Катуков против Гудериана - Виктор Прудников

— Бить по станционным помещениям! — приказал комбриг командиру танка сержанту Капотову. — Когда разделаетесь с противником, не забудьте поджечь деревянные здания. Дымовая завеса помешает вести прицельный огонь по мосту.

У переправы рвались снаряды. Разрывы поднимали фонтаны воды в реке на десятки метров, а группы бойцов все шли и шли. Значительная часть техники уже была на правом берегу, успешно переправился полк Пияшева, проследовали мотострелки Кочеткова, пошли, наконец, танковые группы прикрытия. Комиссар Бойко поторапливал зазевавшихся:

— Быстрее, быстрее, не задерживаться!

Потом, подойдя к Катукову, произнес:

— Попади хоть один снаряд в опору моста, рухнут в воду пролеты. Вот и отвоевались тогда.

— Гляди, накличешь беду, комиссар, — отозвался комбриг.

— Я присматриваюсь к каждому всплеску, если снаряд проносится мимо, готов перекреститься.

Бойко неожиданно расхохотался в темноте:

— Может, и впрямь креститься начнем?

— Перекрещусь, как только переправимся.

К утру вся бригада была на правом берегу Зуши. Сделано, казалось, невозможное: из окружения выведены люди, техника, сохранена боеспособность частей и подразделений. Постепенно стало спадать страшное напряжение восьмидневных боев. Присев на камень, Катуков закурил и, глядя на горящий Мценск, сказал Бойко:

— И все же нам повезло. Здорово выручил нас этот чертов мост. Вечная ему память!

Через несколько минут раздался взрыв, и пролеты железнодорожного моста рухнули в реку. Саперы сделали свое дело.

Немало переправ было за войну у Катукова, но об этой он писал:

«Тем, кому удалось остаться в живых, переправа через железнодорожный мост, наверно, запомнилась навсегда. Недаром танкисты прозвали этот мост чертовым».[47]

11 октября 1941 года бригада заняла оборону во втором эшелоне 50–й армии. Теперь можно было отдохнуть, привести в порядок материальную часть, подвести итоги многодневных боев, посчитать потери. Они были, и немалые: убито 27 человек, ранено 60. На поле боя остались 23 автомашины, 4 рации, 19 мотоциклов, 3 противотанковых орудия, 6 минометов. Из 28 подбитых танков 9 сгорели, остальные удалось увести на СПАМ (cборный пункт аварийных машин).[48]

Гудериан потерял, однако, еще больше: 133 танка, 2 бронемашины, 2 танкетки, 4 полевых, 4 зенитных, 6 дальнобойных и 35 противотанковых орудий, 8 самолетов, 12 автомашин, 2 цистерны, 15 тягачей с боеприпасами, 6 минометов, до полка пехоты.[49]

Задача, поставленная перед 4–й танковой бригадой, была выполнена. Она обеспечила сосредоточение не только войск 1–го гвардейского стрелкового корпуса, но и всей 26–й армии.

Враг почувствовал на себе силу ударов советских танковых и мотострелковых соединений, нес ощутимые потери от налетов авиации, артиллерии, особенно гвардейских минометов.

Об этом говорят и признания Гудериана, которые приводились ранее. В северном направлении генерал не мог пробиться дальше Мценска, его войска были повернуты на восток, к Туле. Настроение у него было скверное. Это было видно по письму, которое он позже направил жене в Берлин: «Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии, ибо противник выигрывает время, а мы со своими планами находимся перед неизбежностью ведения боевых действий в зимних условиях. Поэтому настроение у меня очень грустное. Наилучшие пожелания терпят крах из—за стихии. Единственная в своем роде возможность нанести противнику мощный удар улетучивается все быстрее и быстрее, и я не уверен, что она может когда—либо возвратиться. Одному только богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем. Необходимо надеяться и не терять мужества, однако это тяжелое испытание…»[50]

Планы гитлеровского командования о быстром продвижении к Туле, а затем и к Москве терпели провал. И причин тут много. Гудериан, например, списывал свои неудачи на превосходство русских танков, на новую русскую тактику, на лютые морозы, а также на недостаток войск, действующих на московском направлении.

Справедливости ради следует сказать, что генерал был побит не числом. Его танковая армия насчитывала 5 танковых, 8 моторизованных и пехотных дивизий.

