История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Памятник Хакани в Тебризе, Иран

У могилы Омара Хайяма. Рисунок нач. XX в.

В форме маснави персы излагали притчи, длинные романтические истории, легенды и исторические эпосы. Персидский эквивалент романа тоже обнаруживаем написанным в форме маснави, тогда как его арабский аналог писали прозой с вкраплениями коротких стихов. На деле стихотворные произведения были настолько гибкими по форме, что художественная проза, классификацию которой создал Джахиз, была гораздо менее популярной у персидских авторов, чем у тех, кто писал на арабском.

Современным жителям Запада персидская поэзия пришлась больше по вкусу, чем арабская. Были предприняты многочисленные попытки перевести не только поэтов-рассказчиков, таких как Джаля-ляддин Руми, но и лириков (в частности, Хафиза), чей материал так же труден для перевода, как и сочинения их арабских коллег — потому их брались переводить гораздо реже и с меньшим успехом. Следует отметить, что при любом переводе теряется много ценных нюансов, и многие переводы привносят чуждые оригиналу элементы — стиль, размер и даже рифмы, далекие от тех, что использовал автор. Самый популярный из таких переводов, «Рубайат Омара Хайяма» Фитцджеральда, демонстрирует и проблемы, и творческие возможности, связанные с переводом рубайат. Оригинальные стихи — отдельные краткие произведения, собранные в диван (сборник) и расставленные в алфавитном порядке, но Фитцджеральд выстроил их в такой последовательности, что в итоге получился некий пунктирно очерченный сюжет — и, таким образом, еще сильнее изменил свойства оригинала, чем в текстах своих свободных переводов. Воспроизводить поэзию подобным образом имеет смысл, когда целью является обогащение литературы языка перевода, как было в случае с текстами Фитцджеральда. Но такие тексты — плохой помощник, если требуется понять автора первоначального произведения и его культуру. Что же касается менее вдохновенных стихотворных переводов — они не могут быть ни примером хорошей самостоятельной поэзии, ни попыткой передать мысли автора (как это способен сделать перевод в прозе)[264].

Поэтический образ: панегирический, романтический, лирический

Так же, как в арабской литературе высокого халифата, поэзия предназначалась для публичной декламации, а не для, например, приватного чтения про себя. Она должна была служить украшением жизни придворного — почти так же, как дорогая одежда. Последствия этого для персидской поэзии сравнимы с теми, что наблюдались в арабской: внимание уделялось точности формы и известности темы, чтобы неожиданность контекста не могла помешать слушателям оценить виртуозное владение словом в передаче формы и содержания — и, кстати, умение избежать любых упоминаний о личных мыслях и чувствах автора (не соответствовавших правилам поведения на публике). (Схожее внимание к публичному эффекту в советском искусстве привело к схожему упору на виртуозное владение словом.) Как в арабском, так и в персидском, разумеется, великий поэт мог позволить себе подняться над налагаемыми ограничениями и заставить их работать на себя, утверждая величие своей поэзии.

Представители классической персидской литературы до 1291 г. и некоторые арабские авторы (имена приведены в квадратных скобках)

930-е творчества)

(годы Рудаки, поэт Саманидов, первый значимый поэт в «новом» (то есть исламском) персидском языке

Ок. 974 г.

Смерть Балами, визиря Саманидов, переводчика на фарси «Истории» Табари

Ок. 980 г.

Смерть Дакики, поэта Саманидов (сочувствовал зороастризму, начал писать «Шахнаме», которое Фирдоуси потом включил в свою версию)

Ок. 1020 г.

Смерть Фирдоуси, автора эпопеи «Шахнаме»

Ок. 1039 г.

Смерть аль-Унсури, панегириста при дворе Махмуда, писавшего стихи в «арабском стиле» и оказавшего значительное влияние на других

1049 г.

Смерть Абу-Саида ибн Абу-ль-Хайра, первого из суфийских поэтов, писавших на фарси, любимый жанр — четверостишия (рубайат)

1060 г.

Смерть Насира Хусрава, исмаилитского автора касыд, теоретических трактатов, рассказов о путешествиях

1092 г.

Смерть Низам-аль-Мулька, визиря Сельджуков, автора «Сиясат-наме» («Книги о правлении»), руководства для правителя

1122 г.

Смерть Омара Хайяма, математика, астронома, файлясуфа и автора рубайат

Ок. 1150 г.

Смерть Санаи, первого великого поэта-суфия

1144 г.

[Смерть аз-Замахшари, мутазилита и экзегета]

1153 г.

[Смерть аш-Шахрастани, ересиолога, мутакаллима]

1150-е гг.

[Смерть аль-Идриси, географа при дворе Роджера II на Сицилии]

Ок. 1191 г.

