Еретик - Иван Супек

– Так знай же, обеты и запреты выдуманы для того, чтобы приучить вас, монахинь, к безусловному повиновению. Святой орден требует, чтобы вы стали куклами, послушными воле генерала. А это противоестественно и опасно…

– Мы клялись на Священном писании.

– Большинство этих обетов никак не опирается на евангелие. И те, кто высоко стоит в иерархии, вовсе не придают этому значения.

– Ты говоришь… путы созданы только для нас… тех, кто внизу? А можешь ли ты, высокопреосвященный, освободить меня от этих тесных одежд?

С женским лукавством она признала его своим духовным наставником, дабы позже, когда грех свершится, он оказался бы один виноват. Наставления искусителя звучали громче, чем погребальный звон колоколов над не нужной никому девственностью. Но, разбив броню сопротивления, просветитель отступил. Слишком просто было воспользоваться девицей, которую в соответствии с обычаем прислал ему монастырь.

Он отправил ее, немного разочарованную, и задумался о своих научных занятиях. Фра Паоло Сарпи, коллега, с которым у них совпадали мнения и в физике и в церковных делах, в письмах из Венеции уговаривал и торопил его продолжить исследования оптических линз. От него ожидали объяснения принципа действия телескопа, который Галилей демонстрировал по итальянским столицам. Наблюдения за орбитами спутников Юпитера доказывали основательность гелиоцентрической системы Коперника, но именно поэтому схоласты отвергали трубу как внушение дьявола. Марк Антоний, доказавший в Падуе справедливость своей теории линз и возникновения радуги, более других был призван разобраться во всем до конца. Окна его новой резиденции не пропускали достаточно света для опытов, и поэтому… И не только поэтому! Он пробьет стену восьмигранника, воздвигнутого Диоклетианом, пробьет здесь, позади главного алтаря, и расширит базилику новой пристройкой, где в качестве примаса будет председательствовать на соборе далматинских епископов, а в качестве ученого – проводить свои наблюдения. Собор святого Дуйма был забит рухлядью, обветшавшим святительским реквизитом, в нем невозможно дышать под уродливыми нагромождениями верхней галереи. И архиепископ приходил к выводу, что в его диоцезе полностью сохранился дух средневековых обскурантов с их неистовым аскетизмом, бесконечными процессиями кающихся, безумными плакальщицами, языческими суевериями, пьяными оргиями. Он сокрушит все это, он очистит захламленные галереи и переходы, дабы свет и воздух чудесного края проникли в заплесневелые развалины…

Время шло. Обновитель мира, утопая в своем дубовом кресле, не сводил взгляда с трепетного огонька. В застывших руслах бытия мчались потоки мысли, бурлила круговерть сомнений, мерцали искорки надежды. Все, о чем он думал прежде, замерло, словно оледенев, лишенное какой-либо возможности быть измененным. Измученный мыслитель продолжал сидеть неподвижно, не находя в себе силы подняться. Время уходило, бесполезное, несущее смерть.

VII

Где искать начало конфликта Доминиса с папством? Будущий исследователь остановится перед грудой жалоб и приговоров, вынесенных в связи с ежегодной выплатой сплитским архиепископом пятисот дукатов его сопернику-итальянцу. Вполне можно подумать, будто именно это стало главным стержнем в жизни еретика. В самом деле, ведь когда итальянца Андреуччи поставили епископом в Трогире, Марк Антоний решил, что тем самым обязательство потеряло силу. Он и прежде не признавал этот чрезвычайный налог, давно вошедший в обычай и подвергшийся осуждению с начала реформации, потому он и не спешил с уплатой навязанной дани, оттягивал ее как только мог, а с момента назначения Андреуччи и вовсе прекратил выплату. Трогирский епископ получал не меньший доход, а кроме того, подчинялся ему как примасу Далмации. Выплата денег суфрагану наносила еще больший урон и без того ущемленному достоинству архиепископа. Доходов Доминиса едва хватало на то, чтобы содержать вновь открытое училище, чтобы начать перестройку тесного собора и тем самым попытаться поднять свой авторитет. Будучи профессором в Падуанской академии, он достаточно ясно понял, каково живется в этом мире человеку, лишенному постоянного и притом крупного дохода. Теперь диоцез обеспечивал ему независимость и какое-то влияние; иначе его замыслы оставались бы пустыми мечтаниями. В надежде освободиться от позорного, грабительского условия Доминис изобрел собственную правовую систему. Жалобу за жалобой отправлял он в Рим, детально разъясняя свою позицию, оспаривая и опровергая решение папской канцелярии. Но чем убедительнее были его аргументы, тем непреклоннее становились римские учреждения. Он проигрывал тяжбу во всех инстанциях. Курия неумолимо требовала, чтобы он продолжал выплачивать деньги более состоятельному Андреуччи, осведомителю Ватикана в венецианской Далмации, и в конце концов наложила секвестр на имения архиепископа.

