В доме коммерции советника (дореволюц. издание) - Евгения Марлитт

– Напрасно вы это думаете, – сердито возразилъ медикъ. – Этотъ орденъ дается только за особенныя заслуги, оказанныя при дворѣ герцога. Какимъ-же образомъ могъ его получить Брукъ? Это невозможно! – говорилъ онъ, потирая лобъ правою рукою, на которой блестѣли бриліанты герцогскихъ подарковъ.

– Какъ бы мнѣ узнать причину появленія этого ордена здѣсь на столѣ? Сколько высокопоставленныхъ людей годами добиваются получить его, а онъ лежитъ въ этомъ мизерномъ кабинетѣ, брошенный безъ всякаго вниманія. И этому недорослю, такъ ужасно скомпрометировавшему себя въ послѣднее время, жалуютъ на шею такой орденъ, и никому неизвѣстно за какія заслуги.

Сказавъ это, медикъ вскочилъ и прошелся по комнатѣ. Гордая президентша, всегда умѣвшая сохранить хладнокровіе нѣсколько растерялась и слѣдила за нимъ боязливымъ взглядомъ.

– Я полагаю, что этотъ орденъ не имѣетъ связи съ профессіей Брука, – проговорила она запинаясь, – какимъ образомъ онъ могъ попасть ко двору?

Лейбъ Медикъ остановился и принужденно захохоталъ.

– Вы говорите о томъ, дорогая моя, что никогда не могло придти ко мнѣ въ голову, потому что это – немыслимо. Въ самомъ дѣлѣ, иначе ничего не остается, какъ придти къ убѣжденію, что невѣжеству и шарлатанству отдаются преимущества, а серьезныя познанія, долголѣтняя опытность и истинныя заслуги попираются ногами. Нѣтъ, до этого еще далеко! – сказалъ онъ, барабаня пальцами по стеклу. – Богъ знаетъ, чѣмъ онъ могъ заслужить такую милость. Вѣдь онъ цѣлую недѣлю былъ въ отсутствіи, и ни кто не зналъ куда онъ поѣхалъ. Какъ знать какія у него связи за границей? Такія тихони, никогда ни слова не говорящія о своей профессіи, имѣютъ на то свои причины. Въ нашей докторской практикѣ многое встрѣчается, за что честный человѣкъ и не возьмется. Впрочемъ, я молчу, не въ моей привычкѣ вмѣшиваться въ постороннія дѣла.

Потомъ онъ снова сѣлъ къ письменному столу и написалъ рецептъ, не переставая бросать злобныхъ взглядовъ на роковой ящичекъ.

– Прошу васъ только, дорогой другъ, – снова началъ медикъ, – навести справки какъ можно скорѣе; мнѣ непремѣнно хочется знать исторію этого ордена раньше, чѣмъ Бруку вздумается похвастаться своимъ сомнительнымъ отличіемъ. Ваша дипломатическая тонкость мнѣ хорошо знакома, она выше всякихъ сомнѣній.

Президентша молчала; она задумчиво наблюдала за нимъ и нашла, что ея другъ внезапно постарѣлъ. Правда, что на его полномъ лицѣ почти не было морщинъ, но оно было озабочено, и выказывало сильное раздраженіе. Казалось, его мучила какая то неотвязчивая мысль; неужели онъ боялся, что ничтожный Брукъ можетъ затмить его славу? Нѣтъ, это по всей вѣроятности припадокъ ипохондріи.

– Почему-же вы заключаете, дорогой совѣтникъ, что этотъ орденъ присланъ самому доктору? – спросила она. – При всемъ моемъ желаніи я не могу повѣрить этому, потому что не вижу цѣли. Впрочемъ Брукъ отъ этого ничего не выиграетъ, онъ для нашей резиденціи все равно, что не существуетъ. Но для вашего успокоенія я охотно наведу справки объ этомъ дѣлѣ. – Сказавъ это, она замолчала, услышавъ какъ въ сосѣднюю комнату вошла тетушка Діаконусъ.

Лейбъ-Медикъ всталъ, передалъ президентшѣ рецептъ и за тѣмъ они оба прошли черезъ комнату, гдѣ тетушка искала что-то въ комодѣ. Старому врачу очень хотѣлось въ ту минуту вызвать ее на объясненіе, но она такъ холодно поклонилась ему, что онъ не посмѣлъ заговорить съ нею.

Отъ самаго доктора нечего было и разсчитывать узнать что либо. Онъ только что принесъ въ комнату, гдѣ лежала Генріэтта, большой акварій, поставилъ его недалеко отъ постели больной и приводилъ въ движеніе фонтанъ. Кромѣ того кухарка принесла цѣлый кувшинъ свѣжей воды и разливала ее по плоскимъ сосудамъ. Все это дѣлалось для того, что-бы облегчить дыханіе больной свѣжей, влажной атмосферой.

Можно-ли было обратиться къ нему съ отвлеченными вопросами въ ту минуту, когда онъ такъ заботливо исполнялъ свою обязанность. Впрочемъ медицинскій совѣтникъ нашелъ это теперь излишнимъ. Волненіе его успокоилось, на сердце стало легко, пожалованіе орденомъ видимо не относилось къ молодому врачу, потому что человѣкъ, удостоившійся такой высокой награды, не могъ-бы скрыть своей радости и не сохранилъ-бы въ своихъ дѣйствіяхъ столько хладнокровія и спокойствія.

