Предводитель маскаронов - Ирина Дудина

Мы сидим в маленьком бедном кафе, посетителями которого является впавшая в нищету университетская интеллигенция. Мужчины в строгих, несколько старомодных пальто, солидные дамы, одетые со вкусом, но с подчёркиванием непреодолимой дистанции между их уровнем научных и жизненных достижений и уровнем желторотого студенчества. Все они пьют фантастически дешёвый по нынешним временам, но качественный заварной кофе, едят по старомодному кремосодержащие эклеры и буше. Это островок социалистического прошлого. Даже буфетчица здесь особенная. Немолодая, пышная и румяная, как булочка, очень расторопная и чёткая в расчётах буфетчица. В ней чувствуется старая закалка, любовь к порядку и дисциплине труда, уважение к своим тихим и сдержанным, но заслуженным посетителям. В этот чинный мирок порядка и скрытого сластолюбия и плотоядности (имеется в виду сласть и плоть пирожных) врывается со своей маргинальной вспышкой мсьё Вспышкин. Дамы и господа впадают в лёгкий шок, смотрят на него с опаской и осуждением. «Как можно сударь, вы, в вашем и нашем солидном и даже преклонном возрасте, и такое вытворять, такое себе позволять!». Но, приглядевшись, они пытаются успокоить свои всколыхнутые со дна чувства. Муть шока оседает.

Вспышкин угощает меня кофе и корзиночкой с орешками, дарит мне розочку, а я достаю из своего непристойного мешка своё огроменное розовое бархатное сердце, на котором можно кувыркаться. Вспышкин вспыхивает от смущения, я тоже. Но что делать, что так вышло! Вспышкин говорит мне: «Мне никто такого не дарил ещё! Я поражён!». Да и я поражена, что такое вот огромное непристойное сердце розовое у меня получилось.

Я дарю Владу второе подушечное сердце. Влад как-то скучно относится к нему. Я говорю: «Может оно тебе не нужно?». Влад скучный какой-то, он говорит, что не знает. Я забираю сердце себе домой и сплю на нём сама.

Ещё я очень смешно фотографирую Владика в мастерской у художника Семечкина. Влад мне подмигнул одним глазом, и я этот момент поймала. Влад фотографию вставляет в овальную рамочку, увитую розами. Получается ужасно смешно, обхохочешься. Унылый чел уныло так подмигивает, будто зазывает Туда. Прости господи, но рамочка напоминает что-то надмогильное. Нет, не нравится мне эта шутка…

(((((((

Тишина в доме. Странная тишина, когда, редкий случай, наиредчайший случай, я остаюсь одна. За окном сыпет метель, утренняя мартовская запоздалая метель и минус 10. Ось времён года сместилась, давно сместилась. А если отнять тринадцать дней, то по староправославному — сейчас ещё февраль. Это февральская метель сыпет, и синицы звенят светло и радостно, весну чувствуют, и им плевать на снега заметающие. Вчера ехали из Всеволожска на машине — над гигантскими остяками мёртвых борщевиков летали стаи чёрных грачей и галок. Грачи то уже прилетели! А шубы снега так и не было. Грачи то прилетели по-мартовски, а метель и холод — по-февральски.

Где-то пищат и стонут маленькие собачки. Такой вот странный звук. Иногда воркуют влюблённые голуби прямо над головой — это они в низменных чердаках хрущовок поселяются, чердаки есть в хрущовках для голубей, при Хрущове стал популярен голубь мира, и хрущовки сделали для мелких, малорослых, непритязательных, объячеенных людей и стай голубей. Когда голуби воркуют — это понятно. Но почему регулярно, ежедневно, хотя и в разное время вдруг начинаются взвизги и пение маленьких тонкоголосых собачек — это загадка. Над нами живут большие чёрные собаки, они так не визжат. В соседнем подъезде живёт старая злая догиха, она, когда хочет пописать, а её не выпускают вовремя, от мочи бесится, выскакивает свирепая, бросается на меня, однажды прикусила мне ляжку через намордник. Как-то так исхитрилась свой неправильный прикус сквозь ремешки вынуть. Потом посикает и успокаивается, добреет. Но вот свора маленьких тонкоголосых комнатных собачонок — у кого они живут, почему на улице их не видел никто и никогда? Маленькие узницы хрущовок…

