Избранное - Эдуард Асадов

ЛЮДИ СТАРАЮТСЯ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМИ

Люди стараются быть счастливыми,Но в этих стремлениях и борьбеВсе ли способны быть незлобивымиИ снисходительно-справедливымиИ к прочим согражданам, и к себе?

Да, скажем по совести, не всегдаЛюди злопамятными бывают,И жуликов всяких порой прощают,И даже изменников иногда.

С поступками скверными, даже злобными,С чертами-волками, с чертами-кобрамиМирится бездна подчас людей.Но вот, как ни странно, с чертами добрымиДела зачастую куда сложней.

Ведь вот как устроен порой человекСо всей любопытной душой своею:Того, кто красивее или сильнееИль, скажем, талантливей и умнее,Хоть режь, а не может простить вовек!

Ведь сколько рождалось таких, кто могСогреть человека живым талантом,Но недруги сразу со злым азартомКидались, чтоб сбить непременно с ног.

А сколько же ярких было умов,Которым буквально никто не внемлет?И книг, и прекраснейших голосов,Нередко же втоптанных просто в землю!

Пилот, что кипел в красоте и силе,Вдруг взял и явил мировой рекорд.Соседи ж за это ему вредили,Таланта они ему не простили:— Не прыгай в герои, крылатый черт!

Смешно, но за ложь иль башку без думНикто почему-то не обижается,А если талант или яркий ум —Такие грехи у нас не прощаются!

При этом, конечно, в те лбы упрямыеИ мысль на мгновение не придёт,Что двигают жизнь и дела вперёдМозги и таланты из самых самые!

Не надо же, право, коситься, люди,На всех, кто красивее иль добрей,Талантливей, может быть, и умней,И жизнь наша много светлее будет!

1992 г.

* * *

Люблю я собаку за верный нрав,За то, что, всю душу тебе отдав,В голоде, в холоде или разлукеНе лижет собака чужие руки.

У кошки-дуры характер иной.Кошку погладить может любой.Погладил — и кошка в то же мгновенье,Мурлыча, прыгает на колени.

Выгнет спину, трётся о руку,Щурясь кокетливо и близоруко.Кошке дешёвая ласка не стыдна,Глупое сердце не дальновидно.

От ласки кошачьей душа не согрета.За крохи немного дают взамен:Едва лишь наскучит мурлыканье это —Встанут и сбросят её с колен.

Собаки умеют верно дружить,Не то что кошки — лентяйки и дуры.Так стоит ли, право, кошек любитьИ тех, в ком живут кошачьи натуры?!

1958 г.

ПЕЛИКАН

Смешная птица пеликан!Он грузный, неуклюжий,Громадный клюв, как ятаган,И зоб — тугой, как барабан,Набитый впрок на ужин…

Гнездо в кустах на островке,В гнезде птенцы галдят,Ныряет мама в озерке,А он стоит невдалеке,Как сторож и солдат.

Потом он, голову пригнув,Распахивает клюв.И, сунув шейки, как в трубу,Птенцы в его зобуХватают жадно, кто быстрей,Хрустящих окуней.

А степь с утра и до утраВсе суше и мрачнее.Стоит безбожная жара,И даже кончики пераЧерны от суховея.

Трещат сухие камыши…Жара — хоть не дыши!Как хищный беркут над землёй,Парит тяжёлый зной.

И вот на месте озерка —Один засохший ил.Воды ни капли, ни глотка.Ну хоть бы лужица пока!Ну хоть бы дождь полил!

Птенцы затихли. Не кричат.Они как будто тают…Чуть только лапами дрожатДа клювы раскрывают.

Сказали ветры: — Ливню быть,Но позже, не сейчас. —Птенцы ж глазами просят: — Пить! —Им не дождаться, не дожить!Ведь дорог каждый час!

Но стой, беда! Спасенье есть,Как радость, настоящее.Оно в груди отца, вот здесь!Живое и горящее.

Он их спасёт любой ценой,Великою любовью.Не чудом, не водой живой,А выше, чем живой водой, —Своей живою кровью.

Привстал на лапах пеликан,Глазами мир обвёлИ клювом грудь себе вспорол,А клюв как ятаган!

Сложились крылья-паруса,Доплыв до высшей цели.Светлели детские глаза,Отцовские — тускнели…

Смешная птица пеликан:Он грузный, неуклюжий,Громадный клюв как ятаган,И зоб — тугой как барабан,Набитый впрок на ужин…

Пусть так. Но я скажу инымГогочущим болванам:— Снимите шапки перед ним,Перед зобастым и смешным,Нескладным пеликаном!

1964 г.

ДИКИЕ ГУСИ

(Лирическая быль)

С утра покинув приозёрный луг,Летели гуси дикие на юг.А позади за ниткою гусинойСпешил на юг косяк перепелиный.

