Война - Селин Луи-Фердинанд

— Ну ты же понимаешь, роскоши этим людям хватает и у себя.

В качестве аванса она раздевается. Я впервые вижу ее в комбинации. В голом виде она слегка округлилась, нет, она совсем не полная, можно даже сказать, миниатюрная, изящная в целом, но крепкая. Я сразу же просекаю, в чем ее фишка. Помимо глаз ее главный козырь — это кожа. Кожа рыжих при дневном освещении на зацикленных на ебле маньяков действует гипнотически. Сила ее притяжения ни с чем не сравнима и воистину уникальна. Практически всем телкам мы способны в той или иной мере противостоять, изгибы и впадины на теле блондинок, бархатистая кожа брюнеток, они великолепны, пробуждают чувственность, влекут к себе, искушают потрогать, это же сама жизнь, и ощутить, как она слегка напрягается и вздрагивает от прикосновений твоих пальцев, настоящее райское наслаждение, иначе не скажешь. Оно безгранично, и тем не менее мы можем как-то себя сдерживать... А с рыжей ты сразу становишься скотом. Это его выход, он ни в чем не сомневается, он нашел свою сестру, он счастлив.

Ну так вот, я сосу Анжелу, а она распласталась, как подстилка. Но и тогда во мне периодически начинало все гудеть, при каждой пульсации. Мне иногда казалось, что я сейчас сдохну. Тем временем она кончила один раз, потом — второй, фактически подряд. Для нее же это привычное дело. Я укусил ее за бедро изнутри. Чтобы заставить ее тоже немного страдать. И тут она действительно словила кайф. Однако мои возможности не безграничны. Я поднимаюсь и иду еще чуть-чуть поблевать. Вида я не подаю, будто просто отхаркиваюсь.

Оставалось еще отрепетировать трюк со стенным шкафом. Мы вновь окидываем взглядом Большую площадь, где продолжала бурлить жизнь, циркуляция мяса в промежутках между двумя сиренами не должна была ни на секунду прерываться. В штабе у англичан горел свет. Притом, что это было запрещено.

— Завтра, не забудь, ты должен быть здесь в час. Ты подождешь в комнате, пока я кого-нибудь приведу. Лучше, чтобы на улице нас вместе не видели. Как только ты услышишь шаги на лестнице, ты спрячешься и будешь наблюдать через щелку. Когда я разденусь, а он окажется в позиции, ты постучишь и решительно войдешь, вид у тебя будет удивленный... Дальше, сам увидишь, все пойдет по накатанной.

Я спешу вернуться к себе в домик. Там я находился в полном одиночестве в самом дальнем конце сада, и это тоже не добавляло мне уверенности. Готовиться и заранее прикидывать что-либо было бесполезно, поскольку я совершенно не представлял, что меня ждет. Эта Л’Эспинасс зашла, только чтобы сделать мне перевязку и закапать капли в ухо. Снаружи дул сильный ветер и шел дождь с грозой, а после ее ухода еще и собаки завыли. Легко представить, как все это на меня действовало.

Я весь скорчился, пытаясь заснуть. И опять мне приходится справляться со страхом, что заснуть у меня не получится, и я вообще больше не смогу спать из-за гула, который так и будет преследовать меня до самой смерти. Я повторяюсь. Но меня можно понять, такая уж музыка у этой песни. Ну и ладно, не будем о грустном. Завтра мне еще предстояло сидеть там внутри, между сундуком и туалетом, об этом я тоже все время думал. Долго мне ждать не пришлось, где-то не больше часа, звучит проникновенный и полный страсти голос, иначе не скажешь. Я всматриваюсь. Это шотландец, он снимает свою юбочку и вскоре остается нагишом. Он тоже рыжий, и здоровенный, как конь. Приступает он не спеша, не проронив ни звука. Такое впечатление, будто на нее взгромоздился гнедой жеребец. Ну а дальше все просто. Шагом, рысью, галопом, после чего он перепрыгивает через препятствие, поднимая жопу, еще через одно, чуть поменьше, у него чрезвычайно эффектно получается ее трахать. Лицо ее искажается в гримасе всякий раз, когда он ее протыкает. Я же говорил, что она была довольно миниатюрной. Она смотрит в мою сторону.

— Эй, эй, — произносит она.