Генріэтта, со всѣхъ сторонъ обложенная подушками, сидѣла теперь на кровати и широко раскрытыми глазами осматривалась вокругъ себя. О ея перенесеніи въ виллу не могло быть и рѣчи, и потому президентша должна была удовольствоваться отправкою къ больной горничной и вещей, которыя должны были придать комнатѣ болѣе „комфортабельный“ видъ.

Кети просила оставить ее сидѣлкою возлѣ больной, но встрѣтила большое сопротивленіе со стороны Брука, сказавшаго, что подъ его личнымъ надзоромъ совершенно достаточно присмотра одной горничной. И потому было рѣшено, что Флора и Кети останутся около больной сестры до десяти часовъ вечера, а потомъ ихъ смѣнитъ Нанна.

XII.

Вскорѣ послѣ удаленія президентши и ея друга, медицинскаго совѣтника, въ квартиру доктора явились лакеи и служанки, нагруженные мебелью и разными предметами роскоши, которые они съ шумомъ начали разставлять въ комнатѣ, гдѣ лежала больная. Скоро уютная, простенькая комнатка, своею пестротою живо напомнила аукціонную камеру. Дорогія, вышитыя ширмы передъ черною печкою, зеленыя, стеганыя кресла, роскошный, фарфоровый умывальникъ, всѣ эти вещи казались крайне смѣшными и неумѣстными въ небольшой комнаткѣ съ крашенными, полинявшими стѣнами.

Тетушка Діаконусъ съ кротостью и безмолвіемъ выносила свое имущество, изрѣдка посматривая на доктора, молча стоявшаго у окна, но боялась встрѣтить его взглядъ, не желая что-бъ онъ замѣтилъ ея неудовольствія, вызваннаго самовольными распоряженіями.

Одна только Флора, видимо ожила, когда въ комнатѣ были разставлены привычные для нея предметы роскоши; она сама занялась устройствомъ комнаты, положила зеленое, шелковое одѣяло на постель Генріэтты и обрызгала весь полъ одеколономъ. Кромѣ того она приказала разостлать между окнами большой, пушистый коверъ и поставить на него кресло. Когда прислуга удалилась, она съ поспѣшностью сѣла въ кресло, скрестила маленькія ножки на скамейкѣ и приняла прежній холодный видъ. Можно было подумать, что послѣ долгаго путешествія по пустынѣ, она попала въ оазисъ – съ такою непріязнею она смотрѣла на все ея окружающее.

Это впрочемъ не помѣшало ей посмотрѣться въ маленькое зеркальцо, висѣвшее на стѣнѣ, и замѣтивъ, что локоны очень растрепались, она сняла съ шеи кружевной шарфикъ и граціозно накинула его на свои роскошные волосы.

Тетушка Діаконусъ невольно смотрѣла на гордую невѣсту, такъ она была хороша и прекрасна. Теперь только она сознала, до какой степени она можетъ привязать къ себѣ человѣка, не смотря на свой надменный и гордый видъ.

Между тѣмъ день клонился уже къ концу, вечерняя заря обливала розовымъ цвѣтомъ всю комнату, и пестрые цвѣты на ситцевыхъ занавѣскахъ казались совершенно огненными піонами.

Генріэтта неподвижно лежала въ подушкахъ, она не позволила спустить сторъ и выразила желаніе, что-бъ по комнатѣ ходили безъ стѣсненія и громко разговаривали, иначе ей казалось, какъ будто ее считаютъ за умирающую. Въ ту минуту, какъ докторъ вышелъ изъ комнаты, чтобы принести книгу, тетушка Діаконусъ вошла съ подносомъ въ рукахъ, на которомъ симетрично стояли чашки съ душистымъ чаемъ. Все сіяло чистотою и опрятностью, начиная съ камчатной салфеточки на подносѣ, и кончая кроткими чертами благороднаго лица старушки, стоявшей теперь передъ невѣстою, предлагая ей чашку чая и домашняго печенья.

– Домашнія вафли? – спросила Флора, слегка приподнимаясь, – сегодня утромъ запахъ печенаго и дымъ изъ кухонной трубы доходилъ до моего окна. Какъ это апетитно! Тотъ, кто такъ неспособенъ къ хозяйству какъ я, тотъ положительно не въ состояніи понять какъ дѣлаются эти вкусныя вещи. Сколько терпѣнія и сколько времени требуется для этого!

– Для меня время очень дорого, и потому я пріучила себя къ проворности, – отвѣчала пожилая дама съ улыбкою. – Я очень быстро справляюсь съ своими домашними обязанностями и имѣю много свободныхъ часовъ, для того, что-бы читать всѣ интересныя статьи газетъ и журналовъ.

– Это только для успокоенія своей совѣсти? – спросила Флора.

– Вовсе нѣтъ, – возразила тетушка, – я не настолько ограниченна, какъ вы думаете, я серьезно знакомлюсь съ тѣмъ, что дѣлается вокругъ меня и стараюсь, по возможности, не отставать отъ духа времени.

Флора удивленными глазами посмотрѣла на старушку и даже разсердилась, что эта женщина, вѣчно штопающая чулки и занимающаяся печеніемъ вафель вздумала заниматься умственнымъ развитіемъ. Какимъ образомъ пришла эта мысль въ голову вдовѣ пастора? Теперь она поняла чье вліяніе дѣйствовало на Брука и дѣлало его такимъ идеалистомъ [13].