Оттенки серого - Джаспер Ффорде

ними водишься?

– Вот именно поэтому! Если в комнате тигр, лучше быть тем, кто причесывает ему усы. Потом, у Кортленда есть обратный билет: вдруг он продаст его мне? – Мы шли в сторону реки. – А вон там живут серые.

Томмо показал на скопление домов с террасами – на некотором отдалении от города. Здания располагались в два ряда, друг напротив друга, по обе стороны улицы. Позади домов виднелись садики: грядки с фасолью, фруктовые кусты, сарайчики. На ветру полоскалось белье. Всего построек было с сотню, если не больше. Я никогда не ходил по серому району один и не знал никого, кто делал бы это. Даже желтым стоило крепко подумать, прежде чем решиться на такое. Но они не признавались в этом – нервничали и говорили, что там грязно: наглая ложь. Просто серые не хотели видеть нас у себя, так же как и мы пускали их к себе только по делу. Разница – большая разница – заключалась в том, что хроматики имели право входить в серые районы, но предпочитали обходить их стороной.

– У нас есть серая служанка, Джейн, – начал я в надежде что-нибудь вытянуть из Томмо. – Она, кажется, немного… капризна.

– Мы зовем ее Чокнутой Джейн. Но никогда – при ней. Она переломала костей больше, чем кто-либо в городе.

– Такая хрупкая?

– Да не своих костей. Наших. Стоит только сказать что-нибудь про ее нос – тут же получишь. Один раз сломала руку Джим-Бобу: подумала, что тот как-то не так смотрит на нее.

– Он правда не так смотрел?

– В тот день он смотрел нормально. Но больше она не будет нас доставать. Неизвестно, сколько у нее минус-баллов, говорят, полтысячи или около того.

Я тихо присвистнул.

– Но все-таки она милашка.

– Нос у нее лучший в городе и уж точно самый вздернутый. Милашка? Змея! Попробуй поцеловать ее, и она укусит.

Хорошо утоптанная тропа посреди неровного поля привела нас к одному из многих сохранившихся старинных фонарей.

– Подкрашивают каждый год, – гордо объявил Томмо и помолчал, наслаждаясь видом чугунного столба. – Однажды смотрителю пришлось на «форде» отправиться в Гранат – достать краску, чтобы подновить полоски. Он взял Джейбса и меня. Там, на окраинах, – остатки города, которого больше нет. Но фонари все так же стоят рядами среди лугов, точно чахлые дубы.

– А можно ли за одно утро скататься в Гранат и обратно? – спросил я, думая о невероятном путешествии Джейн.

– На «форде» можно.

– Да, но насколько это реально?

– Нереально. Для начала, Карлос, наш смотритель, трясется над своим «Фордом-Т», как над незамужней дочкой. Каждую каплю протекшего масла он обязательно регистрирует. Можно взять велосипед с большим колесом, но придется толкать его шесть миль между Ржавым Холмом и Корольком – там нет колеи. Потом, как переплыть реку на пароме без проездного документа? Да будь хоть один способ, я бы первый его испробовал! У меня тысяча причин, чтобы добраться до Граната. Высокоприбыльная коммерция. – Он посмотрел на меня и склонил голову. – Хочешь пойти по телкам? Или обдумываешь план на случай, если тебе не вернут билет?

– Второе, – ответил я.

Томмо кивнул со знающим видом.

Сортировочный павильон напоминал ратушу в миниатюре – те же четыре колонны у главного входа, только пониже и потоньше. Он выглядел куда более древним, чем все виденные мной здания. Кирпичи крошились, зимние ливни давно смыли со стен штукатурку. Фронтон украшало мраморное изваяние склонившейся женщины. Верхняя часть скульптуры – от середины живота – уже стала бесформенной, но в нижней части можно было разглядеть каждый мускул, каждую жилку, мастерски изображенные скульптором. Черты лица стали почти неразличимы, но, видимо, женщина была красавицей – иначе зачем тратить на нее столько времени и сил?

Над стеклянной крышей возвышались целых три гелиостата. Позади павильона стояла небольшая тележка, чтобы отвозить отсортированные находки на станцию. Мы сели на дубовую скамью неподалеку от здания и скинули обувь. Я знал предписания насчет цветного хлама: хотя у нас в Нефрите такого павильона не было, находки сортировались в Виридиане – одна остановка по железной дороге.

– Был когда-нибудь внутри павильона? – спросил Томмо. Я отрицательно покачал головой. – Ну и кто из нас двоих деревенщина?

Он толкнул дверь. Сортировочный зал – длинный, высокий – оказался освещен так хорошо, что внутри было ярче, чем снаружи. Чтобы разглядеть как следует все оттенки, требовалось много света; я подозревал, что в пасмурную погоду работа прекращается. Томмо посмотрел – и я вслед за ним – на парня чуть постарше меня, с ног до головы одетого в желтую робу. Еще в зале были двое серых – они таскали мешки с рассортированными вещами в моечную; та помещалась под шелковым навесом, полным парящих предметов. И больше никого.

– Кортленд, – почтительно прошептал Томмо. – Я понимаю, что ты уедешь через месяц, но, ради всего цветного, не раздражай его, ладно?

– Томмо, мне совершенно незачем наживать врагов среди канареечных. А особенно таких, у кого мамаша заседает в Совете.

– Просто предупреждаю. Если Кортленд скажет «прыгай», сразу спроси, как высоко и в какую сторону.

Томмо помахал Кортленду. Тот ленивым поворотом головы пригласил нас войти в сортировочную зону, где сам он сидел за одним из трех столов. Я с любопытством огляделся. На столешницах были вытравлены три взаимопересекающихся круга: они представляли основные цвета, а участки пересечения – второстепенные. Сама сортировка была делом совсем несложным. Каждый сортировщик отвечал за один из трех цветов. Кортленд, например, брал из кучи желтые предметы и помещал их в желтую секцию своего стола, которая меняла оттенок сверху вниз – от ярко-желтого до очень бледного. Одновременно он вынимал все, хоть немного отливающее желтым, из красной кучи и клал в место пересечения красного и желтого кругов, после чего заключал, что предмет – оранжевый. Так же поступали и с остальными вещами: все, что соотносилось с желто-синим сектором стола, считалось зеленым, а с красно-синим – пурпурным. Таким образом, благодаря самородкам, высокочувствительным к красному, желтому и синему цветам, соответственно на столе присутствовал весь невидимый спектр цветов. После сортировки предметы складывали в мешок и отправляли на пигментный завод, где их перемалывали, выжимали и обогащали. Емкости с пигментом развозились затем по городам и поселкам.

Синий стол, как и кортлендовский, содержался в чистоте и порядке, красный – не очень: честно говоря, он был просто грязным. Я увидел красные штуковины в куче, предназначенной на выброс: по идее, их следовало отобрать для переработки.

– Кто у вас красный сортировщик? – спросил я.

– Дубина Смородини, – ответил Томмо, мельком глядя на предназначенные на выброс