Охота на мух. Вновь распятый - Лев Златкин

«Ясно! — подумала Нигяр. — До подружки добрался, Ада не выдержала».

Мир-Джавад еще что-то нудно говорил, но Нигяр его не слышала, уши словно ватой заложило, и единственная мысль заполнила все ее существо: «массивная пепельница из хрусталя, копия пепельницы Гаджу-сана, улучить момент, схватить и ударить по голове этого вампира, вурдалака, убить, убить, он столько горя людям принесет, сколько капель черной крови течет в его жилах, а уж там черный поток. Подойди, ну, приблизься же, молю тебя, заклинаю»…

Мир-Джавад действительно проводил только что Арчила, передал ему тайком в купе все взятые у сардара Али бумаги…

Арчил ласково потрепал Мир-Джавада по щеке:

— Надеюсь, все в одном экземпляре? Не ведешь двойную игру?

Мир-Джавад преклонил колено, как в рыцарских романах когда-то клялись вассалы своим сюзеренам в верности:

— Клянусь!

Арчилу это так понравилось, что он достал из ножен большой охотничий нож и лезвием дотронулся до плеча Мир-Джавада.

— Посвящаю в свои рыцари! Через неделю жду во дворце.

И протянул Мир-Джаваду другую руку, которую тот почтительно поцеловал…

Поэтому Мир-Джавад был счастлив и доволен собой: Атабека он провел, а птичка-Нигяр попалась в клетку.

— У тебя только один выход — покориться! — ворковал благодушно он. — Не только себя, Касыма спасешь. Гастроли устрою тебе по всему свету: Париж, Лондон, Берлин, Рим… Правда, в Риме взяли власть плохие люди — фашисты: людей мучают, бросают в тюрьмы, издеваются над ними, вчера нам лекцию читали, но в остальных городах пока спокой…

Нигяр мгновенно схватила пепельницу и нанесла удар по голове неосторожно приблизившемуся и ничего не замечавшему, словно токующий глухарь, Мир-Джаваду. Однако бессонная ночь, переживания, издевательский допрос ослабили ее силы и верность глаза, удар пришелся по касательной и лишь рассек кожу на голове Мир-Джавада. Он привычным, отработанным движением перехватил руку Нигяр, вывернув, выхватил пепельницу, а Нигяр швырнул на пол. На его резкий свист вбежал лейтенант с двумя амбалами и схватили Нигяр. Мир-Джавад жестом указал им на кровать. Лейтенант отрезал от мотка четыре конца веревки, и Нигяр крепко привязали к кровати…

Мир-Джавад достал из буфета бутылку спирта, смочил им носовой платок и продезинфицировал рану.

«Царапина, — подумал он, посмотрев на себя в зеркало, — вот и покорил, индюк надутый, чуть расслабился и „подставил“ себя. Торопилась, дура, отправить меня на тот свет, а поспешность нужна лишь при ловле блох».

Боль немного утихла. Мир-Джавад отпил немного спирта прямо из горла бутылки. Огонь побежал по жилам. Мир-Джавад почувствовал прилив сил и взглядом указал подручным на дверь. Те почти что выбежали из комнаты. Мир-Джавад подошел к Нигяр и долго смотрел на нее.

— Трудно в первый раз убить человека, не так ли?

Нигяр молчала, глядя на потолок. В углу потолка паук свил паутину, и в ней билась муха, а сам хозяин рывками приближался к своей жертве, рванет и смотрит, рванет и смотрит. Вот он прыгнул на нее, муха судорожно дернулась и затихла.

«И я так скоро, — с горечью подумала Нигяр. — В жизни мне не удалось ему отомстить, может, смерть поможет…»

Но до смерти ей было еще далеко.

Мир-Джавад бросил на ковер окровавленный платок, достал из кармана складной нож, раскрыл его и пощекотал кончиком лезвия шею Нигяр.

— Щекотно? — полюбопытствовал.

Нигяр молчала, безучастная ко всему. Мир-Джавад медленно, возбуждая себя, стал разрезать одежду Нигяр: сначала платье, затем комбинацию, лифчик, трусики. Отбросив лохмотья в сторону, он любовался ее обнаженным телом. Стал нежно целовать его, все страстнее, страстнее и овладел Нигяр, не раздеваясь совсем, пачкая сапогами белоснежное белье на постели.

Затем долго лежал на ней, борясь с желанием задушить ее тут же, на месте, чтобы она уже никому не дарила, в том числе и ему, такого блаженства.

Но Нигяр была не из тех, кого можно убрать когда захочешь и о ком никто никогда не спросит. Она звонила в столицу друзьям. Через день, не обнаружив ее в поезде, те поднимут на ноги всех, в том числе Атабека, а может, и Гаджу-сана. С ними шутить опасно. Арчил в таких делах не поможет, и, если Мир-Джавад не собирался закончить свою жизнь в подвалах инквизиции, ему следовало провести игру без единой ошибки…

А Нигяр задыхалась под тяжестью его тела, не делая даже попытки укусить Мир-Джавада, хотя такая возможность была: его плечо больно давило ей на грудь, а голая шея была так близко.