Ещё один знаменитый звук — это в соседнем доме мужик кашляет. Как он зверски и хулигански кашляет! Сначала, когда он начал кашлять, я думала вот умирающий, выхаркивает свои лёгкие с желудком, кишками, ливером и требухой, он кашлял, буквально выхаркивая всё из себя, методично, подолгу. Хотелось подойти к нему и дать лекарств или усыпляющего. Но он так кашляет уже года три, понятно, что не помрёт, что хулиган и бандит, и это бронхит курильщика называется, или просто гнусное хамство. Весёлый такой дядя. Потом уже и дислокацию его определили. Живёт в соседнем бараке-хрущовке, кашляет, высунувшись в открытое окно второго этажа, окна он открывает в любое время года, покуривает и кашляет: гкха-гкха-угкха-брыкгха-ха-ха! И т. д.

Ещё чайки-бакланы иногда кричат. Так круто! Понимаешь, что это убожество из бараков вокруг — оно всё на берегу моря, морской у нас город. Можно на берегу моря построить дома с морскими девами, с округлыми арками, с мансардами и окнами в завитках. А можно угадить бараками серого цвета. Вчера утро началось с чайки-баклана. Снег шёл небольшой, в белом небе белый баклан, ещё белоснежней, чем снег, крылья горбатые раскинул, громко, во все лёгкие прокричал женским меццо-сопрано что-то своё, наверное, о власти над помойкой. У птиц свои разборки, вороны с чайками часто устраивают войны, кто кого, устраивают красивые воздушные планомерные бои, с стратегией и тактикой воздушного боя. Чёрные против белых, белые против чёрных. Европеиды и афронегры.

Вот и ворона закракала. Голос у неё сахарный какой-то, низкий, удовлетворённый. Иногда свиристели прилетают, совершают налёт на рябины и ясень. Однажды ястреб жрал голубя прямо у подъезда. Останки не сдающегося натурлиха. Бараки каменных хрущовок стоят среди выросшего леса, среди самозасада берёз, клёнов, кустов всяких. Это скрашивает жизнь и примиряет людей с жизнью в неэстетичных бетонных коробках. Вот пичуга какая-то небанальная запела и зазвенькала жизнерадостно, по-бианковски. Птицы на работу не ходят, у них своя гармония с днём и с ночью. Дворник скрежещет лопатой, теперь, с этого года, это женщина интеллигентного вида из Средней Азии. Опять ворона — это она поёт, она каркает раз 30 подряд, типа как трель у соловья, но у неё это череда однообразных «кар-кар-кар». Ей другая ворона отвечает могучим пением, она кричит «кра-кра-кра». Это у них любовь весенняя намечается, или они договариваются о войне с бакланами.

Что-то давно не видела свою подругу, ворону с чрезвычайно длинными загнутым верхним клювом. Я сначала думала, что это у неё к верхней части клюва прицепилась палочка сантиметра в 4. Потом встретила её опять — опять с палочкой на клюве. Потом поняла, что это нос такой крючком, поняла и ужаснулась, как вот с таким прикусом она живёт неправильным, как она ест и глотает, не мешает ли ей этот Сирано Де Бержерак на носу? Чернобыльская ворона-мутантка! Я сфотографировала её, увеличила на экране, клюв чтоб получше рассмотреть её феноменальный, как у клеста, это у клестов для шишек клюв как перекошенные щипчики. Нижняя часть клюва у вороны обычная, а верхняя нависает, как у клеста. Наверное, это клёст с вороной скрестился. Потом я про ворону всё узнала. Она ворует помидоры у тётеньки, торгующей овощами. Для этого у неё замечательный клюв, как крючок — она им зацепляет из ящика, пока продавщица отвернётся, потом уносит на лужок и там ест. В Москве я увидела однажды много таких ворон, диаспора крючконосых ворон, типа как иудеи…

