Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будет! Куда он денется… Да, я «фигу в кармане» показываю! Ну и что? Мир не изменится от этого.
— Это уже не фига, это — пощечина. Тебе ее не простят.
— Они плюют на эти комариные укусы… Вместо того чтобы призывать к восстанию, отделываемся смешками и считаем себя честными, а мы ничем не лучше других…
— Ты считаешь, что предавать или не предавать, это — одно и то же? Доносить или не доносить, убивать или не убивать?..
— Мы все видим, мы все знаем, мы все понимаем. Раз трусливо молвим, то ничем не лучше других. Если мы молчим, другие, глядя на нас, тоже закрывают рты, приспосабливаются. Если желание выжить сильнее, если желание не потерять удобств, комфорта, сытой жизни сильнее, значит, мы — животные, только не хищные, а травоядные. Бараны спокойно смотрят, как режут их брата или сестру. Мы все стали такими жё. Мы потеряли право называться людьми. Нам обещали свободу! Единственная свобода, что у нас осталась, это — свобода выбора: трусливо, покорно молчать или отправиться на муки, да и эту свободу у нас скоро отнимут, все идет к этому. Камень, брошенный с горы, увлекает за собой другие, такие же, не представляющие большой опасности каждый в отдельности, но вместе это — лавина, которая сметает все на своем пути: деревья, дома и людей. И уже покорные будут сметаться этой страшной силой, и уже те камни лавины, что послабее, будут рассыпаться от тяжести пылью, а лавина будет все нарастать, нарастать, пока не потеряет силы в борьбе с собой. Мало быть честным по отношению к себе, надо быть честным по отношению к другим. Это — самое трудное!
У Касыма пересохло от волнения в горле, он налил из графина в стакан воды и жадно, почти двумя глотками, выпил. Нигяр подошла к нему, обняла и прижалась головой к его груди.
— Я люблю тебя!
Касым нежно поцеловал ее.
— Пора начинать концерт… Может, то, что я прочитаю этот рассказ, и будет самым значительным, что я сделал за всю свою жизнь. Я знаю, как его надо читать…
И концерт начался. Нигяр пела так, что у зрителей таяло сердце, а Касым смешил их до слез.
Арчил восхищался концертом. Никем не узнанный, кто мог предположить, что ближайший помощник Великого Гаджу-сана сидит в зале, как простой смертный, без охраны, хотя люди Мир-Джавада держали весь зал под прицелами снайперских винтовок, Арчил вспоминал те далекие времена, когда он был одним из народа, а не одним из тех, кто угнетает его, и наслаждался давно забытым редким ощущением простоты и слияния душ.
И лишь Мир-Джавад ничего не слышал и не видел. Он ждал, как ждет паук муху, весело жужжащую возле самой паутины, наверное, паук молится в ту минуту своим богам, чтобы те на миг ослепили муху и притупили бы у нее чувство опасности. А попавшим в паутину уже не выбраться, не избежать парализующего укуса, стоит лишь натолкнуть муху пролететь чуть дальше…
И бедная муха полетела. Касым, словно забыл все приготовленные репризы, и читал, и говорил все, что накопилось на душе, все, заготовленное для лучших дней, когда разрешат читать и говорить, не подвергаясь за это репрессиям и гонениям… Уже Арчил недовольно поморщился, услышав встреченную громовым смехом реплику Касыма: «Правительство делает вид, что оно платит народу, и дождется, когда народ будет делать вид, что он работает»… Уже Мир-Джавад довольно улыбнулся, услышав, что правительство так рьяно принялось искоренять все законы, принятые во времена Ренка и предшествующих ему палачей и сатрапов, что в запальчивости отменило закон об искоренении в стране рабства. А Касым не унимался, продолжал подготавливать зрителей ко второму отделению, когда он прочтет им столь замечательный рассказ, самое главное, что ему удастся за всю жизнь. В очередной свой выход он заявил, что будет рассказывать самые свежие новости, и стал пускать в зал мыльные пузыри. Зал стонал от смеха…
Наконец, объявили перерыв. Арчил хмуро посмотрел на Мир-Джавада.
— Кацо, если Сосун узнает, что мы допустили этого разбойника читать рассказ, от которого нашего дорогого вождя всех земель трясло три дня в пляске святого Витта, я за твою голову, партайгеноссе, не дам и ржавого фартинга.
— Можно навестить его сейчас, в перерыве. Ставлю пять карат против двух, что перечитывает рассказ.
Арчил согласно кивнул и встал. Тотчас, по знаку Мир-Джавада, охрана проложила путь до гримерной Касыма. Арчил не спеша шел за кулисами, сопровождаемый недоуменными взглядами. Шел один, Мир-Джавад предусмотрительно отстал. У гримерной Касыма Арчил ладонью дал всем знак остаться в коридоре и вошел один в гримерную.
Касым читал рассказ. Нигяр обреченно сидела рядом, устав упрашивать мужа не делать глупости и не «подставлять» себя. Увидев Арчила, она задрожала от страха и онемела. Она сразу узнала ближайшего помощника Гаджу-сана. Но Касым не обратил на вошедшего ни малейшего внимания, решив, очевидно, что это какой-нибудь поклонник жены. Арчил выхватил из рук Касыма рассказ и стал его перелистывать.
— Читать со сцены собрался?
Касым был ошеломлен такой наглостью.
— А вы что, из комиссии по контролю за репертуаром?
