Эхолетие - Андрей Сеченых

– Какое?!

– Ты мне сам его назвал, – Лёшка загадочно улыбнулся.

– Алекс, я ничего не понимаю, не тяни.

– Вспомни, я спросил тебя в университете про ваш разговор с Алёнкой по поводу фотографии и про фамилии сотрудников, и что ты мне ответил? Повтори, только слово в слово.

Поль наморщил лоб и не спеша стал перечислять:

– Так… она называла Якимов или Якименко, по-моему. Он шеф в управлении был, потом Зимин, он его замом был, потом её дед Нелюбин, потом отец и сын Сорокины, потом…

– Стоп, – Лёшка поднял ладонь.

– Погоди, там еще фамилии были.

– Больше уже не надо, давай с этими разберемся. Вспомни, как она упомянула Сорокиных, это важно. Как точно фраза прозвучала? В каком падеже фамилия была произнесена?

Поль был явно озадачен:

– Погоди, она сказала: «А это отец и сын Сорокины, целая династия. Отец, Иван Сорока, начальник следствия был»… Вот как-то так она сказала, а что? – Поль увидел напрягшийся взгляд Алекса и замер, – Ой, Сорока… – Поль совсем растерялся, – ты думаешь, он?.. да?..

Лёшка закурил сигарету и задумчиво выпустил струйку дыма в потолок:

– Думаю, и да и нет. Если отец – начальник следствия, то маловероятно, что они с Бартеневым были знакомы. Значит, мы исключаем, что Бартенев указал именно на него. А вот его сын – это реальная зацепка. Он запросто мог учиться в университете, где возможно они пересекались с Бартеневым. В конце концов, Бартенев мог преподавать у него. О судьбе деда мог передать только тот, кто гарантированно будет в безопасности. Я еще сразу подумал, что искать надо среди чекистов. Может, и жив сейчас твой Сорока. Если тогда ему было двадцать-двадцать пять, то сейчас около семидесяти. Не совсем старый человек, наверняка при памяти ещё, это надо выяснить.

– Алекс, ты гений, – у Поля опасно выкатились глаза. – Алекс, ты на самом деле гений. Ну какой же я болван! Разгадка написана большими буквами, а я прочитать ее не в состоянии.

– Я же говорил – колбасы больше ешь…

– Алекс, говори, что хочешь, имеешь право. Всё стерплю, – радости Поля не было границ, – так, что мы теперь делаем?

Лёшка с улыбкой посмотрел на товарища:

– Мы?

– А что, ты мне не поможешь, неужели тебе не интересно? – расстроился Поль.

– Ну да, ты мне еще расскажи про эскадрилью «Нормандия– Неман». Помогу, чем смогу, без вопросов. Условие одно. Действуем согласованно. Знаешь, не хотелось бы с органами столкнуться. Дело вроде простое, но интуиция мне подсказывает обратное.

– Алекс, не волнуйся, органы я возьму на себя. Мне они ничего не сделают, я же иностранец. Я пойду к Нелюбину и попрошу найти мне адрес Сороки, а мы с тобой прокатимся к нему в гости, о'кей?

– Нет, совсем не о'кей, Поль. Ты когда с Алёнкой встречался?

– Около недели назад, а к чему вопрос?

– Вот это меня и беспокоит, что около недели назад, – Лёшка щательно затушил сигарету. – Понимаешь, приезжает в гости настоящий француз с маленькой вроде бы просьбой. Алёнка в тот же вечер отца попросила о помощи. Любому отцу приятно быть значимым для ребенка, поэтому он по идее должен был к следующему вечеру дать вразумительный ответ. Через год его старания могут уже не понадобиться. Алёнке так же приятно мгновенно помочь своему французскому другу, но этого не происходит, почему?

– Может, отец занят. В командировку, например, уехал.

– Нет, не может. Если бы его не было или была бы какая-то срочность на службе, то тебя Алёнка сразу предупредила бы. У меня только одно соображение. Нелюбин просьбу принял, сразу дочери не отказал, но по каким-то причинам с ответом не спешит. Может, проверяет тебя, может, деда твоего, не знаю, но что-то тут не так. Единственное, в чем я уверен, это только в том, что нам самим надо организовать вашу встречу. Будь на ней крайне внимателен. Его задача – понять, что ты за птица и с какой целью копаешься в давно забытых делах, твоя главная задача – узнать, жив ли Сорока и где он живет. Если адреса не даст, узнай, где обычно живут отставные чекисты, может, специальный дом для них в городе построен, может, в дачном поселке где проживают. До встречи с ним попробуй еще раз с Алёнкой поговорить. Она может запросто что-нибудь подсказать. Будь проще, одним словом. Потом мы с тобой поищем дом твоих стариков, если он остался цел. Может быть, соседи уцелели, а это был прекрасный источник информации во все времена.