Она начинает гримасничать еще сильнее. Она явно уже едва сдерживается и сейчас кончит, он тоже. Он так энергично впечатывает ее своей жопой, что она, можно сказать, буквально приклеилась к его животу, настолько сильно он на нее давит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А от его рук на теле Анжелы просто невозможно оторвать глаз, как он ими орудует, это не руки, а настоящие клещи, широко расставленные, мускулистые, волосатые, как и все остальное, клещи. Я мог бы выйти в этот момент, изобразить возмущение, ситуация для моего выступления была вполне подходящая. Кончив, он никуда не спешил, а так и застыл с торчащим пенисом, по-прежнему ничего не говоря, и просто отдувался, как атлет после стремительного забега. Но меня мучил вопрос, как он на меня отреагирует?

Тем временем, стоило ему отдышаться, как он опять вскарабкался на нашу крошку. Она еще не отошла от прошлого раза. А он снова ей вставил. Но она уже почти ни на что не реагировала, настолько неудержим был этот шотландец. Даже из глубины моего ящика были слышны пушки вдали, теперь громыхало еще и с другой стороны от города. У меня встал. В ушах шумело. Я едва не задыхался в своем закутке, особенно в согнутом положении, какое мне пришлось принять, чтобы за ними наблюдать. Порой я начинал всерьез волноваться, а не укокошит ли он в итоге малышку, с таким остервенением он вставлял ей между бедер, этот крепыш. Но все обходилось. Под конец она вообще перестала сопротивляться. Совсем вся обмякла. Только слега постанывала, и все! Он посадил ее себе на живот, а сам соответственно лег на спину. Она была очень бледная. А меня это зрелище так захватило, что я еще плотнее приник к двери, и тут вдруг она распахнулась, прямо в самый разгар этого буйства, в непосредственной близости от них. Ну все, подумал я, мне конец. Такой бугай в два счета меня уделает... Но нет. Он и бровью не повел. А продолжил себе обрабатывать Анжелу. Даже еще энергичнее, как мне показалось, из-за того, что я на него смотрел. Признаюсь, такого я не ожидал. Малышка восседала на этом совершенно голом заросшем волосами типе, состояние у нее было близким к обмороку. На меня она тоже никак не отреагировала. Ее обессиленное тело ритмично сотрясалось от сопровождавшихся громким хрипением толчков. Вот что бывает, когда самец не трахается несколько месяцев! Оп! Он снова на нее взгромоздился и пустился в галоп. Она попыталась отстраниться от него и закричать. Но он едва не придушил ее своим ртом. Наконец он кончил мощнейшим и диким образом, аж со слезами на глазах и судорожно дергая ногами, словно ему самому засадили сзади в дырку в жопе.

Я по-настоящему испугался, что он ее сейчас раздавит, когда он спускал. На его ягодицах с двух сторон образовались глубокие борозды, так сильно он скорчился на бедняжке. А потом он вдруг полностью затих и обмяк, мертвец мертвецом, и оставался так совершенно неподвижно на ней лежать минуты три минимум. Я не двигался. Он захрипел, а после посмотрел в мою сторону и очень дружелюбно мне улыбнулся. Без малейшего раздражения. Он опустил одну ногу на пол, и вот он уже стоит и одевается рядом с окном и по-прежнему ничего мне не говорит. Потом роется у себя в кармане, достает один фунт и кладет его в руку малышке, которая все еще не пришла в себя и валялась на спине.

Нащупав фунт, она осматривает его, а затем переводит взгляд на нас с ним. Она явно удивлена. Шотландец снова надел на себя юбку, нацепил портупею и свой стек[32], вид у него чрезвычайно довольный. Он наклоняется, чтобы ее поцеловать, целует и уходит, не проронив за все это время ни слова. Дверь за ним бесшумно захлопывается. Этому амбалу все было до фени. Анжела с трудом встала на ноги. Она двумя руками ощупывает себе низ живота. И пошатываясь делает несколько шагов, чтобы помыть свою вульву в биде. Она охает и тяжело вздыхает, я тоже.

— Это было, как гроза, — сказал я, я же всегда остаюсь поэтом.

—  Возможно, — ответила она, — но ты же просто дебилом оказался.

Мне, как ни странно, было нечего ей возразить.

—  Завтра, — сказала она, — ты не будешь ждать в чулане. Ты устроишься на противоположном углу, на террасе Гиперболы и оттуда будешь внимательно следить за окном, дожидаясь, когда я отодвину занавеску... ты же увидишь? После чего ты поднимаешься... В дверь ты не стучишь. А прямо сразу входишь. Ты понял?