Гарабомбо-невидимка - Мануэль Скорса

– Я хорошие песни знаю, а без ушей их не сыграть, – подобострастно проговорил другой Уаман.

– Хм!..

– Разрешите им уши поискать, сеньор!

– Ладно, присобачьте обратно.

– Вам разрешают присобачить уши! – закричал Рыло-миротворец. – У всех уши есть? – и, не дожидаясь ответа, приказал прочим Рылам: – Присобачивать универсальным клеем!

Народ захлопал в ладоши. Рыло поклонился и роздал клей. Смеркалось. То-то и худо: в сумерках Рыла клеили уши как придется. Более того, они шутили. Калисто Ампудии они приклеили одно большое, одно поменьше. Эркулано Валье достались огромные уши Освальдо Гусмана. Виктору де ла Росе оба уха приклеили с одной стороны. Гарабомбо получил четыре штуки. Сантос Хулка возмутился. Вместо своих аккуратных ушей он приобрел висячие мочки Аполонио Гусмана. Началась драка, в новых ушах застряли былые беседы. Мелесьо Куэльяр орал: «Сукин ты сын!», кидаясь на своего племянника Больярдо, – теперь он знал, кто продал его бычка Флорипондио! Общинник, владевший стадом в Испаке, кинулся на Моралеса: «Вот что ты делаешь, когда меня нет, козел!» Голос жены шептал в ушах что-то несусветное. Грегорио Корасма дал по морде двоюродному брату – уши поведали ему, что тот продал его лошадь за три тысячи, а ему отдал половину! Масимо Трухильо услышал гадостный голос зятя № 1: «Спасибо за предупреждение! Ждем новых сведений. На той неделе пришлю бычка. Тебе монеты или купюры?»

Скотокрад проснулся и крикнул:

– Среди нас предатель!

Он оделся в дорогу, оседлал Вельзевула и направился в Чулан. Ехал он все воскресенье. В Чипипате он сменил коня. К вечеру перед ним встала школа. В изгибах стен виднелись представители общины. В дверях спокойно высился Гарабомбо, и ветер загибал поля его шляпы. Скотокрад, тяжело дыша, спрыгнул на землю.

– Число назначили?

– Да.

– Подождите! Среди нас предатель!

Глава двадцать вторая

О том, как знать Янауанки готовилась к пышной свадьбе Ремихио Великолепного

Дамы устраивали свадьбу и тяжело вздыхали над своими неудачливыми дочерьми и племянницами. Донья Хосефина де ла Торре приняла близко к сердцу этот мезальянс. Она мечтала пригласить префекта и даже главных из Уануко, докуда уже докатилась слава ее любимца. Она не жалела ничего. Платье для невесты заказали в Серро. Для жениха доктор Монтенегро заказал синий костюм. Как-то вечером, попивая в клубе вино, он спросил тихо, но так, чтоб услышали все:

– Не ответишь ли мне на один вопрос, сынок?

– С удовольствием, крестный.

– Ты берешь на себя большую ответственность. Нельзя ли узнать, на какие средства ты будешь содержать мою крестницу?

Великолепный не смутился.

– Я думал расширить мое дело, крестный. В Янакоче есть пустая лавка. Надо ее снять и открыть там филиал «Звезды».

– Что ты, сынок! Неужели ты похоронишь себя среди индейцев? Янакоча – не для тебя. Нет, вы знаете, что задумал наш молодой друг? Открыть филиал «Звезды» в Янакоче!

– Общинники обещали помочь мне, – солгал Ремихио.

– Только этого не хватало! Не разрешаю! Чтобы первый ум Янауанки продавал дикарям печенье? Это и нам унижение!

– Доктор прав.

– Другие города будут над нами смеяться…

– Так и вижу лицо префекта!.. Нет и нет! Ты останешься в Янауанке. Мы все берем на себя. Сперва откроем филиал, а там и пекарню, у вдовы хлеб такой, что и зубов не напасешься.

– Но в Янауанке нет липших помещений, крестный!

Судья Монтенегро обратился к писцу:

– А ваша лавка не пустует, Пасьон?

– Пустует, доктор.

– Значит, я ее сниму на год. Таков мой подарок новобрачным. Нет, только этого не хватало!

Все так удивились, что наутро Пасьон пошел к судье и спросил:

– Насчет лавки, это вы не шутили, сеньор?

Судья не удостоил его и взглядом из-под полей шляпы.

– Шучу я когда-нибудь?

– Простите меня, доктор!..

Совершенствовались не только сильные мира. Мощи больше не оскорблял прохожих своими грехами. С ним давно замучились власти всех селений. Муниципалитет и сама субпрефектура пытались устроить его в «Ларко Эррера», единственный сумасшедший дом в Перу, где едва помещаются многочисленные безумцы. Несмотря на ходатайство сенатора, чиновник по фамилии Альменара ответил на соответствующую бумагу, что места в психиатрической лечебнице заняты до 10 марта 1998 года, но, «если по какой-либо важной либо неважной причине представится малейшая возможность, мы с удовольствием примем лицо, прозываемое Св. Мощи».

