Война - Селин Луи-Фердинанд

— Да, — сказал я.

— Тогда вали.

Я хочу ее поцеловать.

— Слышь, на вот спермы его попробуй.

И она протягивает мне полную ладонь, столько из нее вылилось... Я не настаивал, мне не хотелось ее злить, я реально оценивал свои возможности.

Я провел не лучшую ночь. Я все время думал о том, что будет, если я снова облажаюсь с этой фигней со смачной еблей, как на это отреагирует Анжела. Анжела была для меня очень важна.

Из Пердю-сюр-ла-Лис начали эвакуировать больных и раненых, особенно тех, что уже могли ходить.

Оставаться в городе становилось все более опасно. На Большой площади из-за постоянных взрывов царил полный хаос. Питьевой фонтанчик был сломан. К ней настолько уже пристрелялись, что проходившим мимо полкам то и дело приходилось сломя голову разбегаться кто куда по соседним улочкам. Еще на подступах к площади многие начинали паниковать так, будто они приближались к передовой, при этом вокруг ни на секунду не прекращалось веселье, поскольку кафе там работали до последнего. При мне один боец, зуав, заскочил в Гиперболу и устремился прямиком к стойке, подгоняемый дружным хором целой толпы пешедротов, которых крупнокалиберный снаряд только что уложил штабелями под арками. Этот тип, улучшив момент, решил заказать себе белое с сиропом! Опрокинул стакан. И готово. Так что там за столиками мы все находились под прицелом. Выпить можно было и не успеть. Лично я пас.

На следующий день еще и часу не было, как я подошел туда, где мне велела быть Анжела. Стою, жду, что будет. Вокруг было непривычно спокойно. Мимо проходила колонна моторизованных частей, тянулась бесконечная череда утопающих в пыли автомобильных конвоев, дребезжание малотоннажных грузовиков сопровождает все армии мира от начала до конца всех войн, стоило затихнуть одному колесу, как начинало повизгивать другое, лязг спадающей цепи сменялся тарахтением барахлящих и глохнущих двигателей, две тысячи триста осей вопили, умоляя о смазке, в то время как улица все еще оставалась пуста в ожидании, когда окончательно смолкнет эхо недавней бомбардировки. [Неразборчивая фраза]. Проходит час. Так, думаю я, Анжела до сих пор не приступила к делу. Уже и время сиесты закончилось, когда англичане обычно трахаются, все-таки вечером они бывают слишком пьяны. Впрочем, люди возле английского штаба продолжали курсировать, причем все достаточно холеные. Толстые, старые, молодые, всякие, на своих двоих, верхом, а некоторые даже на автомобилях. Может быть, я уволен? — вот такие мысли роились у меня в голове.

Я прождал еще час. Ко мне подходит Дестине. Она ничего не знает. И я не собираюсь ей ничего объяснять. Она пытается со мной кокетничать. Пускай, мне не жалко.

Ага. Занавеска отодвигается, так и есть, на третьем этаже. Я кидаюсь туда со всех ног. Разумеется, я переполнен непреклонной решимости. У меня даже голова ни разу не закружилась. Второй этаж. Третий. В дверь я не стучу. И прямо сходу вваливаюсь внутрь. Тип, который находился в постели на Анжеле, аж подскакивает. Это какой-то старпер, и на нем только штаны цвета хаки. Сверху по пояс он был голым. На его лице отображается ужас. Как и на моем, впрочем. Мы оба были испуганы. Анжела же вдруг внезапно развеселилась.

— Это мой муж! — несколько раз повторила она ему, давясь от смеха. — Это мой муж!

Свой член он быстренько прибрал обратно в ширинку. Руки и ноги у него тряслись. Меня тоже трясло, но он был слишком напуган, чтобы это заметить. Он боялся, и это придало мне уверенности.

—  Money! Money![33] — говорю я ему наконец. -Money! — я трясся, но действовал решительно и [неразборчивое слово].

А наша Анжела все продолжала твердить:

—  Мой муж! Да! Это мой муж! My husband! My husband![34]

Она по-прежнему лежала на кровати, раздвинув ноги, да и еще и жестикулируя, как долбанутая. Ей явно нравилось произносить словосочетание с husband, это слово она хорошо запомнила...

