Шрамы и песни (ЛП) - Кристина Золендз

— В студии? — посмотрела она с любопытством.

— Да, у нас в здании звукоизоляционная студия, там мы репетируем каждый день, — объяснил я.

Зрачки ее расширились, и на лице появилась самая большая улыбка из всех, что я видел. Черт, она бесподобна. 

— Сколько у вас квартир?

— Здание принадлежит отцу Такера. Так что мы немного за них платим и все равно вместе скидываемся. Так хочешь там потусить? — переспросил я.

Схватив пальто, она мне кивнула.

— Кажется, Такер и его семья получают все и сразу, да?

Такер — мудак, какого дьявола она им интересуется? В этот момент я его возненавидел. При мысли о них вместе мурашки забегали по коже. Я знал, что вчера между ними что-то произошло, но, надеюсь, ничего серьезного.

— Да, Такер получает все и сразу, — отрезал я.

Мы начали идти в сторону моего дома, ее волосы еще не высохли после душа. Казалось, холодный воздух ей нипочем; она словно приветствовала принесенные им мурашки. Или, может, их вызвали мысли о Такере. Вот дерьмо, из-за этой девушки мне хочется прикончить во сне одного из лучший друзей. Будь мужиком, Шейн, и возьми себя в руки. Она — просто еще одна горяченькая цыпочка. Потрать на нее немного времени. Постарайся стать ей другом. А потом уложишь ее. Все просто.

— Хорошо провела время с Такером прошлой ночью? Я видел, как ты покинула бар с ним, — спросил я, легонько дернув ее за рукав.

Она подняла голову, но смотрела не в глаза.

— Да, он катал меня на машине. — Черт, у него же ягуар. Неужели он ей нравится из-за понтовых игрушек и денег? Она охотница за деньгами? Ну конечно. Попалась. 

— Так, значит, он тебе нравится?

Она сжала зубы и поежилась. Поколебавшись несколько секунд, она спросила:

— Что? Почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. Вот и все. Ты вчера в баре была не особо счастлива рядом с ним. Я удивился, когда вы ушли вместе. — Ну какого черта я не затыкаюсь? 

Она остановилась, подняла голову и взглянула мне прямо в глаза. Пресвятое дерьмо, кажется, у меня ускорился пульс.

— О чем ты? — Ее голос тихий и изумленный. Проклятье, мне бы хотелось слушать, как этот голос кричит мое имя, когда я погружусь в нее и подарю неизведанные ранее ощущения. 

— То, как ты отплатила ему, — запинаясь, пробормотал я.

— Черт возьми, Шейн, о чем ты? Как я ему отплатила? — Она слегка сдвинула брови, пока ожидала моего ответа.

Постаравшись выглядеть как можно более безразличным, я отвел взгляд. Я взглянул на небо, оглядел улицу и снова вернулся к ней. Ай, лучше отвечу ей.

— Тебе было неприятно каждый раз, когда он клал руку тебе на поясницу. Когда начал гладить по ней, выглядело так, будто ты собиралась выпить всю бутылку Джека. Но худшим было, когда он дотронулся до твоего лица и ты поежилась. А потом ушла вместе с ним. — Я вздохнул и посмотрел себе под ноги. — Я просто не понимаю такого. — КАКОГО ХРЕНА Я ТВОРЮ? Возьми и напиши себе на лбу несмываемым маркером ТРЯПКА. И к заднице прибей знак ПОДКАБЛУЧНИК. Мой рот необходимо зашить.

— Мне кажется странным, что ты заметил все то, что я, как ты сказал, сделала. Но серьезно, тебя не касается то, с кем я иду домой. Я же не спрашиваю тебя о девчонках, которых ты везешь к себе домой.

— А можешь. Мне нечего скрывать. — Я бы ответил, что у меня никого не было с вечера нашего знакомства. Что не нужен мне никто кроме тебя. Ну и, возможно, потом сбросился бы в Ист-Ривер.

— Шейн, скорее всего, забеременею от одного твоего рассказа об этом, — засмеялась она.

Черт. Разговор ушел не в ту степь. 

Она двинулась дальше. Мы ни слова больше не проронили. Когда мы дошли до дома, я за руку потянул ее к входной двери. Открыл ей дверь и потом осторожно, придерживая за спину, проводил в нашу студию в подвале.

К счастью, Итан был там, сидел за барабанами и вертел палочки на пальцах. Я понятия не имел, о чем разговаривать с этой девушкой, как быть с ней наедине. Хоть я и жил воспоминаниями Шейна, в отличие от него в общении с женщинами я испытывал дискомфорт. У Шейна не было воспоминаний о серьезных отношениях, он был пустышкой, и, пока его душа не ушла, он был гораздо хуже Такера.

Удивительно, что его друзья никогда не спрашивали об огромных изменениях его поведения, когда его заменил я. Может, они приписали ему, что он навсегда переборол свою наркотическую ломку? Вряд ли они узнают обратное. Никогда не узнают, что однажды, ширяясь с какой-то девкой в туалете «Бузера», он довел себя до передоза. И уж точно не узнают, что сделал он это преднамеренно, проглотив целую упаковку оксиконтина6 перед тем, как ввести дозу героина, а пьяная девушка, хихикая, лежала рядом с ним. Он покончил с собой, умышленно доведя себя до передоза, когда мог стать кем-то совершенно удивительным. Он не заслуживал жить на этой земле, эту душу уже никто бы не смог спасти. Мне повезло, и в это тело запихнули мою душу, ага, повезло... вууухууу.

Эта человеческая жизнь — сплошное дерьмо.

Итан мельком взглянул на нас и издал радостный смешок.

— Привет, Грейс. Пришла послушать нас?

Она слегка кивнула ему и одарила прекрасной улыбкой.

Он подмигнул мне и улыбнулся еще шире.

— Это здорово. Шейн никогда не пускал сюда цыпочек. — Ну вот он и бросает меня под автобус.

Я пошел дальше, пока Грейс снимала пальто и устраивалась поудобнее. Взяв одну из своих акустических гитар, я опустился на пол. Я взял аккорд, думая, сыграть ли песню, с первой нашей встречи преследующую меня во снах.

— Девушек не следует пускать сюда. Я не могу найти свою музу, если какая-нибудь цыпочка пытается присосаться к моей шее, — засмеялся я. — Кроме того, это же Грейс. Она — одна из моих приятелей.

Я хотел сказать другое. Хотел рассказать о том, какие чертовы чувства она породила во мне. Но вместо этого я решил сыграть ей преследующую меня мелодию. Она бы не смогла распознать написанное между строк или вложенные эмоции, но только так я мог выразить ей свои чувства. Я прикрыл глаза и позволил нотам задышать, наполнить помещение моей печалью.

Медленно в воздухе закружила меланхолия. Столько грусти и потребности, играть ее стало едва ли не больно.

Когда я открыл глаза, Грейс сидела на коленях передо мной. Она обхватила себя за живот, крепко сжав кулаки. На лице застыла мука, глаза блестели и выражали волнение.

Я удержал ее взгляд и пропел слова лишь ей одной.

Никогда не думал, что любовь позовет меня,