Сказки женского леса - Анна Бялко

Сказка

Все герои и ситуации этой истории являются вымышленными.

Любое сходство с реальностью случайно и ничего не значит.

Если лают собаки во тьме ночей– Значит, мертвая мать охраняет детей

Г. Лонгфелло, «Призрак матери»

Сырой и промозглой московской зимой, двадцать пятого декабря, в самый канун Рождества, среди синеватых садящихся сумерек в одном из закрытых маленьких двориков тихого центра на скамейке вдруг возникла женщина.

Впрочем, возникла, тем более вдруг – не совсем правильное в данном случае понятие. Оно предполагает в себе внезапность, некий одномоментный квант возникновения, а тут был скорее процесс. Над скамейкой сперва появилось легкое, почти незаметное, прозрачное свечение и колебание воздуха, подобное пару, исходящему от очень горячего предмета, помещенного в холод. Постепенно оно сгущалось, стекалось, принимало контуры и формы, наполняло их изнутри, осуществляясь и материализуясь.

Слово «материализация» тоже будет не совсем верным описанием происходящего. Любая материализация влечет за собой появление хоть какой-нибудь материи, женщина же, появившаяся на скамейке из ниоткуда и застывшая в склоненной, скорбно-молитвенной позе с закрытым руками лицом, материальной пожалуй что не была.

Вернее, была, но не совсем. Самым материальным был, наверное, надетый на ней халат, похожий на японское кимоно – шелковый, блестящий, ярко-желтый весь в оранжевых и зеленых бабочках и красных цветах. Подол халата касался земли, широкие рукава открывали до локтей тонкие руки, ладони которых все еще закрывали лицо, из-за пальцев видны были только темные волосы, сколотые небрежным узлом на макушке. Никакого холода, несмотря на одежду не по сезону, женщина явным образом не замечала. Как, впрочем, не замечала она и всего остального – серых сумерек, скамейки, голых тополей, полощущихся на ветру застывших прямоугольников стираного белья – всех непременных атрибутов зимней декорации обыкновенного московского двора.

Женщину звали Алла, и она умерла полгода тому назад. Смерти ее предшествовали обстоятельства, которые кому угодно могли бы показаться странными, если бы этот кто угодно наблюдал за ними непредвзято и со стороны. Беда была в том, что как раз тогда Алла была непосредственным участником всех событий и не могла трезво их оценивать, а по их завершении ее уже естественным образом ничего не волновало.

Потому что она, как уже было сказано выше, умерла. После смерти она попала в Эдем. Не оттого, что при жизни была такой уж праведницей, а именно в результате вышеуказанных обстоятельств. В канцелярии или где-то еще зачлось, что ее смерть была безвременной, и в итоге она оказалась в этом заветном месте, Саду Вечного Блаженства.

Главным блаженством, какое получали души в Эдеме, было Забвение. Забвение означало, что душа, ступая в Эдем, получала отмеренную дозу чудесного снадобья, в результате действия какового начисто отрешалась от всех земных тягот и проблем, забывала свое прошлое, рвала все связи и обретала новую бездумную сущность. Души в Эдеме счастливо витали среди туманных кущей, которые и сами по себе были достаточно туманным понятием – то ли заросли кустов, то ли нерукотворные шалаши. Души по мере желания общались друг с другом, но, поскольку все они обладали Забвением в полной мере, а значит, лишены были малейших пороков и страстей, общение это было совершенно беспроблемным и оттого скучноватым.

Аллина же душа вообще не любила ни с кем общаться, и поэтому отыскала себе закуток на самом краю выделенной под Эдем территории, в узком пространстве между кущами и ограничивающей территорию стеной, куда редко забредали другие души. Там она и пребывала все основное время, изредка выбираясь только на небольшие, с целью моциона, прогулки-полеты.

Стены Эдема, отделяющие его от всего остального (чего – остального, продолжает оставаться неизвестным широкой общественности, но, безусловно, должно существовать) были, собственно, не совсем стенами в нашем понимании. Они состояли из некой субстанции, прозрачной на вид и неосязаемой на ощупь, если бы кто-то вздумал щупать ее руками, но вместе с тем непроницаемой для душ ни в каком направлении. Для того же, чтоб им не вздумалось пользоваться ее прозрачностью и обозревать окрестности, с внешней стороны стена была аккуратно завешена чем-то монотонно-белесым, напоминающим больше всего облака. Обитатели Эдема не помнили, конечно, ни про какие облака, да и выглядывать за стены совершенно не рвались, то есть меры предосторожности были, таким образом, даже слегка излишни.

