Имя России. Сталин - Сергей Кремлёв

Ни в Европе, ни в самом СССР противники нового строя ЭТИХ цифр видеть не хотели. Кто-то просто показывал при этом фигу в кармане. Кто-то имел более серьёзные намерения.

«Промпартию» профессора Рамзина не раз объявляли выдумкой ОГПУ, а расстрелянного в 1929 году горного инженера Петра Пальчинского — «невинной жертвой сталинского террора» и всего лишь «идеологом технократии».

Именно так о нём пишет профессор из США Лорен Грэхэм. Однако кто мешал этому «идеологу» проводить свои якобы благодетельные для народа идеи в жизнь в 1917 году, когда Пальчинский был товарищем министра торговли и промышленности в правительстве Керенского? Да и ещё раньше — когда он руководил капиталистическим синдикатом «Продуголь» и был тесно связан с российскими и международными банковскими кругами.

Но вот как он «технократствовал» в 1917-м…

5 мая 1917 года создано коалиционное министерство, в которое входит Пальчинский. Оно обещает контроль и даже организацию производства.

16 мая меньшевистско-эсеровский Петроградский Совет требует немедленного государственного регулирования производства, и тут же министр

Коновалов уходит в отставку, а Пальчинский начинает саботировать все меры контроля.

В Донбассе создаётся катастрофическая ситуация. Не большевистская, а проправительственная газета «Новая Жизнь» сообщала:

«Безвыходный круг — отсутствие угля, отсутствие металла, отсутствие паровозов и подвижного состава, приостановка производства. А тем временем уголь горит, на заводах накопляется металл, когда там, где он нужен, его не получишь».

Донецкий комитет через Советы солдатских и рабочих депутатов организует анкету (всего лишь анкету!) о количестве металла. Промышленники жалуются, и товарищ министра Пальчинский запрещает «самочинные контрольные комиссии». Правительственных же комиссий этот «технократ» не назначает, зато срывает все попытки учёта и регулирования. Возмущение настолько велико, что Пальчинского удаляют из правительства, обеспечив «хлебное» местечко губернатора Петрограда с доходом в 120 тысяч рублей. В качестве такового Пальчинский и организовал оборону Зимнего дворца, выставив вокруг него пушки, предлагая их народу вместо масла.

Этот-то Пальчинский и стал одним из ведущих первых организаторов «профессорского саботажа» и вредительства. В 1926 году это был «Союз инженерных организаций», позднее образовалась «Промышленная партия».

В начале 20-х годов чекисты провели блестящие операции «Трест» и «Синдикат-2» по внедрению своих людей в круги эмиграции. И как раз «Трест» обеспечил тайную поездку по СССР выдающегося деятеля «белого» движения Шульгина. Его не

арестовали, позволили вернуться в Европу, и в Берлине он издал книгу «Три столицы» о впечатлениях от Москвы, Ленинграда и Киева. Шульгин ожидал увидеть умирающую страну, а увидел «несомненное её воскресение» и признался, что в Советской России «быстро теряешь отвращение к тамошней жизни, которое так характерно для эмигрантской психологии».

Однако многие «технократы» внутри России это отвращение скрывали с трудом и надеялись на возврат старого тем или иным, но обязательно насильственным образом. В 1921 году много шума наделала поездка в США деятелей так называемого Торгово-промышленного комитета, «Торгпрома», образовавшегося ещё при Временном правительстве, — Петра Рябушинского, Гукасова, Лианозова, Денисова. «Торгпром» и другие объединения промышленников пытались активно влиять на процессы в СССР. Методы при этом избирались, естественно, конспиративные, тайные. В середине 1918 года представители «Торгпрома» внедрились в учётные комитеты при Госбанке, в Главное управление текстильной промышленности ВСНХ — Центротекстиль.

Тогда ВЧК сработала оперативно, однако Пётр Рябушинский в мае 1921 года с трибуны торгово-промышленного съезда в Париже заявил:

— Мы смотрим отсюда на наши фабрики, а они нас ждут, они нас зовут. И мы вернёмся к ним, старые хозяева, и не допустим никакого контроля…

Пальчинский остался в стране как один из тех, кто должен был эту программу подготавливать «на местах». А с кадрами у Пальчинского с Рябушинским проблем не было. Вот сословный состав студентов российских университетов в 1914 году: детей дворян, чиновников и офицеров — более трети, детей почётных граждан и купцов — треть. Остальные — это дети мещан, цеховых, крестьян, казаков, духовенства (каждый десятый), иностранцев и «прочих».