И вдруг он исцелился. Да и Леандро перестал таскать на рынке жареное мясо, тогда как прежде только и подстерегал, что торговка зазевается, хватал кусок и убегал, преследуемый судьей, сержантом и субпрефектом. Отметим, кстати, что теперь Ремихио называл своих собачек не Судьей, Сержантом и Субпрефектом, а Такой, Сякой и Имярек.

Свадьбу назначили на 27 ноября. Было ясно, что сторонники Прадо собирались воспользоваться ею в политических целях. Члены АИРА намеревались прислать своих представителей из Серро. Донесся слух, что приедет и сам префект. Провинция волновалась. Дамы шили наряды и заказывали роскошные пояса. Раскупали все шляпы, все лосьоны, весь одеколон, и Мауро Уайнате, единственный здешний портной, познал благоденствие. Не всякий мог, как Монтенегро, шить у Барнечеа, где «был урод, а захотел – сделался красавцем!». Естественно, судья и его супруга были посажеными родителями. Свидетелями жениха – субпрефект Валерио и сержант Астокури. Свидетелями невесты – дон Мигдонио де ла Торре и дон Эрон де лос Риос, перевернувший небо и землю, чтобы попасть в список приглашенных. Отец Часан уехал в горы, в Ойон, и пригласили священника из Серро. «Южная Звездочка», филиал «Звезды», ждала хозяина. Однако вдова не ревновала – быть может, потому что не могла обеспечить спроса, возросшего после преображения Ремихио. Возможно, она и каялась, что обращалась когда-то плохо с нынешним героем. Она даже предложила дать на банкет жареных колбасок, но судья велел ответить, что у него в доме «едят свое». Естественно, вызов этот не остался без ответа! Все знали, что судья – человек упрямый, но те, кто поглупее, стали все же Предлагать ему телят, индеек и кур. И зря! Однако сержант Астокури распорядился, чтобы и эти подарки, и все, что конфисковано за ноябрь, отдали жениху. Таким образом, Великолепный обладал для начала и булочной, и стадом, и птицей.

Вдову уже давно упросили, чтобы она освободила его от работы, и теперь он целые дни поигрывал на гитаре. Никто не мог понять, почему он выбрал Консуэло, которая от счастья совсем раздулась. Она щеголяла в нелепых плиссированных юбках и джемперах, прекрасно облегавших складки жира над талией. Как же такой достойный человек, поражавший всех своими познаниями, ничего этого не видел? «Подслеповат, подслеповат, да и придурковат!..» – измывался Арутинго. Упорство Великолепного, которому стоило шевельнуть пальцем, чтобы выбрать любую помещичью дочку, доказывало ему, что исцеление мнимо, во всяком случае – временно, и новоявленная красота исчезнет, как появилась.

На последней неделе ноября от «Оденем как картинку» прибыл ящик, который сам сержант отвез к судье. То было платье для невесты. Оно не налезло, и, пробившись целую ночь, его отослали в Серро, расставить. Следующей посылкой прибыл синий костюм, заказанный судьей для жениха. Город достойно подготовился к свадьбе века.

Глава двадцать третья,

которую коварный автор вставил, чтобы придать остроты невыдуманному рассказу

– Мы не верим тебе, Руфино. Лучше уходи! Ты нам чужой. Иди куда хочешь!

Он был худой и запуганный. Жизнь и ее невзгоды покрыли преждевременными морщинами его лицо. И челюсть, и голос его дрожали.

– Я не предатель, братцы! Случилась беда, согрешил, но ведь не совсем замарался! Простите меня!

Он обвел взглядом неприступные лица и остановился на лице Кайетано, своего соседа. Тот мог сказать. Много лет они вместе ездили, работали, уставали. Но и это лицо было каменной стеной. И за месяцы не доедешь туда, где, кончается их злоба!

– Дети у меня! Не срамите!..

Никто не двинулся. Крус повернулся, чтобы уйти, никто на него не взглянул. Простучали шаги, потом – цокот копыт.

– Он проболтается.

– Он свое получил. Будет ему наука!

– У него трое маленьких Детей. Он больше не предаст.

– Он всегда хорошо служил общине. Это правда.

– Пока он жив, мы под ударом.

– Он слабый, но не предатель.

– Все равно. Не предупреди нас Скотокрад, мы бы не знали, что там солдаты. Скольких бы мы сейчас хоронили по его вине?

Гарабомбо встал, словно что-то его душило. Тяжелые башмаки застучали по камням.

Кайетано не улыбался.

– Назначим другое число! Народ устал. Идет разговор, что мы собираемся в пустыню. Надо занять земли до конца года! Вот-вот начнутся дожди!

– Что там разговор! Нас уже и в глаза ругают. Пошел я в gПрошлое воскресенье потолковать с Сесаром Моралесом. А в Чипипате, по дороге, Рамосы меня увидели, плюнули и говорят: «Эти сволочи ничего никогда не сделают». Вот как меня оскорбили – восклицал Корасма.