Смерть Анвари, поэта-панегириста, эрудита, сатирика

Ок. 1200 г.

Смерть Аттара, суфийского писателя и аллегорического экзегета

1203 г.

Смерть Низами Гянджеви, поэта и автора «Хамсе» — сборника из пяти романтических эпопей

1229 г.

[Смерть Якута, географа-энциклопедиста]

1334 г.

[Смерть Ибн-аль-Асира, историка]

1235 г.

[Смерть Ибн-аль-Фарида, суфийского поэта]

1273 г.

Смерть Джаляляддина Руми, суфия и автора «Маснави»

1274 г.

[Смерть Ибн-Саида, андалузского поэта и адиба]

1282 г.

[Смерть Ибн-Халликана, составителя биографического словаря]

1286 г.

[Смерть аль-Байдави, экзегета]

1289 г.

Смерть Ираки, восторженного поэта-суфия, испытавшего влияние Ибн-аль-Араби

1292 г.

Смерть Саади, писателя-моралиста и поэта

Панегирическая поэзия представляла собой откровенное восхваление покровителей, которые часто являлись парвеню. Если современным представителям западной цивилизации трудно понять, как можно открыто расхваливать живого человека — особенно того, чьи заслуги сомнительны и кто обладает достаточными финансами, чтобы оказывать покровительство, — это отчасти объясняется тем, что мы меньше, чем наши предки, склонны к формальной учтивости в повседневном общении с окружающими (даже те из нас, для кого английский является родным). Нам уже нет нужды притворяться в своих речах покорнейшими слугами едва знакомых нам людей, даже в прозе. Поэтому, когда подобная любезность выражена в персидских стихах, нам сложно это принять.

Не только в панегириках, но и во многих других жанрах персидской поэзии, предназначенных для публичной декламации во дворце, где церемониальное старшинство (пусть даже недолговечное в силу изменчивости военной власти) определяло судьбу человека, самые изысканные формы словесного выражения диктовались, прежде всего, формальной учтивостью. Но в панегириках это было наиболее очевидно. Как правило, они писались в жанре касыд, но иногда принимали форму хвалебных хроник о подвигах царя, предпочтительно в куплетированной форме маснави. Подобно современным пиар-статьям, панегирики создавались за деньги — за дары, которыми хороший эмир осыпал тех, кто изящно хвалил его. Но в отличие от рекламы панегирики писали не для того, чтобы ввести в заблуждение, поскольку все заинтересованные лица знали, что панегирики не претендовали на нейтральный отчет о человеке и его поступках; поэтов глубоко уважали за их умение создать утонченный величественный образ. И если его можно было увязать с реальными обстоятельствами жизни эмира, которому посвящались стихи, тем лучше. Конечно, хорошие панегирики могли улучшить репутацию эмира — за то он и платил, — потому что суметь привлечь и удержать подле себя действительно великого поэта означало иметь хороший вкус и большую власть (или хотя бы богатство); и, да, потому что люди склонны предпочитать блестящий вымысел сомнительной действительности.

В панегирике, как в учтивой беседе, господствовали условности. (Эти условности были характерны не только для какой-то одной династии и ее традиций — ни одна династия не имела столь глубоких корней, — а распространялись на любого, кто был облечен властью здесь и сейчас.) Правитель был властелином не одного города, а целого мира; он одерживал славные победы над грозными врагами. Он был солнцем в зените, бесстрашным львом; он должен был лично убивать людей и животных, и как можно больше. Однако он отличался и великодушием — свои трофеи он не хранил в сокровищницах, а щедро раздавал (бедным, а особенно воинам, придворным и поэтам), будучи уверенным, что всегда сможет добыть еще больше. Кроме того, желательно было, чтобы у него была длинная родословная и чтобы предки его могли похвастаться теми же качествами. Люди низшего ранга тоже могли получить комплименты, соответствующие их статусу (поэт должен был следить, чтобы не похвалить придворного слишком восторженно и тем самым не разгневать правителя, который не потерпел бы чрезмерных поэтических восхвалений своим слугам, равно как и недостаточное уважение к ним при дворе). С учетом всех этих условностей, поэт был волен изобретать самые причудливые метафоры, в которых музыка слов волшебным образом сочеталась с их смысловой игрой. Панегирик обладал одним несомненным преимуществом по сравнению с любовной лирикой, своим важнейшим конкурентом в отношении основных тем: в разговоре о любви мужчина из деликатности не должен был упоминать подробности, которые могли бы намекнуть или выдать, кем являлась его возлюбленная (джентльмены никогда не говорят о своих дамах); когда же речь шла о славе, поэт мог использовать эпизоды, происходившие с его героем в реальной жизни, придавая своим произведениям пикантности и внося разнообразие. Следовательно, по-настоящему талантливых панегиристов вознаграждали, как величайших из поэтов.