Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

избран еси сосуд уродился во своем благочестивом родстве.

И вижу, чтоб ми еси, государь, и помог, но не возьмет твоя мощь,

А уже нам, грешным, в скорби сей и день, аки темная нощь.

И на том тебе, государю, много челом бью, падая на ниц земли,

И ты, государь, душею своею и сердцем себе внемли.

И по тебе, государю, въменится в самую истинную правду,

И всегда помышляти таковое дело твоему разсудному измарагду[93].

Ничто же бо таковыя милости вящи у бога не бывает,

Кто в скорби и беде поне малым чим помогает.

Писано есть: «Аще не можешь помощи делом, и ты поне словом,

Яко утвердит кто непокрыту храмину твердым кровом»[94].

Аще ли, государь, не возможешь тем ныне помощи,

Не прогневайся, иже о чем тебе, государю, дерзнем изрещи.

Что же реку и что возъглаголю и како еще дерзну к твоему величеству?

Не вем бо числа сказати твоему милостивому количеству,

Велик студ и зазор обдержит к тебе, государю, стужати,

Но презельныя ради скорби и беды не могу в себе молчати.

Понеже нужды ради весь страх и срам в сердцы отлагается,

И кто на страсть не дерзает, той желанного своего не сподобляется.

Общая наша госпожа и всех томителница[95] свойства своего желает,

И для ради прироженнаго своего естества весь срам отлагает.

Яко некоторый гладный пес или волк на вся человеки шибается,

Подобно же тому и гладная утроба никого не срамляется.

И паки: ничто же есть тако зло всякому человеку, яко же

Его же ради некогда взят бысть не един великий и преименитый град.

В лепоту реченно: глад уязвляет не менее меча,

От него же самых крепких и сильных немощны бывают плеча.

И всякому человеку начало животу хлеб и вода, риза и покров.

Ей, ей, не мы глаголем, но сама наша великая нужа и кровь.

Аз же грешный за премногия грехи своя всего того пуст,

Но токмо мало нечто имею изо многогрешных своих уст.

Тем убогую свою душу и тело питаю и утешаюся на всяк день и час,

И еще не презре нас до конца своими щедротами всемилостивый Спас

И что было ваше жалованье, государей моих, то все изошло,

А ныне, государь, и сам веси — по грехом по нашим понужное время пришло.

А се, государь, особная великая скорбь и беда за грех мой постигла,

И без чернаго одеяния и без самоволнаго обещания до конца постригла[96].

А не имею милующаго, ни ущедряющаго искренно в нынешнее время,

Зане, по апостольскому речению, уродилося все немилосердное семя

И злым немилосердием и скупостию одержими, аки слепотою,

И самохотно гнушаемся душесиасителною нищетою.

Сего ради презираем есмь от всех, аки трава, ростящая в засени,

Поистинне нелепо рещи: от великая тоя печали подобен есмь стени,

Или яко руб при пути повержен, от всех ногами попираем,

Тако же и аз грешный и недостойный от всех человек презираем,

Или яко некий сосуд непотребны изметаем бывает вон.

А ведомо есть, всяко земное житие пара есть и сон.[97]

И что ми о том много вещей к твоему благородию приводити,

Подобает же на всесилнаго бога вся надежа возложити.

Той всем нам надежа и упование, и промысленник и кормитель,

И на вся видимыя враги наша непобедимый прогонитель.

И еще мышлю в сердцы моем, надеюся на тебя, государя моего милосерднаго,

Вем бо тя верою к богу и правдою аки адаманта твердаго.

Яко же и преже рех, не имею милующаго, ни ущедряющаго отнюд,

Вем бо паки, многих свела лютая скупость и немилосердие в незазорный студ,

Не поминающе апостольскаго речения: «Не брашном брата своего погубляй,

Но егда в нужди и в беде есть, тогда ему всячески помогай».

И паки пишет: «Брат от брата помогаем бывает,

Яко град тверд, и презирающии и немилующии и сам своим душам вечныя муки проуготовляют».

Ты же, государь, не внимай, не ревнуй таковому злому обычаю и нраву,

Да получишь себе не токмо зде, но и тамо, у Христа бога, весную славу.

Еще молю твою премилостивую и многощедрую ко всем утробу,

Да не прежде времени предадимся бездушной вещи гробу.

Ущедри свое благонравное сердце и буди въместо бога,

Да сподобищися стати у самого его небеснаго чертога.

И паки: укупи благородной души своей и телу спасение,

Да будеши имети у владыки Христа бога велие дерзновение,

Понеже всех добродетелей вящи у него вменяется

И у самаго его страшнаго и неприступнаго престола поставляется,

Иже кто в скорби и беде сущей другу своему поможет,

Той воздухи и облаки и солнечныя луча пройти возможет.

Яко же и выше рех, стати у самаго его престола божия,

А мы, грешнии, плачемся, стоя у твоего государева подножия,

З горькими слезами и болезненным сердцем к тебе, государю, вопием,

Понеже по грехом своим преданы есмы злым и немилостивым змием,

Иже на всяк день и час тянут сердце аки клещами,

И злым умышлением измождавают жилы, аки огненными свещами,

Для ради своего тленнаго прибытка и кровавыя корысти,

Понеже извыкли, аки червь, древо православных християн грысти.

Пожалуй, государь, что на искупление от того тления смертнаго,

Да сподобит тя господь бог со избранными своими венца нетленнаго.

И на препитание многогрешной души и телу и з горькими сиротами,

Да украсится душа твоя добрыми делы, аки драгими пестротами,

Как тебе, государю, вышняго промысл известит и пречистая его мати,

Да даст ти всегда силу и помощь враги царевы побеждати.

И молю тя, государя, в гнев не положити,

Ни в великую тягость и паки не позазрити,

Поне от нужды и от беды тако дерзаем

И твоему достойному величеству и добродею докучаем.

Аще бы не в таковей скорби и беде, не так бы тебе, государю, и скучали,

Разве бы милосердаго слова и сладкаго ответа от тебя ждали.

Вем бо,