В высших технических учебных заведениях «белоподкладочники» составляли четверть, дети почётных граждан и купцов — половину студентов.

Так обстояло дело с теми, кого учили.

А кто учил их ещё в 1917 году?

А вот кто: в университетах профессорско-преподавательский состав из потомственных и личных дворян, из чиновников и обер-офицеров составлял 56 процентов, а если сюда прибавить почётных граждан с купцами, то получится уже 64 процента.

Из крестьян и казаков происходило 2,8 процента, а сыновья врачей, юристов, художников, учителей и инженеров профессорствовали в размере всего 4,7 процента.

В технологических институтах, высших технических училищах и политехникумах выходцев из этой последней («инженерской») категории было среди преподавателей, как ни странно, ещё меньше — всего 4 процента. Зато «белых» профессоров насчитывалась примерно половина (ещё 15 процентов давало купечество с почётными гражданами, и пятую часть — мещане и цеховые).

Многие из них не захотели сотрудничать с «быдлом» и вместо того, чтобы остаться в трудный час с Россией, эмигрировали. Хотя удалось это далеко не всем.

Своим благополучием их прадеды, деды, отцы и они сами были обязаны народу, его поту и крови. А когда пришло время отдавать долги, они высокомерно увильнули, лишив страну большой части её образованного слоя. Если до революции в одном лишь Лысьвенском горном округе работало 66 инженеров, то в 1924 году на всём Урале их было 91. Теперь от каждого инженера зависело намного

больше, чем раньше. Он мог принести исключительную пользу, а мог и нанести серьёзный вред. И здесь уж каждый выбирал своё.

КСТАТИ, любителям мифов о «зверствах» ОГПУ не мешает напомнить мнение знаменитого нашего правоведа Анатолия Фёдоровича Кони. Кони царская власть терпела лишь постольку, поскольку он был выдающимся юристом. Родившись в 1844 году, к 1917 году он успел стать членом Государственного совета, сенатором и действительным тайным советником (чин II класса), то есть штатским генералом, кавалером орденов Анны и Станислава I степени, Владимира II степени, Белого орла и Александра Невского.

Это был высший класс чиновных заслуг, но после революции Кони ни минуты не сомневался в том, на чьей стороне его симпатии. И он предупреждал большевиков:

«Вам нужна железная власть и против врагов, и против эксцессов революции, которую постепенно нужно одевать в рамки законности, и против самих себя. А сколько будет болезненных ошибок. И всё же я чувствую, что в вас действительно огромные массы приходят к власти».

Увы, не все обладали таким безоговорочным чувством Родины, как Анатолий Фёдорович.

Были среди специалистов просто недалёкие, растерявшиеся люди. Горный техник Краснянский весной 1927 года писал в газету «Красный шахтёр» Шахтинского округа Северо-Кавказского края: «Мы не догоняем Америку, а наоборот — в противоположную сторону бежим с быстротой американского поезда, занимаемся самообманом».

Это была, так сказать, «честная паника». Хотя перед наступлением (а дело шло к первой пятилетке) паникёры — явление не лучше предателей.

Были, однако, и просто предатели…

В марте 1928 года Северо-Кавказский крайком партии обсуждал «Шахтинское дело» о вредительстве в угольной промышленности. Шахтинский процесс, прошедший парой месяцев позже, сразу же многие расценили как «очередную штуку большевиков», но председатель краевого исполкома Богданов не ошибался, когда делил старых специалистов на три группы: первый тип — связанные с буржуазией и враждебные Советской власти, второй — связавшие свою судьбу и работу с большевиками, и третий — большинство, промежуточная масса, которая свои убеждения скрывает и работает из-за хлеба.

Что ж, оценка трезвая и без истерики. Главное же — оценка верная в том смысле, что первый тип, увы, существовал реально.

Никто на помянутом выше заседании крайкома не собирался сваливать на вредительство все грехи. Полномочный представитель ОГПУ по Северному Кавказу Евдокимов сообщил: «За 1926/27 операционные годы несчастных случаев, происшедших на рудниках Шахтинского округа, 6213. Неполадок у нас зарегистрировано 1733 и проходит 500 вредительских актов».

Итого, вредительством объяснялся лишь каждый двенадцатый случай. И он-то чаще всего выдумкой не был…

Ильф и Петров хорошо описали настроения «бывших» в то время. Интервенции ждали с часу на час в уверенности, что «Запад нам поможет». И это было не только литературным образом. Вот цитата из стенограммы всё того же заседания крайкома: «На последнем этапе они настолько обнаглели, настолько уверены, что интервенция на носу, что решили вести себя более активно по подготовке свержения Советской власти».