Воспоминания американского школьника - Томас Олдрич

Я собрал свои вещи, связал их в узелок и, когда стемнело, отнес в конюшню к Джипси.

Оттуда можно было взять узелок незаметно и уйти, как будто к товарищу.

Свой план я рассказал одному только Перецу Виткомбу.

- Клянись нашей дружбой и своей головою, Перец, что ты меня не выдашь, - потребовал я.

- Клянусь головою, - грустно сказал Перец. - Но все-таки это очень глупо. Во-первых, твои папа и мама на тебя же рассердятся. Во-вторых, на "Роулингсе" ты досыта наглотаешься подзатыльников. А в-третьих, ты непременно умрешь от холеры как дурак.

25

Паровоз пронзительно свистнул. Под вагоном что-то зашипело, зашумело. Вагон вздрогнул, качнулся назад, дернулся вперед и пошел.

"Наконец-то!" - Я вздохнул с облегчением.

Самое трудное сделано. Главное было удрать, чтобы никто не заметил. На "Роулингс" меня примут: я сильный, здоровый и - все говорят - очень высокий для тринадцати лет.

Когда поезд пошел полным ходом, я вылез из своего угла (я нарочно забился в самое темное место, чтобы меня не заметили) и расположился поудобнее.

Против меня сидел фермер в шершавой куртке. Рядом толстая дама. Через проход - сухонький старичок.

А кто сидит сзади?

Я встал и заглянул через скамейку.

"Что такое? Какая знакомая спина у этого человека. Клетчатая шапка... Бен!.. Честное слово, матрос Бен..."

Я съежился в своем углу.

Вот так история! Как попал сюда Бен? Нет, я должно быть ошибся!

Колеса тарахтели по рельсам. Вагон не переставая дрожал и раскачивался.

Шершавый фермер напротив откинул голову назад и спал. Нижняя губа у него отвисла, из приоткрытого рта несся переливчатый храп.

Заросшие волосами ноздри вторили храпу тонким свистом.

Конечно, я ошибся. Ну зачем Бен поедет в поезде? Ну куда ему ехать?

Я опять приподнялся на скамейке и взглянул через край спинки.

Это был Бен.

Он сидел, широко расставив колени, и водил пальцем по строчкам "Ривермутской утки".

Я сполз на свое место, схватил узелок и потихоньку перебрался в другой вагон.

"Он меня не заметил,- успокаивал я себя. - Иначе он бы со мной заговорил".

Но все-таки я сел в самый дальний уголок вагона.

"Куда это Бен едет? - подумал я. - Может, ему надоела сухопутная жизнь, и он опять решил вернуться на корабль? А вдруг на "Роулингс"? В объявлении было сказано: требуются три матроса и мальчик для услуг. Вот будет штука, если мы поступим на один корабль. Только непременно нужно, чтобы я попал первым, а то Бен может мне помешать.

И я представил себе, как все это будет.

...Я подписываю контракт и выхожу из конторы. Возле конторы стоит Бен.

- Мастер Том, что вы тут делаете?

- Я поступаю на "Роулингс", Бен.

- Это невозможно, вы должны вернуться к дедушке.

- Поздно, Бен, контракт уже подписан.

Бен почесывает затылок и говорит:

- Ну, коли контракт, делать нечего. Послужим вместе, мастер Том.

На корабле меня все любят за то, что я ничего не боюсь и карабкаюсь по вантам не хуже любого матроса.

Приезжаем в Новый Орлеан.

Папа и мама не могут поверить своим глазам. Мама плачет от радости. Бен рассказывает, что я настоящий моряк. Папа очень доволен, что у него такой сын.

Потом я забираю папу и мамуи мы возвращаемся в Ривермут.

Дедушка ужасно рад, что я спас папу и маму от холеры, и нисколько на меня не сердится.

- Вот это парень так парень, - рассказывает Бен моим товарищам. По чести скажу, я бы на старости лет не постыдился служить под его командой. Из него выйдет настояший капитан.

Углы вагона стали темнеть. Наступал вечер.

"...Из него выйдет настоящий капитан" - стучали колеса. Вагон дрожал. Скамейка напротив отплыла куда-то в глубину вагона. Голова у меня перестала держаться на шее. Я заснул.

Когда я проснулся, в вагоне было уже почти совсем темно.

Кондуктор зажег свечу.

Вещи и люди выползли из темноты. Я опять увидел фермера, толстую даму и старичка.

А на третьей скамейке...

Я весь похолодел: на третьей скамейке от меня сидел матрос Бен. Он закрылся "Ривермутской уткой" и спал.

Зачем он перешел в этот вагон? Он следит за мной!

Какая-то дама вполголоса говорила своему соседу:

- Как неприятно! Я так удобно расположилась в том вагоне. И вдруг на последней станции его отцепили. Пришлось перейти сюда...

Ах, вот в чем дело. Я немножко успокоился.

- Не огорчайтесь, мэм, - ответил даме сосед. - Ведь мы уже подъезжаем к Бостону.

