Блиц-концерт в Челси - Фрэнсис Фавьелл

и земляные проплешины. Сейчас там развернулось активное строительство – судя по всему, сооружали аэродром и прочие технические объекты, однако даже такая стройка не могла серьезно изменить облик этих обширных равнин. Я совершала долгие прогулки, наслаждаясь величием и тишиной Дартмута. Обычно, если не сворачивать в маленькие деревушки или лощины, где на склонах ютятся домики фермеров, утопающие в яркой растительности, столь резко контрастирующей с унынием и однообразием пустошей, вы можете прошагать так целый день, не встретив ни единой живой души, кроме местных пони, пасущихся на просторных выгулах. Но на этот раз, в середине августа, я встретила всадников Конного ополчения, собранного из членов местного клуба охоты на лис, которые патрулировали болота. Они выглядели великолепно на своих породистых лошадях, двигаясь среди вереска и внимательно оглядывая окрестности в поисках вражеских диверсантов-парашютистов или иных подозрительных незнакомцев.

Возле одной из ферм до меня долетели пронзительные детские крики, я сразу узнала характерный лондонский выговор. Детям отвечала женщина, она произносила слова мягким голосом с тягучим девонширским акцентом. Подойдя ближе, я увидела группу городских ребятишек, которых фермер и его жена приютили у себя. Слышать речь кокни здесь, в деревенской глуши Дартмута, было непривычно. Я поинтересовалась у женщины, удается ли ей ладить с детьми, поскольку волонтеры знали немало печальных историй, когда у тех, кого эвакуировали, и у тех, кто зачастую против собственной воли вынужден был принимать переселенцев, возникали проблемы. Жена фермера, пухлая розовощекая женщина, откровенно заявила, что «дети были ужасно невежественны: овцу от поросенка отличить не могли», но теперь помаленьку осваиваются, а мальчики даже помогают мужу с работой на ферме. Она полюбила городских озорников, несмотря на дополнительные хлопоты, которые они ей доставили. Я спросила троих мальчиков, нравится ли им в деревне. Те дружно закивали. Однако стоявшие рядом две маленькие девочки молчали. «Девчонки скучают по магазинам», – презрительно захихикали парнишки. Вскоре выяснилось, что вся компания родом из Челси! Я пообещала малышам, что, как только вернусь в город, загляну к их родителям, передам привет и скажу, что ребята здоровы и счастливы. Путь домой был менее утомительным. Нынче люди предпочитали двигаться в обратном направлении, стремясь уехать как можно дальше от Лондона.

По возвращении я обнаружила, что у беженцев возникли новые проблемы, прежде всего речь шла о столовой. Серафине, взявшей на себя обязанности кухарки, так и не удалось удовлетворить вкусы всего общежития, особенно мужской его части. В результате был составлен новый график: теперь работали по очереди – две женщины готовили в течение недели, затем пары менялись; таким образом, каждый мужчина получал стряпню своей жены плюс блюдо, приготовленное ее напарницей. Сюзанна ловко справилась с задачей, как справлялась с множеством других проблем, возникавших среди франкоязычных бельгийцев, поскольку ее подопечные были не менее капризны, чем мои фламандцы, разве что не такие драчливые. Однако их требования порой оказывались еще более причудливыми, поскольку касались деликатных вопросов этического плана, которые Сюзанна решала с изяществом, достойным восхищения.

Катрин, проводившая большую часть времени в компании миссис Фрит, вздохнула с облегчением, когда я вернулась домой. Я застала обеих на кухне. Катрин разделывала кролика: положив тушку на доску, она с остервенением молотила по ней топориком для мяса. Злобное выражение на лице девушки озадачило меня. Я поинтересовалась, зачем она рубит кролика.

– Потому что ей так нравится, – ответила миссис Фрит.

– Я представляю, что этот кролик – Гитлер, – подала голос Катрин. – Вот что я хотела бы сделать с ним, – прорычала она, вонзая топорик в отвратительное багровое месиво.

Столь кровавое занятие показалось мне не совсем подходящим для будущей матери, но, вспомнив, что пришлось пережить Катрин во время бегства из Брюсселя, я промолчала. Внезапно голова у меня закружилась, к горлу подступила тошнота, я опрометью бросилась в туалет.

