Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

футболкам сзади расползались огромные овалы пота. Они не произнесли ни слова с тех пор, как игра закончилась.

– М-м…

Сухраб, сощурившись, взглянул на меня.

– Ты часто с ними играешь?

– Да.

– Кажется, они… ну…

– Они не любят проигрывать.

– А вы друзья?

Сухраб пожал плечами.

– У Али-Резы много предрассудков. В отношении бахаи.

Я задумался. Дома, в Америке, всех персов, даже Частичных вроде меня или Лале, объединяет наша «персидскость». Мы вместе празднуем Навруз и Шахаршанбе-Сури, устраивая большие вечеринки. Бахаи, мусульмане, евреи, христиане, зороастрийцы и даже светские гуманисты, как Стивен Келлнер. И религия не имеет значения. Ни малейшего.

Для этого нас в Америке слишком мало.

Но здесь, в окружении персов, Сухраб отличается от других из-за того, что он бахаи.

Здесь он как мишень.

– А что значит pedar sag?

Сухраб дернул подбородком.

– Это означает «твой отец собака». Очень грубое выражение.

– Ой.

Об этом я тоже задумался. В Америке куда хуже назвать кого-то «матерью собаки», чем отцом.

– Али-Реза сказал тебе это?

– Все в порядке, – ответил Сухраб. – Али-Реза такой человек. Меня это не сильно беспокоит.

Обычно, когда я говорю нечто подобное, я имею в виду прямо противоположное.

Меня слишком многое беспокоит. Это одна из причин, почему Стивен Келлнер часто во мне разочаровывается.

– Знаешь что, Сухраб? – произнес я. – Мне кажется, Али-Реза злится, потому что ты в сто раз его лучше.

Сухраб улыбнулся мне, сощурившись. Он потряс мое плечо и потрепал по голове, отчего капли пота c кончиков волос полетели в разные стороны. Его это ничуть не смущало.

– А знаешь что, Дариуш? Ты тоже куда лучше него.

Тюрбан аятоллы

В школе Чейпел-Хилл мы никогда не принимаем душ после занятий физкультурой. Не знаю почему, учитывая, что от нас жутко несет после забегов или тренировок на скалодроме. Или даже после игр с сеткой с такими чрезвычайно агрессивными игроками, как Толстячок Болджер или Чип Кузумано. Но урок продолжается почти до самого звонка, остается всего пять минут на то, чтобы переодеться, смазать подмышки дезодорантом и ломануться на геометрию в другое крыло школы.

(«Вперед, громилы».)

Поэтому я немного напрягся, когда Сухраб достал из своего нейлонового рюкзачка мыло и шампунь.

– Э-э, – промычал я. – Мне норм. Приму душ, когда вернусь домой, к Маму.

– Ты весь грязный. – Сухраб указал на пятна травы на моих ногах и руках.

– У меня и полотенца-то нет.

Сухраб достал из рюкзака пару полотенец.

Не могу понять, как они туда уместились, особенно если учесть, что там еще лежали два комплекта формы и две пары бутс. Рюкзак Сухраба нарушал все нормы и законы времени и пространства.

Сухраб бросил полотенца на деревянную лавку между нами и стянул футболку, отлепив влажную ткань от плоской груди и живота. Он все еще тяжело дышал, и его живот вздувался и снова сокращался.

Я отвернулся, чтобы не стеснять его. А еще потому, что я сам был страшно смущен.

Сухраб был в замечательной форме.

И еще было странно, что он вот так, полностью, разделся. Я никогда не снимал одежды, находясь рядом с кем-то из ребят.

Даже стоя не очень близко к Сухрабу, я чувствовал, какой жар излучает его кожа, как ядро искривления за секунду до реакции.

Моя кожа все еще горела после активной тренировки, и я был этому рад: так Сухраб не смог бы понять, что я весь запылал от стыда, когда стянул с себя липкую футболку, обернул полотенце вокруг талии и снял позаимствованные шорты и свои собственные трусы через низ.

Сухраб был прав: душ мне бы не помешал.

В первобытном болоте, гноящемся у меня между ног, развивались новые формы жизни.

– Вон туда, – сказал Сухраб, хотя это было вовсе не обязательно, потому что из-за угла раздавался звук текущей воды в душе.

Я пошел за ним. Полотенце лежало у него на плечах, как будто его ничего в мире не заботило.

У меня покалывало во всем теле, от ушей, вниз по шее и плечам до самых пальцев ног. По дороге в душевую я чуть не запнулся.

Даже дышать не мог.

– Ой.

Здесь не было кабинок. Из стены просто торчали душевые лейки.

Красная тревога.

Хуссейн и Али-Реза уже стояли под струями, разговаривали о чем-то на фарси и смеялись. Оба были загорелыми и худыми, блики на влажной коже выгодно подчеркивали накачанные мышцы пресса.

Находясь с ними в одном помещении, я уже чувствовал себя исполином космического происхождения.

Сухраб повесил полотенце на крючок. Я закусил губу, втянул живот и сделал то же самое. Потом встал под ближайший душ, отвернулся от парней и постарался выровнять дыхание.

Кажется, у меня началась паническая атака.

Диагноз «тревожное расстройство» мне никто никогда не ставил, но доктор Хоуэлл говорит, что оно часто идет рука об руку с депрессией. «Сопутствующее заболевание» – так он говорил.

Выражение, не вселяющее особого энтузиазма.

Оно меня тревожило.

Иногда у меня так сильно стучало сердце, что казалось, я вот-вот умру. А потом я начинал рыдать без причины.

Нельзя было, чтобы парни стали свидетелями подобной сцены.

С Настоящими Персами такое не происходит.

Парни затихли. За шумом воды я едва различал их голоса.

Я тер подмышки и отмывал пятна травы с локтей до тех пор, пока кожа не стала розовой и не воспалилась. Хуссейн и Али-Реза шепотом спорили с Сухрабом на фарси.

За моей спиной Сухраб прочистил горло.

– Дариуш?

– М-м. Что?

– А что с твоим… пенисом?

В горле мгновенно вырос комок.

– Ничего, – скрипнул я.

Сухраб что-то снова сказал тем двоим, на фарси, и они ответили ему уже более настойчивым тоном.

Сухраб снова откашлялся.

– Он как-то иначе выглядит.

– Э… Я не обрезан?

Это не было вопросом. Я просто не был уверен, что Сухраб знает, как перевести на фарси слово «обрезанный».

– А!

И он начал что-то говорить Али-Резе и Хуссейну, без сомнений объясняя им, что у меня с членом.

Не думал, что моя кожа может еще сильнее покраснеть, но теперь я не сомневался, что начал буквально светиться, как протозвезда перед тем, как произойдет термоядерная реакция.

Али-Реза рассмеялся и сказал по-английски, чтобы я понял:

– Выглядит как тюрбан аятоллы.

Аятолла Хаменеи был высшим руководителем Ирана, самым главным религиозным и государственным деятелем. Его фотографии висели буквально повсюду, на вывесках, стенах и полосах газет: пушистая седая борода и темный тюрбан, обернутый вокруг головы.

Это было самое унизительное сравнение за всю мою жизнь.

Хуссейн сказал что-то на фарси, и Али-Реза снова расхохотался.

А