Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И люди как тени, как тени, и если б не было любопытных кумушек, пронырливых зорких домохозяек, домоуправительниц, любящих посплетничать краснобаек, если б не было бы этих презренных сорок, этих устрашающих человекоглаз, этих шпионов бытовых, любопытствующих бессмысленно, то люди бы совсем развалились бы в ячейках своего проживания, они бы совсем как тени были бы. Но, я давно об этом думаю, человеки ходят под ангелами, этими мизерными муравьями, где бы они бы не были, управляют сверху духи небесные, а снизу духи подземные, и человеки как марионетки управляемы снаружи и изнутри, изнутри моторчиками воли, а снаружи моторчиками судьбы, и нет никакой такой сверхсилы, чтобы человек на своей лестнице по месту проживания был бы совсем уж невидимкою, всё равно кто-то, кому положено, узрит, кто-то заметит, проникнется, всё-всё поймёт…
Я ни с кем не общалась, въехала в этот дом с дерьмом мамашиным и с мамашей. Потом много чего узнала…
Этаж первый. Грузин с женой украинкой, трое детей. Дети выросли на глазах. Были мелкие и очень, очень гадкие. Папа грузин зарабатывал деньги где-то, как зарабатывал? А хрен его знает. Наверное, на рынке, или в странной конторе национальной, что-то перепродавал. Мама разжирела и распухла от детей. Пока дети были мелкие, она всё время сидела дома и что-то делала в квартирке, копошилась как-то, стирала, гладила, готовила, мыла полы. В-общем, трудно представить, как можно убивать всё своё человеческое время на эту скукотень убогую. Но факт: дети одни бродили как кролики по двору перед окнами первого этажа. Были они одеты средне, средне чисты, средне развиты, копошились в земле и песке, обкаканном собаками, площадки детской под окнами нет, горка раздолбана, но их было трое — две девочки и мальчик, и они придумывали, как время разукрасить своё. Мальчик Гога ломал кусты и бил кирпичом по машинам, стоящим во дворе. Девочки тоже в куклы не играли, а бессмысленно по чему-то стучали и что-то ковыряли, таскали на лестницу камни какие-то, палки. Животное восточное детство на свободе и без давления со стороны взрослых. Потом мама неожиданно стала начальницей подросткового клуба, грузин стал тоже каким-то начальником, диаспора как-то наверное расширялась и стала помогущественней, и уже добрались до руководящих структур, и уже РОНО было схвачено, и паспортный стол, и ментовка. И жена стала главным педагогом микрорайона, и руководила всем досугом. Это так странно было, такая непедагогичная женщина, так мало умевшая организовать культурный досуг своих собственных детей, и вдруг — всеми руководит. В её подбородке появилось что-то царственное, двойное. Клуб функционировал нормально, много кружков, энтузиастов-педагогов, а танцевальный коллектив получал призы и ездил на международные конкурсы. Но это как-то всё само собой делалось, на энтузиазме педагогов. Правда, во дворе подросткового клуба что-то не то происходило, там какие-то грузины сделали себе гараж на первом этаже, там у них стоял москвич старый, и возле этого москвича всё время копошилось человек пять грузинских мужиков чёрных и страшных. Они типа всё время рылись в капоте машины, типа бесконечная починка, сутки напролёт. При этом они внимательно посматривали по сторонам, к ним подъезжал другой грузин на непривлекательной машине, одна из машин загонялась в гараж, двери закрывались, у входа опять кто-то чинил капот. И так всё время текла интересная жизнь под боком у развивающих свои таланты детишек. Я думаю, там был подпольный завод в подвалах, может, там был целый город вырыт под землёй, и вход был из гаража этого странного. Тут же в двух шагах, был пункт милиции. Но главный милиционер был тоже хачик. В-общем, эти люди чем-то интересным занимались, может, водку палёную делали, наркоту раскладывали по пакетикам, может, шили трусы, может там пятьдесят рабов в зиндане сидели, прикованные к стенам. Хрен его знает, но что-то там было пугающее, прибыльное и подпольное.
Мальчик Гога стал моим учеником. Однажды ко мне подошла эта директриса Галя с первого этажа, и попросила, чтобы я позанималась с её беспризорным сыном, ну музыкой, или рисованием. Я пришла в подростковый клуб, ко мне пришли трое детей Гали, им уже было от 5 до 7 лет, я дала им краски и бумагу, чтобы они нарисовали цветы и машинку. Гога гениально нарисовал машинку, это была мощная экспрессия и отличный цвет, в Гоге явно погиб великий художник. Но тут Гога вскочил, порвал рисунки сестёр, поругался матом, и, как обезьяна, влез по полкам на шкаф, при этом шкаф из ДСП стал опасно крениться и падать, и едва не убил девочек-двойняшек, я тело подставила под шкаф, Гога больно прыгнул на меня, перевернул банки с гуашью на пол, она оттуда вытекла жирными пятнами. Я тоже выматерилась, я, невнятная тётя, невнятный безвольный бессмысленный человек, я долго оттирала пол и Гогу, мама пришла Гогина, и мы молча решили, что больше уроки я давать не буду, не моё это. Потом Гога и девочки подросли, стати вежливыми, цивилизованными и красивыми, дикость их куда-то исчезла, Гога стал учиться на юриста в техникуме, одну девочку сбила машина во дворе и она долго лечилась, мама толстела и седела на глазах, её сестра, красивая украинка, приезжала к сестре на шикарном джипе, она стала какой-то начальницей крутой и богачкой, или мужчину нашла себе, но детей у неё так и не было, а только племянники, и так мы и живём соседями.