Так случилось, что однажды, вернувшись в свой уголок с одной из прогулок, наша знакомая душа обнаружила в завесе щель. Что явилось причиной ее появления, осталось невыясненным, хотя по-человечески вполне объяснимым. Время было предпраздничное, уборка, хлопоты, одно-другое, шторы надо перетряхивать, суеты много – долго ли недоглядеть. Да и щель была, в общем, не так уж и велика, хотя, безусловно достаточна для того, чтобы душа, обнаружив ее, тут же приникла к ней заинтересованным взором. Забвение, будучи вещью совершенно замечательной, любопытства, увы, не исключает.

Оказалось, что даже через маленькую щель в небесных сферах разглядеть можно очень многое. Душа скоро выяснила, что в зависимости от наклона головы меняется угол зрения, что, в свою очередь, приводит к появлению все новых и новых картин. Поочередно заглядывая в щель то правым, то левым глазом, можно скользить взглядом по разным мирам, а сконцентрировавшись на каком-либо одном, можно легким усилием воли то увеличивать, то уменьшать резкость и разрешение любой картинки, рассматривая ее то в целом, как панорамное полотно, то концентрируясь на мельчайших подробностях.

Развлекаясь подобным образом и слегка недоумевая, почему же раньше она, как и все остальные ее сообитатели, была лишена такого замечательного занятия, душа вдруг заметила, что картинка, мелькнувшая перед ней, чем-то ей отдаленно знакома. Она сконцентрировалась, остановила мелькание образов, увеличила изображение...

Безусловно что-то очень знакомое проступало сквозь дымку Забвения, пробивалось, как солнечный луч сквозь туман, и это что-то было ужасно важным, очень нужным и главным, по сравнению с чем даже сладость беспроблемного бытия отступала на второй план.

Душа еще увеличила резкость, отмотала картинку чуть-чуть назад – откуда только взялось в ней умение управляться с небесной техникой, но сейчас было не до того, еще сконцентрировала внимание, и вдруг...

Дети! Раньше у нее были дети, и они остались там, в этом конкретно месте, которое она рассматривала сейчас столь пристально через щелочку в облаках. С кем они? Как живут?

Алла вдруг вспомнила, что незадолго до появления в Эдеме разошлась с мужем, отцом своих детей, а до этого они прожили счастливо семнадцать лет. Вспомнила невольно, как и почему это случилось. Муж внезапно, среди полного душевного здоровья, заявил, что встретил истинную любовь своей жизни, глупую блондинку с гадким именем Валентина, собрался и ушел из дому в одночасье. Алла не то чтобы не возражала, она даже и не успела как-то, а потом...

Бог с ним, с потом. Валентина Валентиной, но не мог же он бросить детей после моей смерти, значит, они сейчас с ним, а жить должны у нас, ну-ка, посмотрим...

Алла выставила расстояния, почетче навела на резкость... То, что она увидела, настолько ей не понравилось, что последние лохмотья Забвения слетели с нее, как обрывки оберточной бумаги.

– Так-так-так... Это надо же. Значит...

Она перестала смотреть. Вновь обретенные мысли, взбудораженные увиденным, судорожно заметались в ее голове, непривычно натыкаясь на стенки недавно еще пустого пространства. Скоротечный, нелепый развод, не было сил, она начала болеть, откуда-то возник заботливый мальчик, рвущийся в новые мужья, а она все болела, болела... Хотя нет, сначала возник мальчик – как его, Паша, а потом началась болезнь, долгая, выматывающая, непонятная. Поочередно вспоминались все странные обстоятельства, которые она тогда не желала замечать, и которые лежали теперь, как на ладони, связываясь в цепочки, из которых сплеталось что-то настолько гадкое, настолько невообразимое, что не было никаких сил на это смотреть. Все это требовало немедленного вмешательства, и уж разъяснения точно.

Алла отпрянула от окна. Не сидеть. Действовать, действовать, и как можно скорее. Выбраться бы отсюда, да только как. Впрочем, она попала сюда, значит, есть вход, а где вход, там и выход, а у выхода есть начальство, вот с ним и надо разбираться... Она подхватилась и понеслась ко Входу в Эдем, не преминув отметить про себя удобство и скорость передвижения в полете, на которые раньше, в состоянии Забвения, никогда внимания не обращала.

Начальство в Эдеме было. У Входа вечно и неизменно нес свою бессменную вахту Блюститель Врат, осанистая фигура с окладистой бородою и в ниспадающих одеждах. Непонятно, был ли он тоже душой, снискавшей такой ответственный пост, либо же какой другой ипостасью, но даже сам вид его был гораздо плотнее, как бы «вещественнее» населявших Эдем совсем уж бесплотных душ. Хранитель был вечно занят, то оформляя вновь прибывших, занося их в специальную амбарную Книгу, то выдавая поступившим душам положенные порции Забвения, то отвечая на многочисленные дурацкие вопросы еще не получивших такового. (Хлебнувшие Забвения души никаких вопросов уже не задавали, становились счастливыми и возносились в кущи). Неизвестно, был ли Охранник единственным или же даже главным эдемским начальством, но он был всегда и авторитет имел несомненный.