Путь Дзэн - Уотс Алан

Спустя некоторое время Хун-жань объявил, что ищет себе преемника, которому и передаст власть вместе с символами: одеянием и чашей для подаяния (по преданию, когда-то принадлежавшей самому Будде). Этих предметов будет удостоен тот, кто представит лучшее стихотворение, выражающее его собственное понимание буддизма. Главным монахом в общине был в то время некий Шень-сю, и все, естественно, ожидали, что власть перейдёт к нему, так что и не пытались с ним соперничать.

Шень-сю, однако, не был уверен в своём понимании буддизма и представил стихотворение анонимно, намереваясь признаться в авторстве лишь в случае, если Патриарх одобрит его. Ночью на стене коридора, ведущего в покои Патриарха, он начертал следующие строчки:

Тело — древо Бодхи. Ум — как светлое зеркало на подставке. Не забывай протирать его постоянно, не позволь ему покрыться пылью![45]

На следующий день Патриарх прочёл стихотворение и велел воскурить под ним благовония. Он сказал, что тот, кто следует таким правилам, сможет осознать свою истинную природу. Но когда Шень-сю пришёл к нему тайком и признался в своём авторстве, Патриарх заявил, что его понимание ещё далеко от совершенства.

На следующее утро на стене рядом с первым появилось новое стихотворение:

Никогда не было ни дерева Бодхи, Ни чистого зеркала на подставке. В сущности нет ни единой вещи, Куда же сесть пылинке?

Патриарх знал, что только Хуэй-нен мог написать эти строчки, но, опасаясь зависти монахов, он стёр их своей туфлей и ночью тайно вызвал Хуэй-нена к себе. Тут он передал ему патриаршество вместе с одеянием и чашей и велел бежать в горы и скрываться там, пока обида монахов не утихнет и не наступит время для его публичного учительствования.[46]

Сравнение двух стихотворений ясно показывает специфический дух Дзэн, которым проникнуто стихотворение Хуэй-нена. Строчки Шень-сю отражают понимание дхьяны, очевидно, широко и повсеместно распространённое среди буддистов в Китае. Дхьяну понимали как практику ‘сидячей медитации’ (цзо-чань); ум в ней «очищался» интенсивной концентрацией, что уничтожало все мысли и привязанности. Многие буддийские и даосские тексты, если понимать их буквально, подтверждают этот взгляд — внешнее состояние сознания есть сознание, свободное от любого содержания, от любых идей, чувств и даже ощущений. В наши дни в Индии это и есть наиболее распространённое понимание самадхи. Да и наш собственный христианский опыт делает понятным такого рода буквализм — даже в высочайших сферах.

Хуэй-нен считал, что человек с опустошённым сознанием ничем не лучше «бревна или камня». Он утверждал, что сама идея очищения ума нелепа и ложна, потому что «наша собственная природа в основе чиста и прозрачна». Значит, не может быть сравнения между сознанием (или умом) и зеркалом, которое следует протирать. Истинный ум — это ‘не-ум’ (у-синь) и его нельзя рассматривать как объект мысли или действия, как будто бы он — вещь, которую можно захватить и управлять ею. Попытки усовершенствовать свой собственный ум приводят к порочному кругу. Старания очистить его — к загрязнению чистоты. Ясно, что перед нами даосская философия естественности, согласно которой человек не может быть по-настоящему свободен, чист и непривязан, если его состояние — результат искусственной дисциплины. Чистота такого человека — поддельна, его ясное сознание — нарочито. Поэтому такие люди полны неприятного самодовольства — типичной черты сознательной и методической религиозности.

Хуэй-нен учит, что вместо попыток очистить или опустошить ум нужно просто дать ему волю, поскольку ум — это не то, чем можно овладеть. Отпустить ум — это то же, что и отпустить поток ‘мыслей и впечатлений’ (нянь), которые приходят и уходят «в ум». Не надо ни подавлять их, ни удерживать, ни вмешиваться в их ход.

Мысли приходят и уходят сами по себе, ибо мудрость снимает ограничения. Это и есть самадхи-праджня, ‘естественное освобождение’. Такова практика ‘не-мыслей’ (у-нянь). Но если ты вообще ни о чём не думаешь и вдруг приказываешь своим мыслям остановиться, — значит, ты безнадёжно привязан к одному методу, и это называется глупой точкой зрения. [2]

Об обычной практике медитации он говорит:

Концентрировать ум на самом себе и созерцать его, пока он не станет спокойным, — это не дхьяна, а болезнь. Удерживать тело в одной позе долговременным сидением — какое отношение это имеет к Дхарме?. [8]

И в другом месте:

Если ты начнёшь концентрировать ум на покое, ты добьёшься лишь поддельного покоя… Что означает слово ‘медитация’ (цзо-чань)? В нашей школе оно означает отсутствие пределов, отсутствие препятствий; оно выше любой ситуации, — как дурной, так и хорошей. Слово ‘сидеть’ (цзо) означает — не будоражить мыслей в уме. [5]

Для опровержения ложного понимания дхьяны, как просто опустошённого ума, Хуэй-нен сравнивает Великую Пустоту со вселенной и называет её Великой не только потому, что она пуста, но потому, что она содержит солнце, луну и звёзды. Истинная дхьяна в том, чтобы почувствовать, что твоя природа подобна пространству вселенной, и что мысли и ощущения проплывают в этом «первозданном сознании», как птицы в небе, не оставляя следа. Пробуждение в его школе «внезапно», потому что оно рассчитано на людей, живо соображающих, а не тех, кто мыслит медленно. Последние поневоле должны понимать понемногу, или, точнее, понять через долгие годы, потому что учение Шестого Патриарха не допускает никаких ступеней для роста. Пробуждения или вообще нет, или оно — полное; природа Будды не знает частей и делений, поэтому её нельзя воспринять постепенно.

В заключительной части, там, где Хуэй-нен даёт советы своим ученикам, содержится любопытный ключ к последующему развитию мондо — метода обучения ‘вопрос-ответ’:

Если вам зададут вопрос о бытии, говорите о небытии. Если спросят о небытии, отвечайте бытием. Если вас спросят об обыкновенном человеке, отвечайте как мудрец. Если спросят о мудреце, отвечайте как обыкновенный человек. С помощью этого метода взаимно связанных противоположностей возникает постижение Срединного Пути. На любой вопрос, который вам задают, отвечайте на языке противоположности. [10]

Хуэй-нен умер в 713 году, и с его смертью прекратился институт Патриаршества. Генеалогическое древо Дзэн пустило несколько ростков. Традиции Хуэй-нена перешли к его пяти ученикам: Хуай-жан (ум. 775), Цин-юань (ум. 740), Шень-хуэй (668–770), Сюань-цзюо (665–713) и Хуэй-чжун (677–744).[47]

Духовное наследие Хуай-жана и Син-су дожило до наших дней в виде двух основных направлений Дзэн в Японии: Ринзай и Сото. Уже через два столетия после смерти Хуэй-нена направления и ответвления Дзэн образовали такой сложный комплекс, что здесь мы можем рассмотреть только некоторых из его выдающихся представителей.[48]

Последователи Хуэй-нена в своих сочинениях и деятельности продолжают развивать идею естественности. Исходя из принципа, что «истинный ум — не-ум» и что «наша истинная природа — это отсутствие специальной природы», они делают вывод, что истинная практика Дзэн есть «непрактика». Таким образом развивается кажущийся парадокс: быть Буддой без намерения стать Буддой.