Я захватил свои вещи и вышел на площадку. В Бостоне я выскочил из поезда первым.

На вокзале было много народу. Я юркнул в толпу и, ныряя под локтями встречных, выбрался на улицу.

Я свернул в боковой переулок, чтобы запутать следы, и пошел быстрым шагом. Бежать я боялся: еще чего доброго примут за вора.

Вдруг я услышал за спиной тяжелые шаги. Я оглянулся. Матрос Бен!

Я перебежал на другую сторону и полетел что было духу.

Если успею добежать до угла, я сверну и спрячусь в первых воротах.

Шаги за спиной застучали громче и чаще.

Гонится. Он бегает в десять раз быстрее меня. Все пропало...

Я остановился и круто повернулся. Бен с разгону чуть не сшиб меня с ног.

- Вы следили за мной, матрос Бен?

- Вроде того, мастер Том, - отвечал Бен.

- Вас послали за мной?

- Не то чтоб послали, мастер Том. Но капитан думает, что вам одному не стоит пускаться в путешествие.

Я опустил голову, закусил губу и, нислова не говоря, пошел к вокзалу.

- Куда же вы, мастер Том? - сказал Бен. - Сегодня уже нет поезда. Зайдемте в гостиницу. Вот, направо. Я помню, тут раньше была хорошая гостиница.

Я так же молча повернул направо.

Гостиница была не гостиница, а постоялый двор для моряков.

В нашем номере стояли две койки, некрашеный стол, четыре стула и рукомойник.

Я сел на койку и уставился в угол. Мне хотелось плакать.

Откуда они узнали? Перец Виткомб выдал. И зачем я, дурак, ему сказал? Теперь возвращайся домой под конвоем. Глупо как! А папу и маму так и не увижу. Дедушка рассердится. Тетушка будет пилить...

- Мастер Том, - сказал матрос Бен жалобно, - не горюйте. Пойдемте прогуляемся.

- Нет.

- Сыграем в карты.

- Не хочу.

Матрос Бен сокрушенно покачал головой. Потом он встал и вышел из комнаты.

Вернулся он с большим подносом. Наподносе стояли два прибора, две кружки пива и большая сковорода. На сковороде вкусно шипела яичница с ветчиной.

Бен заботливо расставлял на столе посуду.

Я искоса следил за его руками. Запах горячей ветчины пробрался в ноздри, потом в горло, потом в желудок. Я вспомнил, что не ел с утра.

Бен разрезал яичницу пополам и плюхнул на мою тарелку желтый полукруг.

- Мастер Том, идите ужинать.

Я медленно встал, подошел к столу и выловил кусочек ветчины. Потом я взял кусочек яичницы, потом еще кусочек.

Через пять минут моя тарелка была как вымытая.

Матрос Бен не отставал от меня.

- Скажите, Бен, - спросил я, - вы следили за мной с самого ривермутского вокзала?

- С самого вокзала, - ответил Бен.

- Почему же вы не задержали меня сразу?

- Видите ли, мастер Том, мы с вашим дедушкой бились об заклад: он говорил, что с вокзала вы вернетесь домой, а я уверен, что вы отдадите канат в море.

- Все-таки чудак вы, Бен, - сказал я. - Зачем вы тащились до самого Бостона? Вы могли меня высадить на первой же станции.

- Что вы, мастер Том?! - развел руками Бен. - Билет был взят до самого Бостона. Не пропадать же ему зря.

Я расхохотался.

- Ну, вот и отлично! - обрадовался Бен. - Вы развеселились. За ваше здоровье, мастер Том! - Бен поднял кружку.

Мы запили яичницу пивом.

После ужина матрос Бен сказал:

- Ну, право, теперь было бы недурно сыграть в картишки.

- Пожалуй, - сказал я не глядя на Бена.

Мы сыграли.

В одиннадцать часов Бен задул свечу.

Он минут пять поворочался на своей койке и потом густо захрапел.

Тогда я спрятал голову под подушку и заплакал.

26

Бен довел меня до крыльца нашего дома.

- НУ, я пойду, - сказал он. - Вы не бойтесь, мастер Том. Все будет хорошо.

Я взялся за дверной молоток.

Что-то скажет дедушка?

Дедушка сам открыл мне дверь. Лицо у него было усталое, потемневшее, а морщинки глубже, чем всегда.

Ни слова не говоря, дедушка обнял меня и повел к себе в комнату.

- Сядь, Том, - сказал он.

Я сел. Дедушка раза два прошелся по комнате, потом подошел к письменному столу и вынул из ящика письмо с ченой печатью.

Что-то внутри меня оборвалось, и в груди стало пусто. Руки и ноги похолодели.

Дедушка развернул письмо и начал:

- Новый Орлеан. Четвертого... - Голос у него задрожал. - Не могу, Том. Возьми, прочитай сам...

Я схватил письмо и убежал в свою комнату.

Письмо было от мамы.

Неделю тому назад папа умер от холеры.

Я зажал глаза кулаками.

Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему "Ривермутскую утку" с моими стихами...