Охота на мух. Вновь распятый - Лев Златкин

Билеты до столицы в кассах продавались свободно, не то было время, чтобы по столицам разъезжать. Нигяр купила купе в международном вагоне целиком, хотелось побыть одной в пути. До отхода поезда оставалось полтора часа, возвращаться домой не хотелось. Нигяр села в зале ожидания на скамейку и закрыла глаза. Она молилась, чтобы Гаджу-сан не забыл ее, это была единственная возможность помочь мужу остаться в живых и на свободе.

— Лучше господин, чем раб! — повторила невольно вслух Нигяр.

— Красивая госпожа, — вдруг услышала рядом с собой Нигяр. — Можно вам оставить на минуту ребенка и вещи, пока я схожу в туалет?

Нигяр открыла глаза и увидела хорошо одетую миловидную интеллигентную женщину со спящим ребенком лет трех-четырех на руках. Нигяр кивнула головой и взяла осторожно у женщины ребенка. Та поспешно скрылась в туалете.

Нигяр никогда не имела детей и теперь, ощутив тяжесть теплого сонного детского тела, она с сожалением подумала, что им с Касымом именно этого не хватало. И опять слезы накатились на глаза…

…Прошло полчаса, а женщина не возвращалась. Нигяр забеспокоилась, не случилось ли чего-нибудь там с нею. Каждая минута ожидания вселяла в нее все большую тревогу, и, когда через двадцать минут мать ребенка не явилась, Нигяр обратилась к стоящему неподалеку полицейскому:

— Господин лейтенант, помогите, пожалуйста!

И она ему все рассказала: как к ней обратилась женщина с просьбой посмотреть за ребенком, как она спустилась в туалет и исчезла, до сих пор не вернулась, а ей нужно на поезд, и она не знает, что делать. Полицейский пристально смотрел на Нигяр, но ей казалось, что он ее не слышит. Она собралась было повторить свой рассказ, как вдруг полицейский взял из ее рук осторожно ребенка.

— Следуйте за мной! — сказал он коротко и пошел.

— А вещи! — воскликнула Нигяр.

Полицейский вернулся, отдал вновь ребенка Нигяр, достал из кармана кожаный ремешок, связал часть вещей, взвалил их на плечо, оставшуюся часть взял в руки.

— Пошли!

Нигяр, баюкая проснувшегося ребенка, пошла за полицейским. Он долго вел ее какими-то запутанными коридорами, закоулками, наконец привел в большую комнату, меблированную, как шикарный номер «люкс» в отеле Хилтон. За столом сидел полковник и разговаривал по телефону. Лейтенант щелкнул каблуками.

— Господин полковник, задержанная доставлена!

Полковник указал Нигяр рукой на стул, продолжая разговаривать по телефону; Нигяр недоуменно взглянула на лейтенанта, ей показалось странным слово «задержанная». Но лицо лейтенанта было тупо-беспристрастным, лицо робота, а не человека, поэтому Нигяр села на стул и стала ждать, когда освободится полковник. Тот изъяснялся на английском сленге, и Нигяр, знавшая язык, изредка ловила знакомые слова, но смысла речи не понимала. Тогда она стала рассматривать барскую обстановку комнаты: мебель карельской березы и красного дерева с бронзовой инкрустацией, вишневого бархата шторы и обивку стульев, подставец с китайским фарфором, старинным серебром и венецианским хрусталем.

«Шикарно живет транспортная полиция, — подумала Нигяр. — Не иначе, грабежи вагонов, что обсуждал весь город, дело ее рук».

Полковник бросил трубку и хмуро посмотрел на Нигяр.

— Такая молодая, такая красивая, неужели не стыдно воровать и грабить?.. — Полковник смотрел глазами убийцы. — А детей воровать — это самое страшное преступление.

— О чем вы говорите? — возмутилась Нигяр. — Зачем мне воровать? Это не мой ребенок, я все объяснила господину лейтенанту.

— И не твои вещи, и не твоя сумка… Ничего у тебя своего нет, а самое главное: совести у тебя нет.

Нигяр сорвалась и накричала на полковника:

— Как вы смеете? Вы прекрасно знаете, кто я такая… А если забыли, то вот мои документы…

Она открыла сумочку и ахнула: сумочка была ее, только на несколько секунд она выпустила сумочку из рук, положила рядом на скамью, когда брала ребенка, но содержимое сумочки было совершенно другим: толстая пачка денег в иностранной валюте, драгоценности.

Лейтенант, незаметно подкравшийся сзади, выхватил сумочку из ер рук и отдал полковнику. Тот вывалил на стол содержимое. Из сумочки, кроме валюты, драгоценностей и обычных женских принадлежностей, пудры, помады, зеркальца, гребешка, выпал паспорт. Полковник раскрыл документ, внимательно сличил фотографию на паспорте с оригиналом:

— Все правильно! Бабур-Гани! Знаменитая международная воровка… Когда я разговаривал по телефону, ты понимала, о чем говорю?

— Только отдельные слова, — тихо прошептала ошеломленная Нигяр.