Вообще вороны удивительные твари. Недавно видела, как они охотятся на крыс. Из многочисленных дыр у домов выскочила крыса, побежала в сторону помойки, тут две молодые крепкие вороны радостно закракали и на крысу налетели, они пытались её подцепить за хвост. Крыса забежала под стоящую машину. Вороны приземлились и стали бегать вокруг машины, заглядывая под неё. Но пролезть туда они не могут. Крыса же тоже тварь умная, я наклонилась, заглянула под машину — крыса сидит, высунуться не решается. Вороны с двух сторон вокруг машины ходят, караулят, смертельная игра в прятки и догонялки. Крыса могла бы победить, если б у неё хватило бы терпения так под машиной сидеть. Или если б хозяин машины пришёл, и их игрища бы распугал.

Потом я шла во время оттепели, смотрю, в грязной луже что-то хрустит под ногами, много каких-то штучек в грязи лежит, в луже копошатся носами несколько ворон. Одна из них что-то из лужи вынула. Смотрю — это дохлая крыса, уже почти скелет крысы с отвалившимся мяском. Ворона её размачивает в луже, потом выклёвывает. Тут другая ворона летит — с засушенной дохлой крысой в клюве и в лужу её кладёт размачивать. Я пригляделась, вся лужа наполнена скелетиками крыс. Это у ворон такой свой мясокомбинат, цех по вялению и копчению крыс, консервная фабрика такая.

Крыс кругом много. Кошек бродячих нет, их как-то давно, лет 10 назад всех перетравили и уничтожили. С тех пор тут живут одни крысы. Я увидела на помойке хороший стол деревянный письменный, изящный, небольшой, с ящичком выдвижным, сделан в 50-е годы, сталинский стиль. Стол не то, что современные гробы из ДСП, тяжёлые, рыхлые, неприятные. Стол из просушенного лёгкого дерева натурального. Стала мечтать, как бы этот стол принести в свою конуру, покрасить в какие-нибудь цвета весёлые, может красные лакированные ножки сделать, столешницу из стекла… Пока так мечтала, из дыры у ножек стола выглянула весёлая крыса. Я посмотрела ей в глаза, она весело махнула длинным хвостом и юркнула в соседнюю дыру. Тут из первой дыры выглянула ещё одна крыса, лоснящаяся, рыженькая. Юркнула во вторую дыру. Я впала в ступор. Следом из первой дыры выглянула ещё весёлая крыса, уже чернявая. Обана. Я насчитала 17 крыс, они выглядывали, наталкивались на мой взгляд, и ныряли в соседнюю дырку. Я почувствовала, что мне дурно, дурно оттого, что вот тут рядом, такие маленькие карлики живут хвостатые, так весело и слаженно живут, и со строительством и с питанием у них так всё разумно налажено, лучше, чем у людей. Так как дырки крысиные были прямо под столом письменным сталинским, к столу я вдруг почувствовала стойкое отвращение. Я подняла глаза к небу. Глаза мои наткнулись на древний гараж, единственный сохранённый в округе привилегированный чей-то гараж, некоего ветерана-инвалида, который в гараже держит старый свой москвичок антикварный. Гараж был выкрашен радостной голубой краской лет пять назад, подржавел, пообтёк, но был весёлым живописным пятном посреди серятины и мокрятины окружающей. На крыше гаража, на крыше в виде широко расставившей ножки буквы «Л», сидела толстая смышленая крыса. Она внимательно на меня смотрела, с задорным любопытством. Я плюнула и ушла. Крысы меня победили, столик я не взяла. Пусть гибнет в геенне огненной.