Я никогда не любила блюда из кроликов – отчасти потому, что мне нравились эти милые пушистые зверьки, отчасти мое неприятие было связано с тем, что отец считал кроликов вредителями. Как бы там ни было, но после представления, устроенного Катрин, я больше не могла заставить себя есть кроличье мясо, даже позже, когда продуктов стало катастрофически не хватать, – ухудшение, которое мы с каждым днем чувствовали все острее.

У нас в Челси появились военнослужащие из Канады. Интендант обходил квартал за кварталом и просил взять на постой одного-двух человек. Найти для них место оказалось непросто, поскольку многие жители покинули Лондон и дома стояли запертыми. Я согласилась принять одного солдата, выделив ему маленькую комнату для гостей либо диван в мастерской, предупредив, однако, что не смогу долго держать постояльца, поскольку скоро выхожу замуж. Было решено, что канадец поживет у меня временно, пока позволяют обстоятельства. Кэтлин также пустила к себе одного служащего: ему нашлось место в комнате младшей дочери, которая теперь жила в деревне. Кэтлин, обеспокоенная тем, что заказов на поделки инвалидов войны становилось все меньше, арендовала помещение на первом этаже в доме напротив – там же, где размещалась студия Эллиота Ходжкина, – и устроила небольшой магазинчик, нечто вроде модного бутика. Кэтлин обладала несравненным талантом – она умела красиво носить вещи и знала, как выигрышно одеть других людей. Предпринимательница нашла толкового закройщика и начала собственное дело, которое довольно успешно развивалось: спрос на продукцию бутика среди модниц и модников Челси оказался велик, и вскоре у Кэтлин образовался широкий круг клиентов.

Теперь я каждый день работала в больнице, поскольку летом многие волонтеры уехали из города. Смены длились по четыре часа, и мы с Кэтлин часто обедали вместе. Днем наши канадские постояльцы питались в своей армейской столовой, а утром и вечером мы приглашали их к столу.

Молодой человек, поселившийся у меня в гостевой комнате, оказался не канадцем, но американцем, который поступил добровольцем в Королевский военный корпус Канады. Звали его Ларри. Он был милейшим парнем огромного роста, при этом застенчивым, как мальчишка, и слегка замкнутым. Его родители жили в Сент-Луисе. В чужой стране, вдали от родных и друзей, Ларри чувствовал себя одиноким. Нам с миссис Фрит хотелось продемонстрировать, насколько сильно мы благодарны людям вроде Ларри за то, что в трудную минуту они решили прийти нам на помощь. С первого дня мы приняли нашего постояльца как члена семьи.

Вскоре Ларри стал сопровождать меня во время визитов к беженцам и мгновенно подружился с многочисленными ребятишками. В карманах у него всегда имелись наготове сладости. Дети обожали Ларри, а он умел находить с ними общий язык. Мы брали ребят по очереди в увлекательные походы по магазинам, позволяя каждому малышу выбрать себе игрушку.

Постоялец Кэтлин, служивший в одном подразделении с Ларри, был еще крупнее своего товарища – выше шести футов ростом – и такой же застенчивый. Фамилия моего американца была Лоуренс, но он предпочитал, чтобы к нему обращались по имени – формальности британского этикета мало беспокоили Ларри. Сесил Стейнтон – так звали канадца Кэтлин – высокий и широкоплечий, двигался на удивление легко и беззвучно: прежде чем поступить в армию, Сесил занимался охотой на побережье Гудзона. Мне нравились эти молодые сильные мужчины, в них чувствовалось что-то живое и подлинное.

Радиопередачи Марджери Скотт о жизни беженцев и ее письма друзьям в Канаду не остались без ответа: мы получили большую партию посылок. Хорошо продуманные и тщательно упакованные, собранные со вниманием и заботой: одеяла, пушистые и мягкие, а не потертые, отслужившие свой век покрывала, которые отдают, чтобы не выбрасывать на помойку; трикотажные изделия, пальто, носки, обувь – всё самого лучшего качества, всевозможные свитера и кофты с вложенными в карманы плитками шоколада и масса мелких туалетных принадлежностей – всё, что может понадобиться беженцу. Хотя порой эти посылки становились не только поводом для радости, но и источником проблем. Те, кому поначалу достались поношенные вещи, снова являлись в Кросби-холл с просьбой обменять старую одежду на новую. Мы называли такие сделки «вернуть