Пастырь крови - Соломон Корвейн

в выборе спутницы жизни, - юноша потянулся к куску хлеба.

- Этот как? Сколько живу в Штраффале, в первый раз слышу.

- Потому что об этом не принято говорить, да и будем честны, твои клиенты были далеко от того, - человек печально посмотрел на потолок, после чего коснулся второй кружки пива. – При каждом приходе или епархии, самый старый священник избирает для таких слуг Церкви и её организаций вроде Ордена или Инквизиции спутниц и спутников жизни. Но чаще всего, они получают особое благословение правящего архиепископа на монашество.

- И как я понимаю, его проигнорировать нельзя?

- Можно, но это будет ошибкой, - Этиен положил в рот хлеб, зажевал его и запил пивом, на миг напиток стал для него нестерпимо горьким, а веселье травило душу. – За отказ от такого «благословения» начальства церковные смотрят на тебя, едва ли как не на еретика.

- А ты сам бы хотел… ты понимаешь.

- Не знаю, - слова вырвались с подавленным шёпотом. – Мне пришлось несколько раз подавлять чувства к девушкам. Они были…

- Слишком тягостны, да и не одобрены бы.

- Ты права.

Оба отпили, но алкоголь не веселил, сладость на языке притуплялась горечью «пепла». Молодой инспектор сколько раз себя спрашивал – правильно ли он поступил? С одной стороны, он нашёл работу в Суде, чаял вступления в Орден Света, чтобы стать защитником от нечисти и монстров, а потом встал в ряды Инквизиции, чтобы оградить мир от яда ереси. Но с другой стороны вес и количество запретов, неблагочестивые деяния служителей «Общины Завета», колоссальный давящий столб требований, не связанных с заповедями, покупная праведность и отпущение за грехи за монеты вносит раскол в душу. Ему трудно служить благой воле Штраффаля, зная, какие не благие дела стоят за его высшими служителями. Опускаются руки, когда он видит, как некоторый священник и диакон могут спокойно устраивать походы в таверны, постоялые дворы иль в места, где плоть похоть будоражит, но на следующее утро они с амвона проклинают и налагают епитимьи и покаяния за то, что мужчина смел подумать о постельных утехах с женой во время поста. В ином случае отчаяние накрывает, когда рьяные и благочестивые, пылающие огнём фанатизма праведники в алых мантиях, умертвившие собственные страсти и похоти на пару с плотью, дают жёсткие посты и меры воздержания для обычных прихожан от которых можно сойти с ума. И тем приходится покупать индульгенции, чтобы искупить грех… искупление и раскаяние где-то становится просто неотделимо от «сребра, освящённого подаянием во храм за грамоту покаяния». К этому можно прибавить и стаи монстров, толпы нежити, а так же ковены злых колдунов, которые отравляют и без того тяжёлую жизнь обычных жителей».

«Но Церковь, какая бы она ни была, какая она ни предстала, нужна для нас», - появилась мысль в уме Этиена, за которую он схватился, как за спасительную верёвку. – «Она, через таинства, хранит нас от мрака. А слуги культа под ударом духов злобы поднебесной более всего, оттого и впадают в больший и тяжкий грех».

Успокоил он себя мыслью, что есть и хорошие клирики, готовые помогать бедным и несчастным. К тому же Церковь в этой части мира – лишь небольшая лоза единого растения, уходящего корнями на далёкий юг. Его ветви раскинулись повсюду, где только можно, куда смогли принести свет веры древние пророки, утвердившие поклонение на континенте Эмраль и даже за его пределами.

«И там уж точно всё в порядке», - вконец успокоил себя юноша, отпив пива.

Размышления посланника архиепископа прервала молодая девушка, одетая в светлый простенький сарафан. В её волосы вплетено пару чудесных алых цветов, а на груди сверкают стеклянные бусы.

- Милостивый господин, я рада, что вы приехали к нам, - накрашенные какой-нибудь простой помадой яркие полные губы разошлись в улыбке, являя ряд белоснежных зубов.

- Фрида, - узнал её Этиен. – Как вы себя чувствуете после всего? Вам помощь не нужна?

- Я хотела вас поблагодарить за то, что вы сделали для меня, - опустила глаза в пол сельчанка, тихо говоря. – Если бы он сделал то, что сделал, то я была бы опозорена на всю деревню. Правильно Грегор говорил, что давно пора было повесить на сук отпрыска его. Лучше терпеть причуды торговцев, чем беспредел монаршьего выводка.

- Что ж, не будем столь поспешны в таких решениях. Как только я буду в Штраффале, я доложу архиепископу о неблагочестивом поведении сына маркграфа.

- Я не верю в справедливость, - она подняла лик, и в её чудесных широких глазах цвета неба промелькнул отблеск радости. – Вы спасли меня, а не священники. Я в порядке, но всё ещё плохо, - она приподняла чуть трясущиеся ладони, грубоватая кожа с царапинами была настолько белой, что легко проглядывались синеватые вены.

- Чудесно, - улыбаясь, кивнул инспектор и махнул рукой. – Ступайте, веселитесь. Сегодня хороший вечер.

- Я бы хотела, - замялась Фрида, показав на то, как люди пускаются в пляс под музыку флейт и лютен, - чтобы вы подарили пару танцев мне.

- Несомненно, но позже.

Дверь распахнулась и в таверну прошла таинственная фигура. Высокий рослый мужчина в накидке тёмного цвета с капюшоном, виднелась лишь светлая аккуратная бородка. Он повернул головой и остановил взгляд на углу, где расположились Этиен и Люссиэль. Размашистым шагом он направился к ним, немногие гости, ещё не охмелевшие от выпитого, кинули на него неодобрительные взгляды.

- Этиен из Штраффаля, - сел рядом мужчина, не снимая капюшона.

- Господин Готфрид, - узнал его вазиантиец. – Маркграф всех земель окрестных, крепости Орьетто, и сюзерен города Циенна. Что же вас привело сюда?

- Я пришёл вас поблагодарить, - Готфрид взял кружку, осторожно поставленную разносчицей, и положил на стол пару серебряных монет за напиток. – Что вы не дали тому идиоту сделать грязное дело.

- Это наш долг… как верных чад Церкви, - глубокомысленно произнёс Этиен. – Как так получается, господин, что он может творить, что хочет? Как же его манеры дворянства? Такое ощущение, что мы живём в какой-нибудь Фарции, Брэтоннии или Анаголии, где власть феодалов и их отпрысков, их произвол, может быть ограничен лишь высокой Церковью.

- Это моя… оплошность. Я должен был для него стать отцом, но всё время проводил в походах, делах страны и на богатых приёмах. А мать… да не совсем она ему мать.