Темные алтари - Димитр Гулев

говорить спокойно, подумать, шутит Фил или — что было плохо! — ему не до шуток.

— Звонил этот тип, Кардуно! Только что приехал, и желает сегодня же встретиться с нами!

Луи молчал. Его разгоряченное тело остывало. Зеленоватые стекла, над которыми возвышалась металлическая груша, душа, были мокрыми, однако еле слышный кондиционер работал, и в ванной не было влажно.

— Уверяет, что у него совершенно нет времени! — продолжал своим мягким, слегка медлительным голосом. Фил. — Завтра же должен быть в Колумбасе!

Он говорил, как всегда, ровным тоном, и Луи подумал, что если в его голосе и была какая-то шутливая нотка, то он не успел ее уловить.

— Откуда он звонил?

— От какой-то Гленды Килуэс! — ответил Фил и, помедлив секунду, назвал ее телефонный номер.

Луи показалось, что ему знаком этот телефонный номер, и, порывшись в памяти, он вспомнил, что когда-то это был номер телефона У. К. Беглера.

— Это где-то в районе Сондерстенд-хилса! — словно угадал его мысли Фил, вероятно, задававший себе тот же вопрос после разговора с Кардуно.

Да, Луи не ошибся. Именно там находилась оружейная мастерская У. К. Беглера, на солнечной Кросланд-стрит, где он впервые увидел Бетси…

Квартал был старый, застроенный в первые послевоенные годы кирпичными, не очень просторными двухэтажными домами, с желтоватыми оттого, что почва здесь была песчаная, газонами и хилыми, точно воткнутые прутики, деревцами вдоль красноватых стен. А в общем место это было сухое, солнечное, и цена на участки даже со старыми глинобитными домиками постоянно повышалась.

— Тогда все в порядке! — сказал Луи.

Он был уверен, что Фил уже узнал адрес Гленды Килуэс, но не назвал его и не упомянул имени У. К. Беглера, поскольку не сомневался, что Луи сам не замедлит навести справки и что ему не надо будет его записывать, потому что они с Филом прекрасно знали, где жил старик Беглер, которого застрелили ровно год назад, когда этот Кардуно также приезжал в их город.

У Луи вообще была хорошая, натренированная память, и одним из его бесспорных достоинств была способность не хранить никаких заметок, записок, бумажек, ни тщательно спрятанных, ни разбрасываемых где попало листочков с именами, адресами, телефонными номерами, счетами.

— Встречаемся в пол-одиннадцатого. В баре Боба! — объяснил наконец Фил причину своего необычно раннего и настойчивого звонка. — Тебе, полагаю, хватит времени, чтобы приготовиться!

Луи медленно повесил трубку, нажал головку наручных электронных часов. На темном циферблате зажглись крупные цифры.

Удивительно! Сердце его уже не спало, как выразилась Джил. Пока он принимал душ и растирался, подставляясь под сильную то горячую, то холодную струю, он действительно был в плену сонной лени, теперь же, напротив, его охватило привычное легкое возбуждение, жажда действия, при которой все необыкновенно обостренные органы чувств как будто предугадывали, как сложатся обстоятельства, чтобы выбрать из них самые выгодные для него.

Он провел руками по телу (оно было скользким от несмытого мыла) и уже нехотя направился за зеленоватые стекла. Проходя, он краешком глаза уловил свое мелькнувшее в зеркале отражение — угловатое, волосатое, — и его снова охватило смутное недовольство при мысли, что его представление о себе не совпадает с тем, что он видит в зеркале.

— Эйкрил!

Вместе с утренней ленью испарилась и углубленность в себя, закрылся тот недоступный для других сокровенный мир великих замыслов и планов, где он один был полновластным хозяином. В их не очень большом городе самым могущественным из боссов был Фардуччи, и Луи восхищался им так же, как и главарями мафии, о подвигах которых ему приходилось слышать и которым он стремился подражать. Но Луи сам не подозревал, что те дерзкие идеи, те интересные предложения, та холодная обдуманная решительность, за которые его хвалил Фардуччи, — все это зреет в нем именно в такие вот минуты, когда он заглядывает в себя и понимает, чего он хочет и на что он способен.

И может быть, не столько ранний звонок Фила и собственное отражение в зеркале, сколько осознанное им вдруг противоречие между своими амбициями и реальностью испортило ему настроение.

— Эйкрил! — крикнул он громче.

Третий раз кричать не пришлось.

Открылась дверь. На пороге, там, где черный ковер в ванной смыкался со светлым кремовым паласом, которым была застлана вся правая половина их дома — со спальнями и коридорами между ними, — возникла фигура жены.

— Чего тебе?

— Запри дверь!

Эйкрил слегка поджала губы. Она успела подкрасить только глаза — от зеленых теней они казались зеленоватыми и блестели под тонкими, выщипанными бровями. Пышные светлые волосы делали ее лицо более продолговатым, отчего подбородок казался по-девичьи беззащитным, хотя губы уже окружала сеточка мелких морщинок.

Но при неярком свете в ванной Луи не замечал этих морщинок и думал не о них, а о крепких бедрах и гладкой, словно намыленной, коже Эйкрил. Она по крайней мере была такой, какой он ее видел — он мог сколько угодно смотреть на нее в зеркало; и, как всегда в то мгновенье, когда он неожиданно и исступленно желал ее, он с какой-то пронзительной болью вспомнил стройные — овальные, гибкие, как у лани, — бедра Бетси…

Он знал: Эйкрил ненавидит его за эти вспышки, ненавидит давно, холодной затаенной ненавистью, не прорывающейся наружу, но и не утихающей, зародившейся еще до того, как она стала его женой, и в то же время боится. За внешней покорностью он различал ее чисто ирландскую холодную расчетливость и уверенность в том, что при любых обстоятельствах она все-таки останется в стороне, не замешанная в его сделки, обеспеченная солидными банковскими вкладами на ее имя и на имя их детей. Он относился к этому со снисходительной насмешкой, в свою очередь уверенный, что может ее сломить, когда пожелает, — во всяком случае, в своем доме, в созданном им самим царстве власть всегда будет принадлежать только ему.

— Девочки встали! — сказала Эйкрил.

Луи отодвинул задвижку автоматического замка, и его короткий стальной язычок щелкнул в углублении.

— Ну их к черту! — зло ответил он.

Он не хотел сейчас, в этот миг, думать ни о Джил, ни о Джесси, хотя невольно представил себе их презрительно-наглые мины, которые часто видел на их лицах.

«Скверные девчонки, — мелькнуло у него, — уже расчетливые