Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

таким воздействием.

– Готов.

На поле нас ждали два парня. Сухраб что-то крикнул им на фарси и махнул мне рукой, мол, беги за мной.

– Это Дариуш. Внук ага Бахрами. Из Америки.

Я сказал:

– Салам.

– Салам, – произнес Мальчик-Иранец Номер Один. Он говорил уголком рта, из-за чего создавалось впечатление, что его улыбка неискренна. Парень был практически моего роста, но тощий как жердь. Его волосы спереди стояли торчком, почти как у Бездушного Приверженца Господствующих Взглядов.

Я протянул руку, и мальчик ее пожал, хотя рукопожатие было некрепким и кратким. Впечатление оно произвело странное.

– Приятно познакомиться. Э…

– Али-Реза, – представился он.

Али и Реза – очень популярные имена в Иране, возможно, даже более популярные, чем Сухраб, хотя, строго говоря, по происхождению эти имена арабские.

Я протянул руку второму мальчику, который проиграл в генетической лотерее и все-таки обнаружил на себе ужасающую Персидскую Монобровь. Я думал, в таком случае волосяной покров должен покрывать все его тело, но мальчик носил более короткую прическу, чем у Сухраба, и руки его были бледными и безволосыми.

– Хуссейн, – представился он. Голос был глубоким и густым, как кофе. Еще он был ниже меня ростом, даже ниже Сухраба, но из-за моноброви и призрака усов, обосновавшегося на верхней губе, выглядел старше. Того и гляди устроится на работу допрашивать перемещенных во времени Частичных Персов, когда те будут прибывать на пост таможенного контроля в Международном аэропорту имени Имама Хомейни.

Хуссейн не улыбнулся и перевел взгляд с меня на Сухраба.

– Спасибо, что разрешили мне с вами поиграть, – сказал я.

Сухраб сощурился и улыбнулся мне.

Али-Реза пихнул Хуссейна локтем и произнес что-то на фарси. У Сухраба покраснела шея и дернулся подбородок, как будто ему пришлось резко сжать челюсти.

– Э…

Сухраб не дал мне задать вопрос.

– Пойдем, Дариуш.

Как я уже говорил, в настоящей команде по соккеру я не состоял лет с двенадцати, если не считать уроков физкультуры в школе Чейпел-Хилл («Вперед, громилы»). Папа записал меня в местную футбольную команду, когда мне было семь. Я неплохо играл, правда, по словам нашего тренера, мне не хватало агрессии.

А потом у меня диагностировали клиническую депрессию, я начал принимать препараты и совсем не мог концентрироваться на игре. Я слишком медленно соображал, чтобы следить за игрой других игроков, за мячом и даже за состоянием счета.

Однажды я целую неделю уходил с тренировок в слезах, потому что тренер Хендерсон (отец нашего хавбека Ванса Хендерсона, которого мне суждено было ударить по лицу меньше чем через год) постоянно унижал меня перед всей командой. Он не понимал, как я мог превратиться из «нормального, пусть и не очень агрессивного центрального защитника» в полное ничтожество на поле. И делал только один вывод: что я недостаточно стараюсь.

Я тогда не знал, как признаться в том, что я принимаю препараты. А папа все время говорил, что мне требуется больше самодисциплины.

Наконец свое веское слово сказала мама. Она разрешила мне уйти из секции, чем погубила еще не озвученные вслух мечты Стивена Келлнера о моем участии в профессиональной футбольной команде.

Еще одно из многих разочарований Стивена Келлнера во мне.

Со временем он к ним привык.

Мы играли только на одной половине поля. Для простой тренировки «двое на двое» было бы нелогично использовать его целиком.

Сухраб номинально стал нашим форвардом, из-за этого я фактически превратился в защитника, но на самом деле мы оба бегали по всему полю.

Али-Реза должен был быть форвардом в своей команде, но Сухраб играл так напористо, что Али-Реза в основном только и делал, что помогал Хуссейну отражать безжалостные атаки на свои ворота.

Тренер Хендерсон высоко бы оценил агрессивность Сухраба.

Нельзя сказать, что Али-Реза играл неагрессивно. Мне приходилось отбивать его мячи, и в основном это удавалось благодаря удаче, случайному стечению обстоятельств и латентным воспоминаниям о тренировках, предшествовавших появлению в моей жизни лекарств.

Мне начало казаться, что я неправильно истолковал отношения между Сухрабом и Али-Резой, приняв их сначала за дружеские. Ведь на самом деле парней явно связывало что-то вроде жажды кровной мести, которую можно было утолить только в спортивном противостоянии, только играя в соккер/неамериканский футбол.

Они боролись куда яростнее, чем Трент Болджер и Циприан Кузумано, и я нарушал баланс их взаимного мщения, не давая Али-Резе забить гол.

Самое крутое случилось, когда я произвел идеальный подкат, выхватив мяч у Али-Резы и послав его Сухрабу.

В тот момент я почувствовал себя чистым иранцем, даже при том что был покрыт зелеными пятнами от травы.

Али-Реза фыркнул и побежал за Сухрабом, но тот увернулся от Хуссейна и забил еще один гол.

– Pedar sag, – сплюнул Али-Реза, проследовав за Сухрабом обратно к центру поля.

Сухраб остановился и что-то ответил, после чего они оба начали так быстро кричать друг на друга на фарси, что я не мог разобрать ни слова. Али-Реза толкнул Сухраба, тот толкнул в ответ, и я уж подумал, что ситуация начала обостряться, пока к их крикам не присоединился крик Хуссейна.

Я понял совсем мало, но различил слово nakon, которое означает «не надо», из чего я сделал вывод, что Хуссейн просит их прекратить.

Сухраб покачал головой, подбежал ко мне и хлопнул меня по плечу.

– Отличная работа, Дариуш.

– Спасибо, – сказал я. – Э…

Но Сухраб снова убежал, и я не успел спросить, что произошло.

Мы играли целую вечность.

Играли, пока я едва не начал валиться с ног.

Играли, пока моя футболка не промокла насквозь и не стала прозрачной от пота, а трусы под шортами не натерли мне всё аж до Восьмого Уровня.

Я вновь пожалел, что не взял более комфортное нижнее белье.

Счет я не вел, но Сухраб объявил, что мы выиграли с преимуществом в три гола.

Он налетел на меня, потно обнял и хлопнул по спине, после чего перекинул руку мне через плечо, и мы отправились в раздевалку.

– Ты круто играл, Дариуш.

– Не круто, – сказал я. – Не так, как ты.

– Нет, круто, – ответил Сухраб. – Точно говорю.

Я почти ему поверил.

Почти.

– Спасибо.

Я решил тоже положить руку ему на спину, хотя и чувствовал себя при этом странно, и дело не только в том, что по шее Сухраба бежал пот.

Сухраб дотрагивался до меня с такой легкостью.

Мне нравилось, как уверенно он это делал.

Хуссейн и Али-Реза шагали перед нами, положив руки на затылки одна на другую и широко разведя локти (тренер Фортес любил называть такой жест «коброй проигрыша»). По