Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, булочник!
Он обернулся. Она посмотрела на него, и серебро поводьев зазвенело под ее пухлой рукой.
– Печенье раскупили, сеньора, сейчас новое пекут. Если хотите, я посмотрю!
– Простите, мой друг, я думала…
– Минуточку, сеньора, сейчас!
Мгновенно осунувшаяся дама припала к луке седла.
Так убедилась Янауанка, что не одни простушки гибнут, взглянув на Ремихио. Печальная гордость утешила жителей; и началась пора славы. С дальних ферм приезжали поглядеть на чудо. Зеваки поджидали Ремихио на улице. Запаздывая, как все владыки мира, Великолепный шел на площадь и присоединялся к беседующим. Его почитали беспрекословно. Родственники бедняг, томившихся в заключенье, просили его замолвить словечко перед начальством. Люди несли в «Звезду» мешки картошки, жареную дичь, арбузы, но Ремихио ничего не брал, разве только для Мощей и Леандро. В сумерки, когда сильные мира сего сговариваются друг с другом или ссорятся между собой, вмешивался Великолепный – и все улаживал. Ему удавалось спасти несчастных, если только тех загнала в тюрьму не ярость субпрефекта или ненависть судьи. Родные ждали его до ночи. Он сообщал им, что все в порядке, они пытались целовать ему руки, а он смущался, ибо хотел оставаться таким же, как прежде, да и просто не верил в свое преображение. Но невидимая стена все больше отделяла его от друзей. Те, кто раньше старались потрогать его горб на счастье, теперь оробели, говорили ему «дон» и даже «ваша милость».
Однако двум господам не послужишь. Власти благоволили к нему и ликовали все больше, ибо происшествие было на руку сторонникам Прадо, а община от него отдалилась и, как он ей ни помогал, все чаще вспоминала, что нельзя служить и богу, и мамоне.
Слух О его дружбе с властями дошел до Чинче.
– Не может этого быть! – сказал Гарабомбо, – Я видел, он их терпеть не может.
– А теперь подружился с Монтенегро! Со всеми ними на «ты». Лопесы его кумом зовут.
– Ты сам слышал?
– Мне Сесар Моралес говорил.
– Мало что кто скажет… – ворчал Гарабомбо.
Но слухи не унимались, и, когда его собственный родич, тихий Мелесьо Куэльяр, сказал: «Хочешь поглядеть на гада, последи в воскресенье за пакойянской дорогой», он ощутил первый укол сомнения. По пути к Чупанской школе он увидел кавалькаду – какие-то люди на конях сопровождали в Пакойян почетного гостя, Ремихио. Гарабомбо в отчаянии узнавал и рыжую бороду дона Мигдонио де ла Торре, и наглые усы Игнасио Масиаса, и бесстыжий хохот зятьев № 2 и № 4, сообщавших, что на ранчо, до есть в борделе Серро-де-Паско, есть новая скотинка. В это утро сомнения его исчезли. Позже, под вечер, он оповестил всех, чтобы никто не говорил о делах общины «с этим лизоблюдом». Роли переменились. Былые враги полоумного карлика стали защищать Великолепного. Атала, Арутинго и Пасьон, всегда считавшие, что Ремихио «пора проучить», набросились на тех, кто ругал его теперь.
– Завидно вам! – говорил Магно Валье. – Рады бы такую морду заиметь, прямо фарфоровая, все девки мрут. Чем он плох? Чего с ним ссориться? Лучше бы сами умылись, парша да чирьи бы прошли.
– Еды у него хватало, дон Магно.
Никто не решался сказать больше. Одна Сульписия его защищала:
– Он хороший. Бывало, мои сынки только его печеньем и кормились. Вот бог его и вспомнил, бедняжку!
Большинство предпочитало не вмешиваться и, встречая его на красавце коне в сопровождении господ, снимало перед ним шляпу, как перед помещиком. Великолепный ласково улыбался, нежно глядел на них, но они были холодны. Как-то раз он приехал в Янакочу, где уже попривыкли к его блеску, и жена Исаака Карвахаля крикнула:
– Кланяйся куму, шут гороховый!
Великолепный оглянулся, но грязная юбка исчезла за углом.
– Шут, чертова кукла!
Они уже знали, что судья Монтенегро – его кум! Девы Янауанки потеряли надежду. Ремихио смотрел на одну лишь Консуэло, от этого недуга он не излечился. Чтобы он не унизил себя такой женитьбой, дамы устраивали вечера, где блистали все местные красотки. Чего-то они все же добились, ибо однажды Великолепный появился у реки с доньей Флор. Сиснеросы воспряли духом, но через несколько дней Аманда Канчукаха сумела всучить ему блюдо сладкой каши. Началось шествие бланманже, крем-брюле и булочек. Консуэло еще приглашали из вежливости, а потом и перестали. Ремихио уехал в небольшое турне с местной театральной труппой, которую создал новый настоятель, и дамы решили, что Консуэло смиренно канула в небытие. О, как простодушны провинциалки! Не успел Ремихио вернуться из Колькихирки, он, весь в пыли, направился к судье Монтенегро. Тот велел пригласить его в гостиную, куда пускали только прославленных гостей.
