Гарабомбо-невидимка - Мануэль Скорса

– У нас все есть?

– Еще бы известки, фасад побелить…

– О чем разговор!

Общинники приняли это за обычные словеса – начальство всегда обещает золотые горы, – но как они ошиблись! Через Несколько дней тишину Чупана нарушили какие-то мулы. Жандармы, сопровождавшие груз, разинули рты.

– Это и есть школа?

– Да, сеньор.

– Ну и ну!

Уже сейчас у школы было больше стен, чем у муниципалитета и субпрефектуры, вместе взятых.

– Когда откроем?

– Тридцатого августа, сеньор.

– Вот незадача!.. – в волнений пробормотал жандарм.

Тридцатого августа, в день св. Розы Лимской, покровительницы Америки, празднуется и День полиции. Общинники, люда сметливые, выбрали это число не просто так. Между жандармами и народом пролегли могилы селенья Ранкас. Уже много месяцев жандармов окружало враждебное молчание. Общинники не ходили к ним даже с жалобами. А теперь Чинче откроет школу в их собственный день! Астокури пришел в восторг. Субпрефект был на седьмом небе. «Ла Анторча», газета Серро, напечатала заметку (после выпивки с Барралито Каналесом), где сообщалось, что вскоре открывается великолепная Чупанская школа, которую строят жители этого передового селенья по инициативе субпрефекта Аркимедеса Валерио, верного исполнителя прогрессивных начинаний, которыми мы обязаны Мануэлю Прадо (пользуемся случаем, в меру своих скромных возможностей, выразить нашему президенту самую искреннюю преданность).

Когда общинники спустились в Янауанку, чтобы известить о новом торжестве, субпрефект превзошел самого себя. В участке их встретили с ликованием, а сержант Астокури приказал даже выпустить кое-кого из сидевших у него крестьян. Кайетаио договорился с музыкантами и с отцом Часаном, который обещал окропить школу святой водой «от самого уанукского епископа», а деньги взял вперед (быть может, потому что прихожане поговаривали, будто его святая вода не доведет дальше чистилища).

Тридцатого августа Янауанка проснулась от звуков горна, которыми жандармерия приветствовала свой день. Общинники ждали, при них были кони. Сам судья Монтенегро впечатлился и признал свою ошибку: для пламенной воли невозможного нет. Из смехотворной затеи школа превратилась в местную достопримечательность, и власти надеялись ее использовать, когда департамент посетит сенатор. К девяти часам судья на величественном белом коне, субпрефект на великолепном гнедом, алькальд, инспектор, директор Янауанской школы, директора школ Уойласхирки, Чипипаты, Успачи, Тапука двинулись неспешной рысцой под звуки барабанов и труб. Через несколько часов, уже поднимаясь к Айяйо, они услышали крик:

– Пожар, пожар!

– А, так-перетак! – воскликнул Валерио. Этими словами он обычно откликался на беду.

Остальные молчали. Инспектор Вильяр бормотал:

– Ну, это слишком… По какому праву?… Сколько можно?…

Школа есть школа! Весь дрожа, он сжимал в руке герб, свидетельствовавший о том, что государство эту школу признало. Запахло святотатством. Судья Монтенегро перекинулся словом с Валерио. В Чипипате народ носился туда и сюда на своих беспородных лошадках, чтобы посмотреть на злодейство. Взглянув на разъяренные лица, субпрефект направился в кабачок Валенсуэлы, где раздавленный горем Кайетано и плачущий Корасма тщетно пытались утишить водкой боль и злобу.

– Сеньор, – сказал субпрефект, прижимая шляпу к груди, приношу вам соболезнования, как главе общины. Я понимаю ваши чувства. Это неслыханно. Сегодня же телеграфирую в Серро. Судья Монтенегро мне свидетель. Кто бы ни были поджигатели, они расплатятся! Я накажу их!

Общинники молчали. Мрачное молчание сгущалось во тьме. Субпрефект велел Астокури немедленно выехать в Паско. Через три дня новенький зеленый грузовик из префектуры прибыл в Тамбопампу. Из него вышли инспектор полиции Валенсуэла и еще двое, сели на коней и отправились в Чулан. Полицейские власти всей Республики не доверяли неповоротливым янауанкским жандармам. Следователи в толстых пальто, широчайших кашне, больших темных очках приказали созвать народ. Представитель власти собрал человек пятьдесят мужчин, женщин и оборванных детей. Стараясь не испугать их, инспектор Валенсуэла сказал перед опочившей школой:

– Префект Паско послал нас сюда, чтобы найти преступника. Вы знаете, что власти помогали вам как могли. Кто-то хочет вызвать конфликт. Мы приехали, чтобы поймать виновных. Ты тут начальство?

– Да.

– Расскажи по порядку, что случилось.

– Да.

– Что-то у вас творится.

– Да.

– Полиции лгать бесполезно. Мы все равно узнаем. Скрывать Не стоит.