– Алекс, как думаешь, найдем, где дед похоронен? – голос Поля захрипел от волнения.

– Скажу честно, раньше никогда поиском не занимался, но надежда есть, потому что есть логика. Про кремацию в нашем городе я ничего не слышал, значит, расстреливали. Расстреливать не могли, где попало, и в столицу их точно для этого не возили. Значит, есть где– то определенное место. Если есть место, то его всегда можно найти – в этом и заключается моя логика.

– Ты даже представить себе не можешь, как моя мама обрадуется. – Поль всплеснул руками, – я завтра же ей напишу, как все здорово складывается, как мы с тобой Сороку нашли.

– Поль, не сходи с ума. Еще ничего не сложилось, и Сороку мы пока не нашли, да и писать вообще про это не стоит. Сначала найдем, потом напишешь. Кстати, перед тем как уйти, расскажи мне в мельчайших подробностях всё, что Катрин сообщила тебе про Бартенева.

– Хорошо, договорились, Алекс, – за пять минут Поль изложил всё, что знал, включая про то, как шутливо называл ее в детстве отец, и про зайца по имени Пират. Потом посмотрел на часы. – Упс, времени-то уже сколько! Я побегу, спасибо тебе за всё. – Он встал из-за стола и пошел в коридор надевать дубленку.

Лёшка не стал возражать. Он видел, как у товарища горели глаза, и понимал, что тому надо побыть одному, чтобы переварить информацию, свалившуюся буквально на голову. На прощанье Поль с чувством пожал руку Самойлова:

– Еще раз большое спасибо.

– Завтра увидимся, – ответил Алекс и закрыл за товарищем дверь.

Май 1937, г. Лисецк

Неожиданно за дверью послышались быстрые шаги и голоса, один из которых принадлежал конвойному: «…говорю тебе: там допрос, не положено…». Дверь приоткрылась, и в щель просунулась рыжая вихрастая голова помощника начфина, молодого парня двадцати лет, по совместительству сына начальника следственного отдела Ивана Сороки, которого звали соответственно Василием Сорокой. Паренек был не по годам шустр. Успевал одновременно и учиться и не опаздывать на службу, а по вечерам даже весело размахивать метлой, получая взамен нехитрый приработок.

– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – и, не дожидаясь ответа, тело втиснулось вслед за головой.

– Сорока, ну тебе же ясно было сказано, что у меня допрос. Зачем ломиться в закрытые двери?

– Товарищ младший лейтенант, завтра у нас проверка по финчасти, – затараторил паренек. – А начфин нашел ведомость, где вы за премию не расписались. Подпишите, пожалуйста, сегодня, а то завтра ему самому допрос будет.

– Ладно, давай, не тяни.

Сорока с ведомостью направился к столу и, проходя мимо арестованного, посмотрел на него и радостно воскликнул:

– Ой, Владимир Андреич, здрасьте! А вы тут зачем?

– Так-так, Сорока, вы откуда знаете арестованного Бартенева? – следователь нахмурился.

Паренек стушевался и замялся:

– Так он же у нас там… ну, в университете… политэкономику… ну, лекции читал…

– Арестованный Бартенев, а вам знаком гражданин Сорока?

– Первый раз вижу, – ответил Владимир, – их сотни, а я один. – А когда следователь наклонился, чтобы поставить подпись напротив своей фамилии, незаметно подмигнул пареньку. Тот еле качнул головой в ответ. Расписавшись, следователь отдал ведомость Сороке и тихо, сквозь зубы выдавил:

– Никогда не входи во время допросов. Это может стоить кому-то карьеры, а кому-то свободы.

– Да, я все понял, – ответил парень и добавил на выходе, ни к кому не обращаясь конкретно, – спасибо…

Глядя вслед своему бывшему студенту со смешной фамилией Сорока, Бартенев на секунду задумался, и у него перед глазами пролетели события последних нескольких дней.

…Аресты в университете начались в конце этой недели. Бартенев не чувствовал за собой конкретной вины, но знал, что находиться на свободе ему осталось недолго. Знал, потому что был философом, а кому как не им знать, что именно происходит с государством и что может произойти в результате этих изменений с любым индивидуумом общества. Страшно было за жену и дочь. Надо было что-то решать, но решать по-умному.

В субботу вечером он забежал в соседний подъезд своего дома, где жил его старый знакомый Михаил Шестаков, с которым они вместе росли, учились в университете, но потом Мишка пошёл по кривой дорожке, которая увела его со второго курса и по настоящее время. Бартенев знал, что Мишка отсидел за кражи двенадцать лет и что был когда-то безнадежно влюблен в Лизу. Может быть, даже и понесло его по наклонной из-за её отказа быть вместе с ним, кто знает. Бартенев с Шестаковым редко пересекались, но даже в те случайные встречи отводили глаза, не замечая друг друга.