Ванька-ротный - Александр Шумилин

— Ну и дяла! Мать часная! Вот где, для нашего брата малина!

Поди, сунься! Она с винторезом стоит! Ну, чаго ты? Разве я сам не вижу.

Майор Малечкин качал головой и потирал руки.

— Слышь, начальник штаба? Мне отведи землянку на одного. Телефон к себе поставишь. Телефонистов тоже к себе посадишь. Они мне не нужны.

— Я поеду в дивизию. К вечеру вернусь. Скажи, чтоб все было готово!

Вернувшись, из дивизии он объявил:

— Пулеметный батальон пока остается в резерве. Из дивизии дали строгий приказ. Распорядись, чтобы наши здесь зря не болтались! Кругом бабы! Солдаты разом здесь шашни заведут. Мы натянули веревку вокруг занятых нами землянок и объявили поротно, что выход за веревку строго запрещен. Один Малечкин имел право перешагивать через нее.

На второй день нашей стоянки в штабную землянку, где я жил явился Малечкин и прямо с порога заявил:

— Ты начальник штаба остаешься за меня!

— Считай, что я заболел! В дивизии об этом знают.

— Ты сиди на телефонах, могут позвонить.

— Комиссар уехал в политотдел, пробудет там неопределенное время.

— Ты остаешься здесь главным.

— Егор заедет за продуктами, зайдет к тебе. Если что, передашь с ним записку.

— Прощай, покедыва! Желаю успеха!

Майор повернулся и исчез на несколько дней. Мы стояли на прежнем месте. Звонков из дивизии не было.

Через два дня майор вернулся. Я увидел его мельком. Он был довольный, усталый и осунулся. Не заходя ко мне, он ушел к себе и завалился спать. На следующий день он зашел ко мне в землянку.

— Ну, как дела, начальник штаба?

— Как вы тут без меня? Из дивизии кто звонил?

— Пройди по ротам! Готовь солдат. Проверь оружие!

На днях выступаем. Переходим в наступление. Но пока об этом никому ни гу-гу! Вечером я зайду к тебе, поиграем в картишки: — это значило, что обо всем поговорим. Я хотел ему доложить как готовы роты.

— Вот вечером обо всем и расскажешь мне! — добавил он. Телефонистов и писарей я отправил из блиндажа в землянку к солдатам, им наши разговоры слушать не к чему.

Вечером майор явился ко мне, присел к столу, глубоко вздохнул и улыбнулся.

— Ну и бабы здесь! — сказал он неопределенно.

— В батальоне у нас осталось мало людей. Пополнения не жди. Его не будет. В наступление пойдем в этом составе. Двигаться будем в полосе 48 полка.

Я доложил ему о готовности рот и просил каждую роту обеспечить повозкой.

— Нам на марше нужно иметь полный боекомплект. Тащить пулеметы и боеприпасы на себе солдаты не смогут.

— Ладно! Отберем подводы у наших снабженцев.

— Что, правда, то, правда. Славяне наши действительно отощали.

Майор вынул атласные карты. Деловой разговор продолжался. Мы играли, майор спрашивал и рассказывал. Я слушал его, отвечал на вопросы, а сам думал о другом.

У меня в полках и в дивизии близких друзей и приятелей не было. Я был одинок — как перст один. Меня вызволили с передовой, но в штабную компанию не приняли. Для них, я по-прежнему был "Ванька ротный". Штабные с окопниками знакомства не заводили. Да и кто я был? Старший лейтенант, командир пулеметной роты, [за неимением грамотных в дивизии по пулеметному делу, назначенный начальником штаба батальона]. Другое дело майор Малечкин. Он был хозяин. У него было много друзей. В руках его было имущество и продовольственное снабжение. Дружбу нужно поддерживать, подкармливать как очаг, горящий в семье. От него им часто перепадало кое-что.

Майор знал, что в дивизии у меня нет близких друзей, и поэтому доверял мне свои сокровенные тайны. Он рассказывал мне о своих похождениях. Ему нужно было с кем-то поделиться, поговорить о том, о сем. С комиссаром батальона он старался не откровенничать. Жили они дружно, но о личных делах между собой не говорили. Комиссар часто уезжал в политотдел дивизии. Малечкин не противился этому. Вот и сейчас комиссар находился где-то там.

— Ты еще молод по бабам шляться! Ты в бабах по настоящему ничего не понимаешь. Тебе и по должности и по годам это дело рано. Ты лучше слушай, наматывай и запоминай. Тебе девицы нужны. А бабы для тебя не подходящий материал. Стары больно. Ты по своей не испорченности только конфузиться будешь. А бабы не любят этого. Им подавай настоящего мужика. У баб я был. Разгонял грусть и тоску. Я старший лейтенант в таком возрасте и чине, что баб стороной обходить не могу.

— Чего сидишь? Твой ход! Развесил уши!

Мы играли некоторое время молча. Но вот майор встал, прошел к выходу, свистнул как голубятник, засунув в рот два пальца. Это он так своего денщика Егорку вызывал. Майор вернулся к столу, прищурил лукаво один глаз, сплюнул сквозь зубы, потер руки и сказал:

— Сегодня я выспавшись. Можно ехать шпоры точить.

Услышав шаги Егорки, майор напустил на себя серьезный и строгий вид. Егорка ввалился в землянку, майор вскинул на него внимательный взгляд, крякнул для порядка и сказал, как бы задумавшись:

— Получи у нашего интенданта-жулика продукты и водку сухим пайком! Пусть выдаст сразу за неделю!

— Он говорит, что мы прошлый раз получили на неделю, а вернулись обратно через три дня.

— Передай ему, пусть тыловая крыса не жмется! И поменьше языком трепет.

— Я сегодня солдатской баландой питался. Вот у начальника штаба из котелка хлебал. Начальник штаба может подтвердить.

— Скажи, майор приказал крупу там всякую перевести по калориям на спирт и консерву. Сахар и подливку пусть оставит себе. Он любит сладкое. Язык у него не лопата.

— Получишь продукты. Седлай лошадей. В дивизию поедем.

Егорка шагнул в проход и исчез за тряпкой, висевшей над дверью. Мы некоторое время сидели молча.

Когда снаружи по мерзлой земле донесся цокот лошадиных копыт, майор встрепенулся, сгреб со стола разбросанные карты, надел полушубок, затянулся ремнями, приладил на голову шапку и надел рукавицы. Похлопав громко матерчатыми ладошками рукавиц, он наклонился над притолокой, резким движением отдернул тряпицу и, обернувшись, сказал:

— Смотри за порядком! Остаешься здесь за меня!

Подморгнув мне как бы на прощание, он повернулся к выходу и скрылся из вида. Он ушел, а я сидел, продолжая думать.

Я удивлялся его легкости. Умению не думая решать всякие дела. Вероятно, и в бабском вопросе он был скоротечен, напорист и быстр. Я действительно был застенчив и имел замкнутый характер. У меня не хватало духу вот так на ходу решать дела. Я думал, что потом придет все само собой. Нужно в жизни только набраться опыта. Я думал о жизни, а майор мне толковал о бабах. "Черт с ним!" — говорил он, — "Один день да мой!"