– Вас ли я вижу! Забыли, забыли нас, бедных!.. – шутил судья, не особенно склонный к шуткам. – Вам столицу департамента подавай! Чем могу служить, друг мой стихотворец?
– Я хотел, доктор, чтобы вы первым узнали.
– О чем?
Великолепный зарделся.
– Донья Консуэло оказала мне честь.
Судья помрачнел, но взял себя в руки и воскликнул:
– От всей души поздравляю, Ремихио!
Он хлопнул в ладоши. Явились слуги.
– Скажите донье Пените, чтобы она прислала сюда шампанского и пришла сама!
Звякая украшениями, вошла донья Пепита, огорчилась, потом восхитилась. Арутинго побежал разносить новость. Тут же устроили небольшую пирушку. Субпрефект послал за шестью дюжинами пива, Атала – за вином, а жандармы, которые приглашений не ждут, явились, чтоб поздравить жениха. Ремихио в тот же вечер попросил субпрефекта и Астокури быть у него свидетелями, и они с восторгом согласились.
– Янауанка достойно отпразднует это событие! – пообещал субпрефект, облизнулся и прибавил, словно речь шла о выборах. – Демократическое движение вас поддержит. Сторонники Прадо в вашем распоряжении…
Но дон Эрон пронзительно закричал:
– А Национальный союз? Сторонники Одриа тоже готовы!
Чтобы его но отлучили от политического семейства, Канчукаха заявил:
– И мы, Народная партия! Чем больше на нас клевещут, тем мы сильнее!
– Оркестр за мной! – сказал сержант Астокури. Он всегда сажал на праздники братьев Уаман, лучших музыкантов Янауанки.
– За мной угощенье! – прохрипел судья.
Ремихио смущенно забормотал:
– Спасибо, кум… Это лишнее! Я ведь… я не заслуживаю такого внимания. Я был очень плохим. – Он побледнел. – Но это был не я… Это другой ругал вас, писал глупости. Это… это…
Свадьба затевалась поистине пышная. Субпрефект в порыве чувств обещал открыть дороги. Благие намерения! Общину свадьба не трогала. Скотокрад не скрывал печали: «Лучше бы ему быть хромым и горбатым, чем пировать с этой сволочью!» Одна Сульписия, не верившая его дружбе с хозяевами, твердила свое:
– Он все такой же! Это они другие стали, власти!
– Власти переменятся, когда рак свистнет!
– Может, судья кается… На старости лет все мы лучше становимся.
– Слушай, старая, на этом самом месте Ремихио мне сказал; «Если сучьи дети полетят, они солнце скроют». А сейчас он что говорит? Нет, я уйду. Я его и видеть не хочу, лизоблюда!
– Бедняжечка он!
– Почему не берет жену из общины? Почему не берет нас в свидетели?
– Кто на него смотрел, на горбатого? Кто ему помогал? Так он и валялся, язык кусал, все один.
– Это мы бедняги, Сульписия.
– Люблю я его и не забуду. Если б не его печенье… Может, заставили его.
– Пировать никого не заставляют, слепая ты курица!
Великолепный и впрямь был нарасхват. Помещики за него чуть не дрались. Наконец и пустошам Паско нашлось чем похвастаться. В былые времена, когда владельцы здешних шахт ослепляли мир своим блеском; один из них вымостил серебром улицу, по которой шла в церковь его невеста-дочь; но теперь, если кто это вспомнит, соседние департаменты смеялись. Серро-де-Паско – город грязный, хилый, дырявый, а после того, как уголь стали добывать открытым способом, это просто яма, куда стекает дождевая вода, разочарование и скука. Чем похвалиться ей перед цветущим Уануко, зеленым Уанкайо, чудесной Тармой? А теперь у нее есть он, Ремихио! Под охраной могучих всадников он ездил из «Эль Эстрибо» в Чинче, из Чинче в Учумарку, и так, от поместья к поместью, его довезли до «Дьесмо», где он провел ночь на том самом ложе, на котором лежал без сна Боливар перед Хунинской битвой!
В семействе Игнасио его ждал пир, на который собрались все помещики Хунинской пампы. Богатые скотовладельцы хотели посмеяться над жителями сьерры, которые еще верят «во всякую чушь», но, как и все, онемели перед очевидным. Великолепный Правил пиром. Уже наступила ночь, когда гости встали. Сверкали огромные звезды, ветер лизал степь. Великолепный вышел во внутренний дворик и присел на ствол эвкалипта. К нему подошел помещик, который был министром у Прадо, наглый, даже брезгливый, с усиками.
– Мечтаем? – спросил он.
Помещик этот не верил в «исцеленье». Маловеры думали теперь, что Ремихио всегда был таким, а про горб, хромую ногу и уродство «все выдумали».
- Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Через ее труп - Сьюзен Уолтер - Детектив
- Зов горы - Светлана Анатольевна Чехонадская - Детектив / Крутой детектив / Триллер
- Ангелотворец - Камилла Лэкберг - Детектив
- Искатель. 1962. Выпуск №4 - Ю. Чернов - Детектив
- Одна из нас мертва - Дженива Роуз - Детектив / Триллер
- Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина - Детектив
- Иди за мной - Наталья Солнцева - Детектив
- Утро вечера дрянее (сборник) - Светлана Алешина - Детектив