– Да.

– Говори, не бойся. Мы тебя не съедим.

– Да.

– Ты видел тут чужих?

– Да.

– Сам видел или слышал о них?

– Да.

– Ты знаешь их?

– Да.

– Нет, ты пойми, это все между нами. Никто не узнает.

– Да.

– Говорили эти люди с общинниками? Кто именно устраивал сборища?

– Да.

– Как его имя?

– Да.

– А твое?

– Да.

– Ты понимаешь, что я говорю?

– Да.

– Ты идиот или притворяешься?

– Да.

– Провести меня хочешь?

– Да.

– Не издевайся, ты!

– Да.

– Лучше меня не доводи!

– Да.

– Если еще скажешь «да», я тебя посажу.

– Да.

– Не доводи меня, сказано! Со мной по-хорошему, и я по-хорошему, но хамства я не терплю. Прекрати долбить!

– Да.

– Замолчи ты, ради бога!

– Да.

Следователь обернулся, еле дыша.

– Это кретины, сеньор. Не могу. Невозможно с ними работать.

Все утро допрашивали жителей, но все страдали той же попугайской болезнью. На любой вопрос отвечали «да». Пришельцы поняли, что большего не добьются, и вернулись в Серро-де-Паско, а в докладе написали, что местные жители умственно неполноценны.

Вывод этот подтвердился в сентябре, когда представители общины постучались к субпрефекту в четыре часа утра. Он выскочил с револьвером, но смягчился, увидев жалостную группу пьяных, лепетавших что-то. о еще одной школе. Валерио вздохнул, зажег лампу и написал третье разрешение.

Через несколько месяцев Лопесы увидели издали то, что превосходило всякое воображение.

Классов и прежде было слишком много, теперь же школа могла вместить не только ненадежных чупанских. деток, но и всех детей провинции. Сбесившееся здание раскинуло вправо и влево две необъяснимых стены, которые жили своей жизнью, взбирались на кручи, кидались вниз, не выражая ни малейшего желания встретиться. На следующей неделе дон Эрон де лос Риос, поехавший поглядеть, как стригут его овец, перепугался: «Честное слово, там одна стена не меньше лиги!» Отец Часан, посетивший Чинче, чтобы крестить дочку зятя № 4, тоже видел по пути эту постройку. В воскресенье он сказал проповедь о гордыне, побудившей некогда людей строить вавилонскую башню.

Глава двадцать первая

О том, какая каша заварилась, когда Костяные Рыла неправильно приклеили уши, отпавшие у общинников

Костяное Рыло приказал строиться. Небо было чешуйчатым, как шкура броненосца. Рыла построились до самого горизонта. Какая длина у этой улицы? Лига, две лиги? Гордые снега Хиришанки сверкали неподалеку. Рыла созвали общинников. Верхом, на конях – тоже в костяных личинах, – они согнали их кнутами. Общинники сбежались в надежде, что их перестанут хлестать, но ошиблись. Рыла били, били, били, Сколько времени? Он не знал, он уснул. Когда он проснулся, небо стало чистым. Цвели цветы – это здесь-то! – значит, зима кончилась. Сколько месяцев прошло? Он нащупал отросшую бороду. Люди все кричали. Под вечер случилось смешное – Мелесьо Куэльяр крикнул:

– У меня уши отпали! – Смущаясь, словно был виноват, он прибавил: – Били меня, били и отбили!

Ткач Освальдо Гусман и пьяница Маседонио Ариас взвизгнули:

– Уши! Уши!

А Кайетано, все улыбаясь, и де ла Роса крикнули Рылам:

– Хватит!

– Ой, уши, мои уши! – орал Эпифанио Кинтана, – Не бейте меня; уши отпадают!

Он бегал по полю на четвереньках, искал отпавшие ракушки. Рыла помирали со смеху, перестали хлестать, а общинники тут же принялись искать свои уши. Это было нелегко. Ветер уносил их к скалам.

– Стой! – крикнул сам Рыло, сверкая нарисованной углем улыбкой. – Что такое, трам-та-ра-рам? Чего они верещат?

Ответил ему Рыло с улыбкой повеселее:

– Уши у них оторвались, сеньор!

– С чего бы это?

– Говорят, мы отбили.

Главное Рыло запыхтел от злости, Из носа его повалил черный дым. Вскоре все поле затянулось дымом.

– Ударили их, так и уши валятся? Ну, знаете! Никакой выдержки у них, у гадов! Что же они скажут, если снова будем сражаться с Чили?

– Ой, боженьки!.. – заорал один из Уаманов. – Помогите ушки найти! Я музыкант, нельзя, мне без ушей!

– Какие еще музыканты, трам-та-ра-рам?!

Веселый Рыло выступил в роли миротворца:

– Без музыкантов не отпразднуешь победу, сеньор!

– Я хорошие песни знаю, а без ушей их не сыграть, – подобострастно проговорил другой Уаман.