Катуков в полосе своей обороны фронта противопоставлял немецким бронированным колоннам мастерство танкистов, новую тактику нанесения ударов из засад, атаку на максимальной скорости с ведением огня на ходу, маневр на поле боя для выхода во фланг и тыл противника, подвижную разведку, действия которой распространялись на десятки километров.

Гудериан никогда не знал, где располагаются основные силы Катукова, откуда он нанесет удар, видимо, поэтому и назвал советского командира «генерал хитрость».

Сам Катуков описывает свой успех под Мценском так: «За восемь дней непрерывных боев бригаде пришлось сменить шесть рубежей обороны и вынуждать противника каждый раз организовывать наступление. Удавалось нам и резко уменьшить потери от ударов противника с воздуха. Занимая оборону на новом рубеже, мы устраивали впереди его ложный передний край, отрывали здесь окопы, траншеи, ходы сообщения. Вражеская авиация сбрасывала бомбовый груз по мнимому переднему краю, оставляя нетронутыми действительные позиции наших танков, нашей артиллерии и пехоты. Под Мценском мы бросили клич: «Один советский танкист должен бить двадцать немецких».[51]

Заняв оборону во втором эшелоне, Катуков оборудовал свой КП во Льгове. Рядом с бригадой, на участке Стекольная Слободка — Большая Рябая, находились части 6–й гвардейской стрелковой дивизии, в районе Зайцева держал оборону 5–й воздушно—десантный корпус.

О противнике было известно следующее: танковые колонны, прикрываемые с воздуха авиацией, двигались со стороны Мценска и Волхова, стремились обойти наши фланги. Предстояли новые бои. Бригаде Катукова приказано было совместно с 34–м полком НКВД занять оборону на участке деревень Калиновка — Каверино — Бунаково.

Утром 12 октября Катукова вызвал к телефону начальник Главного автобронетанкового управления Федоренко, поздравил с боевыми успехами, сказал, что Ставка и Верховный Главнокомандующий высоко оценивают действия 4–й танковой бригады.

— Как Москва, Яков Николаевич? — спросил в конце разговора комбриг.

— Держится. Слушайте завтра радио. — И назвал время.

На следующий день Катуков побывал в ударной группе (основные силы бригады), расположенной южнее Льгова, а вернувшись в штаб, попросил Кульвинского:

— Давай—ка, Павел Васильевич, включим радио. Обещают сообщить что—то важное.

Сначала передавали сводку Совинформбюро, потом Левитан зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии. Среди 32 воинов 4–й танковой бригады были имена Катукова и комиссара Бойко, награжденных орденами Ленина. Многие получили ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Поздравляли Ивана Любушкина, удостоенного звания Героя Советского Союза.

Из этой радиосводки Катуков узнал, что совсем рядом, северо—западнее Мценска, сражается 11–я танковая бригада полковника П.М. Армана, переброшенная из—под Ленинграда. Комбриг не удержался, вслух произнес:

— Надо же, Поль Арман тоже здесь, вот здорово!

— Кто это, Поль Арман? — спросил Никитин, видя, как обрадовался Катуков, услышав чью—то знакомую фамилию.

— Это, Матвей Тимофеевич, герой Испании, друг и товарищ. Настоящее его имя — Пауль Тылтынь. В 1932 году я служил в 5–й легкотанковой бригаде, которой командовал его брат Альфред Тылтынь. Где—то теперь этот прекрасный командир? Ничего не знаю о его судьбе.

К разговору подключился Кульвинский:

— Затихнут бои, представится возможность съездить в гости. Гора с горой не сходится…

Встретиться, однако, с Полем Арманом не удалось. 16 октября Катукова вызвали в штаб 50–й армии, предупредили, что разговаривать он будет с Верховным Главнокомандующим.

Сталин, осведомившись о боеспособности бригады, сказал:

— Вам надлежит немедленно погрузиться в эшелоны, чтобы как можно быстрее прибыть в район Кубинки. Будете защищать Москву со стороны Минского шоссе.

Мысль сработала мгновенно. Переброска бригады эшелонами к Москве при господстве в воздухе немецкой авиации — опасное предприятие. Набравшись смелости, Михаил Ефимович попросил разрешения идти своим ходом, хотя предстояло покрыть расстояние около 360 километров.

Верховный усомнился:

— Хватит ли моторесурсов?

Получив ответ, что моторесурсов хватит с избытком, Сталин дал «добро»:

— Ну раз вы ручаетесь, двигайтесь своим ходом.

Через несколько часов бригада начала сниматься с позиций, чтобы двинуться к Москве.