«Вот где твоя Голгофа! Вот где суждено быть распятой и умереть», — думала она и… ошибалась.

Мир-Джавад, вздохнув с сожалением, слез с нее, испачкав штаны, подошел к столу, открыл ключом нижний ящик и достал оттуда шприц и ампулы с морфием.

— На первый раз тебе достаточно одной, а то сразу загнешься, — сказал он с улыбкой, доброй и понимающей. — Я тоже не большой поклонник худых женщин, но у тебя тело, как у пятнадцатилетней. Что значит ни разу не рожать!

Намочив ватку спиртом, Мир-Джавад аккуратно протер руку Нигяр и привычным взмахом вогнал ей в вену иголку…

В Нигяр словно вновь вернулась жизнь. Краски заиграли на мертвенно-бледном челе, заблестели глаза. Нигяр вновь с гневом посмотрела на Мир-Джавада и метко плюнула ему в лицо.

— Негодяй! Подонок! Меня все равно найдут!

— Обязательно найдут, — потрепал ее шутливо за нос Мир-Джавад, — я им сам помогу тебя найти, только где бы ты думала? Думаешь здесь? И не надейся, не здесь, а где, сама догадайся, если ты такая умная.

— Боже, как я тебя ненавижу! Никогда не знала, что так смогу кого-нибудь возненавидеть. Я очень жалею, что не убила тебя.

— Не убила ведь, о чем говорить… Мне-то не о чем жалеть, да и такой возможности больше я тебе не предоставлю. И убивать тебя не стану…

Мир-Джавад торопливо достал другой шприц и влил себе кубик морфия. Рана на голове перестала свербить череп, ему стало так же хорошо, как в детстве, когда не было никаких забот и он целыми днями развлекался охотой на мух. Мир-Джавад вспомнил мать, последний раз он видел ее, когда она приезжала в часть, где он служил в армии. Она все время жаловалась, что сильно болит голова, и Мир-Джавад часто ловил ее блуждающий взгляд. Через полгода она повесилась, и Мир-Джавад так никогда и не узнал причины, побудившей ее к этому. Еще через полгода умерла бабушка, и Мир-Джавад остался совсем один. Тогда его опять пригрел дядя.

…Гяуров был добрый человек, но фантазер. Он считал, что тысячелетний опыт христианства, последователей пророка Мухаммеда или еще больший опыт поклонников Будды в переустройстве человеческой личности не показателен для его партии. Через десять лет, ну, от силы через двадцать, счастливый народ под руководством единственной партии в мире, имеющей право на существование, будет жить в раю. Как будут этому народу завидовать, как будут стремиться влиться в его светлые ряды. И не пройдет и пятидесяти лет, при жизни еще этого поколения знамена свободы будут развеваться над всем миром…

…Исмаил-паша тоже принял живое участие в судьбе сына своей любовницы, особенно, когда юноша взял его за горло, намекнув на совсем иное родство. Дильбер родила дочь, и Мир-Джавад, утверждая, что это дочь Исмаил-паши, отчаянно льстил ему, запугивая заодно гневом жены. Теперь Исмаил-паша угодливо кланялся при встречах, преданным взглядом напоминая, что это он первый помог встать Мир-Джаваду на правильный путь созидания и прогресса…

…После эйфории наступал спад, и Мир-Джавад зверел. Вот и сейчас он подошел к Нигяр и отхлестал ее по щекам.

— Это тебе, шлюха, за твое желание убить меня…

Затем искусал ее тело, понаставил на нем кровоподтеков и синяков, а возбудив себя и овладев ею, хлестал Нигяр по плечам металлической линейкой. Издевался над нею долго, старательно, изощренно. Изойдя, рухнул обессиленно рядом, прижался головой к ее теплому животу и нежно целовал его, ласково шепча:

— Любимая моя, ласковая.

Отдохнув, выпил глоток спирта и сразу злобно закричал на нее:

— А хочешь, еще десять человек на тебя напущу? На всю жизнь насытишься, все равно жить-то осталось мало…

Нигяр молчала, закрыв глаза, и только слезы лились из уголков глаз, смачивая волосы и подушку.

— И не мечтай, и не рассчитывай, я не такой дурак, из-под них ты живой не выберешься… Звери, э! Не поверишь, я сам иногда боюсь их. Как я понимаю дрессировщика: сегодня лижут руки, а завтра могут разорвать. Видишь, с кем приходится работать, а ты говоришь… Конец света, клянусь отца!

Мир-Джавад подошел опять к столу, достал две ампулы морфия. Поискал новый шприц, не найдя, взял старый.

— Так, увеличим дозу… Видишь, для тебя ничего не жалею, я за один день тебе волью свой месячный запас. Морфий лучше спиртного, дольше действует, мягче, а какой кайф ловишь, как только «ширнешься», не правда?