—  Ну этот просто зайчик. Врежь-ка ему по роже, Фердинанд, — подначивала она меня, перейдя на чистый французский.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он и вправду был настоящим подарком для новичка вроде меня. День на день не приходится, как говорится. Я отвожу левую руку назад, но скорее для вида. И слегка хлопаю его по щеке. На самом деле, мне совершенно не хочется причинять ему боль.

— Двинь же ему как следует, придурок, — говорит она мне.

Я повторяю. Мне не сложно, он же не сопротивлялся. Судя по седым волосам, ему наверняка было не меньше пятидесяти. На сей раз я угодил ему прямо в носопырку. У него пошла кровь. И тут Анжела меняет пластинку. Она начинает плакать. А потом и вовсе бросается ему на шею.

— Защити меня, защити меня, — шепчет она ему. — А теперь возьми меня. Трахни меня сейчас. Давай, трахни меня сейчас, — тихонько говорит она, обращаясь уже ко мне, — ты совсем тупой, что ли. Трахни меня.

Я в нерешительности.

— Да делай же, что тебе говорят, уебок. Доставай свой хуй.

Я его достаю. Однако она по-прежнему держит этого мужика за шею. Я обншмаю ее, а она обнимает его. Она принимает позу поудобнее, чтобы я мог ей вставить. Ее слезы льются ггрямо ему на лицо. Она кончает бурно фонтанируя. В результате он получил гораздо больший заряд эмоций, чем рассчитывал, можно не сомневаться. Он держится за свой нос. Она шарит в его ширинке. Мы все тяжело дышим.

— Теперь дай мне несколько пощечин, — приказывает она мне.

Ну тут уж я отвел душу. Отвешиваю ей дюжину таких, что и осла можно свалить. И он вдруг решает, что сейчас ее будут убивать.

— Нет! Нет! — протестует он.

Он кидается к карману своего мундира на стуле. И показывает мне бабки, целый комок банкнот.

— Не бери их, — говорит о»на. — Одевайся и сваливай.

Я застегиваюсь и привожу себя в порядок. А он продолжает настаивать, ему очень хочется, чтобы я их взял. Что именно он говорит, правда, я не слышал. У меня слишком шумело в ушах. Я направляюсь к ведру в туалете, чтобы поблевать. Он следует за мной и сочувственно, безо всякой  злобы, придерживает мою голову.

Анжела опять переходит на английский. Она ему все объясняет:

— My husband! His[35][честь] задета! Он очень переживает! Sick!..[36]

Она меня так рассмешила, что я чуть не захлебнулся блевотиной. Этот тип зарос волосами до самых плеч. Особо стоит отметить совершенно седую грудь. И надо было видеть его глаза, он прямо не знал куда их деть от стыда.

— Пардон! Пардон! — умолял он меня.

Я ушел, так и не подарив ему прощения, пострадала же моя честь, о чем тут говорить. Я проторчал на лестнице где-то полчаса. После чего вернулся в свою комнатушку, больше ждать я не мог. Я уже едва стоял на ногах. Только бы это прокатило, твердил я про себя.

Вскоре после супа Анжела пришла сама. Улыбка у нее на лице сразу меня успокоила.

— И сколько он тебе дал? — спросил я ее.

— Тебя это не касается, — отвечает она, — но все в порядке.

И все же я заметил, что она какая-то бледная.

-  Начнем с того, что этот англичанин не такой как все, он гораздо, гораздо лучше!

— А! — говорю я. — И с чего ты это взяла?

— Мы с ним поговорили, вот и все.

Она как бы дает мне понять, что я бы в таких тонкостях вряд ли разобрался.

— И что? К чему вы пришли?

—  Так вот! Когда ты ушел, я сразу стала ему расписывать, какой ты жестокий! Как ты надо мной издеваешься! Как постоянно меня ревнуешь ко всем, какой ты маньяк и извращенец, ну и все такое!.. И чем дольше я говорила, тем больше он требовал новых подробностей... И тогда мне захотелось уяснить для себя, а так ли уж он богат на самом деле. Это всегда нелегко определить. Они же постоянно все врут, как только речь заходит о бабле... Но я все же хотела знать, стоит ли мне тратить столько времени на этого мудака, а он, представь себе, сразу предложил мне еще и поехать с ним в Англию...