Потом как-то к этой семье приехали родители отца-грузина, чудесные деревенские грузинские старики, как из кино, они ходили гулять по хрущобским дворам вместе, поддерживая друг друга, седые, с зоркими внимательными удивляющимися всему глазами, всё время хотелось поздороваться с ними, они вызывали уважение. Курящая соседка из соседнего подъезда хулиганисто вскрикнула: «Хоппа! Это что за рухлядь нафталиновая тут завелась? Кто это?». Мне так странно было слышать её, старики то были чудесные, чистые такие, прожившие в грузинской деревне вместе и вместе состарившиеся, и родители за детей и внуков не отвечают, родители жили то как горные орлы, а их внуки как городские мышки, и кто в этом виноват. Потом старики уехали на Кавказ и умерли там.
Ну ладно, про этих людей ты рассказала. А остальные?
Квартира номер два. Прекрасная дворничиха с мужем и двумя детьми. Старшему было 20 лет, когда родился младший. Он родился за тем, чтобы дворничиха получила свои 29 метров, трёхкомнатную. Речь шла о том, чтобы всегда работать дворником, или же стать двухдетной матерью, и тогда служебные метры станут их кровными метрами. Муж отрастил бородку, с претензией на интеллигентность. Старший сын женился, и вот в 29 метрах уже жило человек 7, а потом ещё какие-то родственники туда набились. Оттуда всегда шёл табачный дым, горячий запах множества людей, затоптанная весёлая прихожая выглядывала, набитая обувью. Потом дворничиха растолстела, а муж сбрил бороду, купил машину, теперь он по ночам извозничает, как и все мужчины в хрущобе, другой работы нет, все мужики по ночам уезжают и на рассвете возвращаются. Иногда муж дворничихи бывшей выходит на лестницу и курит на ломанном стуле. Страшный такой стул с оторванной спинкой, с затёртым тряпичным сидением. К батарее со следами сварки муж дворничихи прицепил банку из-под консервов, и курит по вечерам, сидя в халате на страшном стуле. Дым идёт по всей лестнице, идёшь на 4 этаж и задыхаешься. Однажды на этом стуле трахалось четыре парня. Я вошла на лестницу, услышала возню. Три паренька лет 15–17, не наши, стояли, взбудораженные, отвернувшись к окну, растрёпанные. Один парень, почему-то голый весь, с рубашкой, которой он прикрывал причинные места, сидел на этом стуле. Я сделала вид, что слепая, глухая и немая, и даже типа старый инвалид, и проползла мимо них с мёртвым безглазым лицом наверх.
Ну и гавно же ты вспомнила! Да-да! А что мне ещё вспоминать про эту лестницу, про эту затоптанную лестницу, про эту частицу жизни, которую не убрать никуда, про все её приключения, про надписи на стенах, про облезлый потолок. Надписи. Однажды там была странная надпись: «Нету лучшего влагалища, чем жопа пьяного товарища». Потом её закрасили. Вообще, десять квартир вокруг лестницы. Всех соседей знаем в лицо, и кой-какие факты биографии, которые в воздухе витают, с некоторыми здороваемся, с некоторыми умудряемся не здороваться.
Сириец живёт красивый и рослый с женой и с двумя рослыми красивыми сыновьями. Торгует с женой на рынке — где-то на оптовой базе покупает продукты, перевозит их на легковушке своей жене на точку, и она перепродаёт с наценкой. А оба когда-то учились на восточном факультете университета, там и познакомились. Почему красивый породистый сириец-востоковед предпочитает в этой тесноте жить и убогости, а не в роскошной Сирии? Не знаю. Вроде как в Сирии ему было бы ещё хуже… Почему эти люди, знающие несколько иностранных языков, так и не нашли работы? Не знаю. Грустно это и больно. Я часто встречаю сирийца, гуляющего по Невскому проспекту. Он всегда гуляет один, без жены, сыновей и друзей, просто идёт по Невскому, грустно глядя на красивые дома, или летом сидит в летнем кафе с чашкой кофе и смотрит на красивую молодёжь безнадёжно грустно…
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Отличница - Елена Глушенко - Современная проза
- Люблю. Ненавижу. Люблю - Светлана Борминская - Современная проза
- Мама, я люблю тебя - Уильям Сароян - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Женщина в гриме - Франсуаза Саган - Современная проза
- Я люблю время - О'Санчес - Современная проза
- Старые повести о любви (Сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- За спиной – пропасть - Джек Финней - Современная проза
- След ангела - Олег Рой - Современная проза