Я, Бабушка, Илико и Илларион - Нодар Думбадзе

— Вашаломидзе, дыми, пожалуйста, в другую сторону!

— Куда!

— Куда хочешь… А членский взнос у тебя уплачен?

— Уплачен.

— Когда же ты уплатил?

— Вчера! Забыл?

— Что-то не помню!

— Знаешь что? Или вырежь себе гланды, или запоминай лучше, не то я за себя не ручаюсь! Профбюро пересел на заднюю скамейку. Автобус выехал на Военно-Грузинскую дорогу.

— Взгляните направо! — начал экскурсовод. — Это — река Мтквари!

— Не может быть! — воскликнул Шота. — Вы уверены, что это действительно Мтквари? Нестор громко расхохотался и обернулся к Отару:

— Отар, не пора ли нам закусить? Я что-то проголодался. Ребята засмеялись.

— А сколько раз ты ешь в течение суток? — спросил кто-то.

— Сколько раз угостишь!

— Взгляните направо! — раздался опять голос экскурсовода. — Вы видите ЗАГЭС. Это наш электрический завод. Отсюда пускают ток.

— Сагол! — обрадовался водитель. — Наконец-то разобрался. А то напишут по одной букве — понимай, как хочешь! Вот ехал я прошлый раз, — вижу, огромными такими буквами выведено «ЗАГС», а рядом — «МАЧИ» или «МАЧА»', в общем что-то неприличное… Поди разберись, что это такое…

— Еще правее и выше, — продолжал польщенный экскурсовод, — мы видим монастырь Джвари. Монастырь построен в далеком историческом прошлом, однако он до сих пор еще не разрушился!

— А вы не знаете, когда он разрушится? — спросила Цира. Экскурсовод почувствовал подвох и промолчал. Спустя минуту он снова начал:

— С этим монастырем связана веселая и красивая легенда… Жил в монастыре монах — забыл, как его звали… Жил он отшельником, вдали от мирских сует…

А когда приходилось ему бывать по делам в Мцхета, спускался он по цепи: между монастырем и Мцхета была натянута такая, знаете, железная цепь… Вот однажды спускается монах по цепи и видит: девушка дивной красоты разделась и совершенно голая купается в Мтквари и Арагви.

— Одна — в двух реках? — усомнился водитель.

— Взгляните направо, здесь эти реки сливаются.

— Дальше, дальше!

— Взглянул наш монах украдкой на голую девушку…

— Взглянул-таки, старый хрыч?! — обрадовался водитель.

— Взглянул. А в те времена, заметьте, монахам не разрешалось глядеть на голых девушек…

— Ва! Выходит, монах нарушил правила! — посочувствовал водитель.

— Да. А к чему ведет созерцание голой девушки — об этом известно каждому из вас… Закружилась голова у бедного монаха, и полетел он вниз, в реку. И утонул, — чуть не плача закончил наш гид свою веселую и красивую легенду.

— И все? — спросил водитель. Экскурсовод кивнул головой. Да-а-а… Вот так нас губят женщины, карты и вино… Еду я недавно по проспекту, вижу — ангел. Без крыльев, но ангел, ей-богу!.. Только она была не совсем голая… «Гражданка, зову, — обернись!» Обернулась… И точно, как у того монаха, помутилось у меня в глазах… Бах! — и наскочил на «Волгу»!.. Ну, конечно, инспектор тут как тут! Инспектор — это наш бог. Только бог, говорят, с неба спускается, а инспектор появляется из-под земли… Ну, что дальше было, это вам неинтересно, — закончил наш водитель свою печальную и поучительную легенду.

— Взгляните направо! — очнулся экскурсовод. — Перед нами — Светицховели!… Зодчему, который построил этот собор, по приказу царя отсекли десницу…

— Это почему же? — спросил Нестор.

— Интрига… Кто-то донес на него…

— Никак присвоил стройматериалы? — сказал водитель.

— А почему собор называется Светицховели? -. спросила Цира.

— Собор называется Светицховели потому, что… Нет, вы действительно этого не знаете?

— Не знаю!

— На этом месте когда-то стоял столб…

— А откуда взялись животные? — спросил Нестор.

— Дикие животные жили в окрестных лесах! — разъяснил Шота.

— Взгляните направо! — крикнул экскурсовод. — Здесь похоронен наш национальный герой Арсена Марабдели!

— Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! — воскликнул водитель и тут же с подъемом продекламировал:

Сел на лурджу наш Арсена, Гарцевал, скакал проворно. Самоцветы подарил ей, Дорогие украшенья. все, что взял я у богатых, Роздал тем, кто обездолен!

К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме переправились через реку и стали взбираться по склону Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал — после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел, чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись быть вместе, боялись друг друга…

— Зурико! — кричит Нестор. — Отстань от девочки, видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда, помоги нам!

Я присоединяюсь к ребятам, которые, обливаясь потом, по очереди тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну; могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там одни цветы… Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их срывают. Мне противны сорванные цветы — они напоминают похоронный венок…

В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он сперва окинул довольным взглядом наш бочонок, потом спросил, кто мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.

— Комсомольцы? — спросил он.

— Все, как один! — ответил профбюро.

— Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников — в храм божий? Ни в коем случае!

— У меня за два месяца не уплачены членские взносы, — сказал я монаху. — Мне можно?

— Конечно! — улыбнулся он.

— Мы не молиться сюда пришли, а для осмотра исторического памятника! — рассердился наш профбюро.

— А вы кто будете?

— Я председатель профсоюзного бюро!

— Хорошо! Пожалуйте в храм! Только ради бога снимите фуражки, вытрите ноги и не вздумайте писать на стенах!

Монах направился к церкви, отпер замок и широко распахнул двери. Перекрестившись и пробормотав:

«Слава тебе, Господи», — он вошел в храм. Мы двинулись за ним. Церковь дохнула на нас одурманивающим запахом ладана и восковых свечей. Бледные полоски света проникали через узкие окошки и скрещивались на полу, рассеивая таинственный полумрак; со стен смотрели на нас святые с изборожденными морщинами лицами, огромными, удивительно умными глазами и скрещенными на груди тонкими руками.

— Как понимать этот рисунок? — спросил Нестор.

— Это воскресение Христа! — ответил монах.

— Попробовал бы он воскреснуть сейчас! — сказал Шота.

— Ну вот, говорил же я, что комсомольцев нельзя пускать в церковь! — захныкал монах.

— Не ной, дружок!

— Какой я тебе дружок?! Зови меня отцом!

— А как же называть своего родного отца?

— Как хочешь…

— А вы случайно не святой?

— На все божья воля…

— А что изображено на этом рисунке? — поинтересовалась Цира.

— Иуда предает Христа.

— Вот так всегда бывает: родному брату нельзя довериться, за грош продаст! — вздохнул водитель.

— Бога нет, — сказал вдруг профбюро.

— А говорили — бог на небе?! — усомнилась Цира.

— На небе — аэроплан! — выпалил водитель.

— А вы уверены в том, что бога нет? — сказал наш экскурсовод и иронически улыбнулся. — Недавно шел я по улице. Вдруг сверху прямо передо мной падает кирпич! Вы понимаете? Всего в каких-нибудь двух-трех сантиметрах от меня! Представляете себе? Сделай я еще шаг, нет, полшага, и… как вы думаете теперь, нет бога?..

— Был бы бог, тот кирпич не миновал бы твоей головы! — сказал я и вышел из церкви.

Чем закончился этот сугубо научный спор — я не знаю. Но только все выходящие из храма были почему— то безбожно голодны и требовали есть.

Тут же на зеленой лужайке накрыли стол, каждый выложил свои припасы, и начался пир. Тамаду не стали выбирать — решили, пусть каждый по очереди выскажет свои собственные мысли.

Первое слово было предоставлено водителю.

— Несчастный я человек, — начал он. — Каждый раз, когда другие пьют, едят, поют, я должен сидеть и облизываться, потому что пить нам, шоферам, опасно… Вот, скажем, сейчас напьюсь я и сброшу всех вас в пропасть… Оправдаться, конечно, можно: трос лопнул или тормоз отказал — иди разбирайся. Но разве инспектора обманешь? «А ну, скажет, дыхни! А-а-а, выпил, дружок? Факт, выпил! Так и запишем: водитель, совершивший аварию, находился в нетрезвом состоянии». Вот и вce! И заберут вашего Саркиса в самый высокий дом в Тбилиси…

— В какой? Одиннадцатиэтажный? — спросил Отар.