— Вот, в телеграмме и сказано: знает иностранные языки, умеет принимать любое обличье, великая актриса.

— Да что вы говорите? Опомнитесь! Я — Нигяр! Позвоните Атабеку, он подтвердит.

— Буду я из-за всякой шлюхи беспокоить великого человека. Посмотри на фотографию, зараза!

И полковник швырнул паспорт Нигяр в лицо. Нигяр вскрикнула от неожиданности и от боли, паспорт ребром попал ей в бровь и упал на пол.

— Подними! — грубо рявкнул полковник.

Нигяр, оцепеневшая от ужаса происходящего, покорно, как автомат, подняла с пола паспорт, открыла его трясущимися руками и увидела свою фотографию, ту, которая была у нее в настоящем паспорте.

— Бабур-Гани, — медленно, почти по слогам прочитала Нигяр.

И паспорт выпал из ее рук на стол карельской березы со шлепком, показавшимся ей выстрелом, Нигяр огляделась, словно все, что она видела, было страшным сном, который должен вот-вот кончиться, стоит только проснуться.

— Если фотографии на паспорте недостаточно, могу пригласить твоих коллег, с которыми ты часто сидела по разным тюрьмам… Итак, что мы имеем: валюта, ворованные драгоценности, украденный ребенок и целый чемодан морфия… Полный джентльменский набор. И не надейся, что по совокупке пойдешь. Накрутят полную катушку, лет так на двадцать пять… Ащи! Выйдешь, совсем немного до пенсии останется. Это мне трубить еще целых пятнадцать лет… Да, заболтался я с тобой. Слушай, если ты выведешь нас на банду Гуляма, я тебе обещаю устроить побег, будешь на меня работать, никто тебя, клянусь, и пальцем не тронет… Ну, что молчишь?

Как ни странно, пока полковник говорил, Нигяр, сумела взять себя в руки.

«Пусть отправят в тюрьму, — думала она, — сошлюсь больной и попрошусь к врачу, умолю его позвонить Атабеку, и весь этот кошмар кончится…»

— Язык проглотила? Отвечай!

— Я вас уверяю, это чудовищная ошибка, — быстро заговорила Нигяр. — Я — не та, за которую вы меня принимаете. Женщина, что оставила мне вещи и ребенка, очевидно, та самая, кого вы ищете. Она и сумки наши обменяла, не знаю, правда, нарочно или случайно.

Полковник расхохотался.

— Я — не я, корова — не моя, моя хата с краю, я никого не знаю… Складно врешь, только все напрасно. Есть свидетели, видели тебя, как ты воровала ребенка. Ну, что на это скажешь?

И захихикал так противно и мерзко, что Нигяр чуть не вырвало, такой комок вдруг пошел по горлу, что с трудом удалось его подавить.

— Я не Бабур-Гани, я — Нигяр, — устало повторяла она, чувствуя, что начинает сходить с ума, губы зашептали строки из стихотворения: «…Огромный сумасшедший дом, где сумасшедшие восстали и горсть разумных заковали, назвав безумными притом»…

Полковник прислушался.

— Молишься, что ли?.. Молись, молись, меня не обманешь, меня не проведешь, знаю, какому богу ты молишься: богу наживы, скорее, черту. Ты что, меня за фрайера держишь? Бабур молится! Кому рассказать — смеяться в лицо станет, э! Не будь идиоткой, подпиши протокол, признайся…

Нигяр закрыла лицо руками и закричала:

— А-а-а! Негодяй, ты хочешь, чтобы я сошла с ума? Никогда! Подонок, сколько хочешь говори, что я — Бабур-Гани, день — ночью назови, красное — белым, все равно я буду стоять на своем… Все! Больше говорить с тобой не хочу и отвечать на твои гнусные вопросы не буду. Отправляй в тюрьму!

Она опустила голову и обхватила ее руками.

— Тюрьму заслужить надо! — вдруг услышала она очень знакомый голос, резко повернувшись, увидела стоящего у двери рядом с лейтенантом Мир-Джавада… Нигяр сразу все поняла.

— У-у! Баба болтливая! — простонала она про себя. — Угрожать надо, когда сила в руках, а сила у него… Это — смерть, а то и что похуже, от этого маньяка всего можно ожидать.

— Да, ты не ослышалась, — повторил, улыбаясь, Мир-Джавад. — Тюрьмой обычно пугают, а ты о ней мечтаешь… Конечно, там регистрируют всех. — Мир-Джавад движением руки удалил из комнаты полковника и лейтенанта. — И там выяснят быстро, что ты не Бабур-Гани… Эти остолопы решили тебя сломать, преподнести мне подарок, но я лучше себя знаю… Что так внимательно смотришь? A-а, я в парадной форме… Арчила провожал, он поехал в столицу. А за его спецпоездом ушел тот поезд, которым ты не поехала и никогда, может быть, уже не поедешь… Счастливец Арчил, скоро увидит наше солнце лучезарное — Гаджу-сана, а ты его не увидишь, ясно?