, в которой женщины и мужчины от природы «не равны» и равными никогда быть не могут – потому что они разные. И в отношении ребенка у них разные функции. Тут я двумя руками готова подписаться под словами полковника Каддафи – тем, что он пишет о женщинах в своей «Зеленой Книге». Для этого не надо быть мусульманином – для этого достаточно просто голову иметь на плечах, а не сосновую шишку. Запад же отнял у женщины одну-единственную привилегию, которая была у нее по здешней жизни – причем данную ей самой природой. Право спокойно растить своих детей. Without harassment как здесь модно говорить. Насильно зачастую заставляя отдавать ребенка в определенные дни недели фактически любому отцу – даже с неустоявшейся психикой (но не больному официально), даже стремящемуся только к тому, чтобы отомстить любой ценой бывшей жене, пусть ценой жизни ребенка и своей собственной жизни. И потому в западных газетах мы читаем чуть ли не ежедневно об отцах, которые убивают своих детей и кончают жизнь самоубийством (ну, последнее, правда, не всегда!) во время таких свиданий. Причем нам предлагается еще чуть ли не пожалеть этих махровых эгоистов! Ах, он якобы ребенка так любил, что не мог с ним расстаться! Если бы он любил его, он бы никогда не поднял на него руку.