Все позади: простуженный ночлег,И ржавый лист, и первый мокрый снег…А там, на юге, пальмы и ракушкиИ в теплом Ниле тёплые лягушки.

Вперёд! Вперёд! Дорога далека,Все крепче холод, гуще облака,Меняется погода, ветер злей,И что ни взмах, то крылья тяжелей.

Смеркается… Все резче ветер в грудь,Слабеют силы, нет, не дотянуть!И тут протяжно крикнул головной:— Под нами море! Следуйте за мной!

Скорее вниз! Скорей, внизу вода!А это значит — отдых и еда! —Но следом вдруг пошли перепела.— А вы куда? Вода для вас — беда!

Да, видно, на миру и смерть красна.Жить можно разно. Смерть — всегда одна!..Нет больше сил… И шли перепелаТуда, где волны, где покой и мгла.

К рассвету все замолкло… тишина…Медлительная, важная луна,Опутав звезды сетью золотой,Загадочно повисла над водой.

А в это время из далёких водДомой, к Одессе, к гавани своей,Бесшумно шёл красавец турбоход,Блестя глазами бортовых огней.

Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым,Взглянул за борт и замер, недвижим.Потом присвистнул: — Шут меня дери!Вот чудеса! Ты только посмотри!

В лучах зари, забыв привычный страх,Качались гуси молча на волнах.У каждого в усталой тишинеПо спящей перепёлке на спине…

Сводило горло… Так хотелось есть!..А рыб вокруг — вовек не перечесть!Но ни один за рыбой не нырнулИ друга в глубину не окунул.

Вставал над морем искромётный круг,Летели гуси дикие на юг.А позади за ниткою гусинойСпешил на юг косяк перепелиный.

Летели гуси в огненный рассвет,А с корабля смотрели им вослед, —Как на смотру — ладонь у козырька, —Два вахтенных — бывалых моряка!

1964 г.

ЭФЕМЕРА ВУЛЬГАРИС

Серебристый огонь под сачком дрожит,Только друг мой добыче той рад не очень:Эфемера Вульгарис… Обычный вид.Однодневная бабочка. Мелочь, в общем…

Что ж, пускай для коллекции в строгой рамеНе такая уж это находка. Пусть!Только я к Эфемере вот этой самойКак-то очень по-тёплому отношусь.

Мы порой с осужденьем привыкли зватьНесерьёзных людей и иные отсевкиНарицательно: «Бабочки-однодневки».Я б иную тут всё-таки клал печать.

Мотылёк с ноготок? Отрицать не будем.И, однако, неплохо бы взять примерС этих самых вот маленьких ЭфемерМногим крупным, но мелким душою людям.

Сколько времени тянется день на земле?Скажем, десять часов, ну двенадцать всего-то.Но какая борьба и какая работаРади этого света кипит во мгле!

Где-то в речке, на дне, среди вечной ночи,Где о крыльях пока и мечтать забудь,Эфемера, личинка-чернорабочий,Начинает свой трудный и долгий путь.

Грязь и холод… Ни радости, ни покоя.Рак ли, рыба — проглотят, того и жди.А питанье — почти что и никакое.Только надобно выжить любой ценоюРади цели, которая впереди.

Как бы зло ни сложилась твоя судьбаИ какие б ни ждали тебя напасти,Не напрасны лишения и борьба,Если все испытания — ради счастья.

И оно впереди — этот луч свободы!А покуда лишь холод да гниль корней.И такого упрямства почти три года,Ровно тысяча чёрных и злых ночей.

Ровно тысяча! Каждая как ступень.Ровно тысяча. Выдержать все сполна.Словно в сказке, где «тысяча и одна…»,Только здесь они все за один лишь день.

И когда вдруг придёт он на дно реки,Мир вдруг вспыхнет, качнётся и зазвенит.К черту! Панцири порваны на куски.И с поверхности речки, как дым легки,Серебристые бабочки мчат в зенит.

Вот оно — это счастье. А ну, лови!Золотое, крылатое, необъятное.Счастье синего неба, цветов, любвиИ горячего солнца в глазах, в крови —Семицветно-хмельное, невероятное.

— Но позвольте! — мне могут сейчас сказать. —Кто ж серьёзно такую теорию строит?Это что же: бороться, терзаться, ждатьИ за краткое счастье вдруг все отдать?Разве стоит так жить?! — А по-моему, стоит!

Если к цели упрямо стремился ты,И сумел, и достиг, одолев ненастья,Встать в лучах на вершине своей мечты,Задыхаясь от солнца и высоты,От любви и почти сумасшедшего счастья.

Пусть потом унесут тебя ветры вдальВ синем, искристом облаке звёздной пыли…За такое и жизни порой не жаль,Что б там разные трусы ни говорили!

1969 г.

«РЫБЬЕ СЧАСТЬЕ»