— Зачем мне комиссия, я сам — контроль! — тяжело посмотрел на Касыма Арчил. — Ты знаешь, тот, кто написал эти подлые слова, уже мертв. Интересно, перед смертью он гордился, что его произведения переживут века?… Ха-ха-ха-ха-ха… — засмеялся Арчил таким страшным смехом, что люди, знавшие близко Арчила, сходили с ума, если он так смеялся им в лицо.
Касым его не знал.
— Рукописи не горят!.. — тихо сказал, но твердо. И гордо.
Звезды зажглись в его глазах, звезды бессмертия. «Жаль, — мелькнула мысль, — главного не удалось сделать. Значит, Эйшен — провокатор. Значит, он никакой не писатель, он просто „паршивый Худу“, как его звали в детстве»…
Касым встал и вырвал из рук Арчила рассказ.
— Пошел вон, контролер, и передай «паршивому Худу», что он мерзавец.
Арчил привычно кулаком ударил Касыма в живот, а когда тот согнулся от боли пополам, ребром ладони двинул по затылку. Касым упал без сознания.
Нигяр не кричала, только прокусила руку до крови, и она темными каплями стекала на ковер.
Арчил свистнул, как охотники подзывают собак, и в гримерную вбежали два амбала. За ними, усмехаясь, вошел Мир-Джавад и встал скромно в сторонке. Амбалы мгновенно одели на Касыма наручники и за ноги выволокли из гримерной. Арчил подошел к Нигяр.
— Что дрожишь?.. Не бойся, ты очень худая, я не собака, на кости не бросаюсь. Слушай, ты так поешь, как соловей! Э, зачем плохо ешь?.. Или у тебя глисты? Слушай, хочешь, я тебе своего врача пришлю. Хороший дохтур. Будешь толстая, довольная. Вместо своего заморыша, таких мужчин будешь иметь: богатыри, пехлеваны, рыцари… Хорошо поешь. Пой, детка, пой. Услаждай народ…
И Арчил вышел из гримерной, направляясь в зал. Зрители ждали продолжения концерта, хлопали и свистели, свистом высказывая одобрение… Арчил сел на свое кресло и также стал хлопать и свистеть.
Мир-Джавад остался в гримерной вдвоем с Нигяр, смотрел на нее и улыбался. Нигяр трясло, как в лихорадке, а глаза ее смотрели с ужасом на Мир-Джавада. Мир-Джавад, все так же криво ухмыляясь, достал из кармана плоскую серебряную флягу с коньяком, налил в отвинченный от фляги стаканчик и протянул Нигяр.
— Пей! Тебе еще выступать.
Нигяр выпила залпом коньяк, словно надеялась, что там окажется яд.
— Я не могу петь… Вы требуете невозможного… Мне нужно срочно к Атабеку.
— Э, милая, Атабеку своя шкура ближе к телу. Пока мог, прикрывал Касыма, неужели ты думаешь, что он пойдет против Арчила?
— Это ты прислал Худу?
— Я делаю только то, что мне приказывают, не более.
— Ты задумал эту провокацию, я чувствую.
— Думай, чувствуй, как хочешь, но иди, пой. Арчил уже в зале, для него пой, может, помилует Касыма. Посидит он год в тюрьме, смирит гордыню, вернется.
— Какие слова знаешь. Самый тупой в классе не значит — самый тупой в жизни.
Мир-Джавад не слушал ее. Он следил за летевшей к ним мухой, а его пальцы автоматически достали нить резинки из кармана, как только муха оказалась в пределе досягаемости, меткий удар бросил ее к ногам Нигяр. Мир-Джавад удовлетворенно засмеялся. Нигяр подняла убитую муху, положила ее на ладонь. И слезы потоком хлынули из ее глаз. Она смотрела на крошечное тельце, а перед глазами был Касым, лежащий без сознания на ковре гримерной, и рыдания сотрясали ее грудь.
Мир-Джавад ударил Нигяр по руке, и муха отлетела за зеркало.
— Иди, пой!
Нигяр яростно взглянула на него.
— И ты мечтал, чтобы я тебя полюбила? Негодяй!
Мир-Джавад ударил ее по лицу. Не сильно, чисто символически, и так же демонстративно вытер руку платком.
— Запомни: чем лучше ты сейчас споешь, чем больше понравишься Арчилу, тем больше шансов у Касыма остаться в живых.
— Но ведь он не виноват, — вырвалась мольба из уст Нигяр. — Он думал, это — Худу написал.
- Расследователь: Предложение крымского премьера - Андрей Константинов - Политический детектив
- РОССИЯ: СТРАТЕГИЯ СИЛЫ - Сергей Трухтин - Политический детектив
- Рандеву с Валтасаром - Чингиз Абдуллаев - Политический детектив
- Опасность - Лев Гурский - Политический детектив
- Соколиная охота - Павел Николаевич Девяшин - Исторический детектив / Классический детектив / Политический детектив / Периодические издания
- Поставьте на черное - Лев Гурский - Политический детектив
- Охота на Эльфа [= Скрытая угроза] - Ант Скаландис - Политический детектив
- Волшебный дар - Чингиз Абдуллаев - Политический детектив
- Заговор обезьян - Тина Шамрай - Политический детектив
- Над бездной. ФСБ против МИ-6 - Александр Анатольевич Трапезников - Политический детектив / Периодические издания