– Обоюдное упрямство, – восклицает беспристрастный инквизитор, – к сожалению, столь частая причина споров!.. – Нет, ибо не требует ли объяснения именно это самое упрямство? Что заставляло мудрого дипломата Марка Антония обострять конфликт, ведь иным путем он наверняка добился бы в Риме большего? А что заставляло папу Павла Пятого и выживших из ума кардиналов требовать исполнения абсурдного условия, абсурдного несомненно, поскольку своего любимца они наградили гораздо более богатым диоцезом? Причины лежат глубже, нежели это отражают бумаги. Конфликт начался раньше постыдного декрета папы Климента Восьмого. Иезуиты не могли простить своему талантливому питомцу, что он вышел из их ордена, и непрерывно следили за ним с тех пор, как он добился признания на теологическом факультете в Падуе; консервативной лицемерной курии не по нраву пришлась откровенность и высокая научная репутация далматинца… Оснований для взаимного недоверия находилось достаточно. Удачливый посредник между императором и дожем ожидал в Риме красной кардинальской шляпы, но от него отделались, наградив лишь архиепископской мантией, и отослали к опасной турецкой границе; а чтоб он был тише воды, ниже травы в Сплите, навязали унизительные условия. Не внемля его просьбам и добиваясь покрытия долга с помощью венецианского суда, иерархия таким образом убивала двух зайцев: выплачивала из чужого кармана вознаграждение своему агенту и, что было важнее, лишала средств опасного бунтовщика.

Трудно оспаривать, раздумывал Скалья, слушая исповедь своего узника, что иезуитские осведомители не уловили то, чем были заняты помыслы Марка Антония. За ним рано стали следить, как, впрочем, и за любым иным учеником с выдающимися способностями или особенным происхождением. На его проповедях всегда было немало людей, шпионивших за ним по приказу Священной канцелярии или самого генерала ордена иезуитов. Они тщательно записывали все, что он говорил и что говорили о нем другие. Подслушивание было основным методом в деятельности святого ордена, однако весьма усердными в этом проявили себя и добровольные помощники, рядовые католики. Когда экс-профессор занял кафедру в соборе святого Дуйма, не кто иной, как доктор Матия Альберти, автор хорватской грамматики и мистерий о страстях господних, следовательно, человек достаточно образованный, в течение многих лет вел запись его высказываний. Сей почтенный дворянин и писатель отправлял свои заметки епископу Андреуччи в Трогир, а тот пересылал их дальше – в папскую канцелярию. Вынюхивая самое сокровенное, грешное с ее точки зрения, церковь укрепляла свою власть над душами и судьбами людей. Черный крестик с самого начала отмечал биографию Доминиса. Лишь поверхностный наблюдатель искал бы ключ его судьбы в груде бумаг связанных со злосчастным финансовым обязательством. Долгая тяжба, по существу, представляла собой лишь двусторонний обмен «любезностями» в# предвкушении решающего расчета.

Семя ереси уроженец острова Раб принес уже в иезуитскую коллегию. Прибыв из края, где и католики и православные в равной мере подвергались насилиям турок юный Доминис возмущался расколом в христианской Европе и сразу восстал против воинствующего и догматического единения церкви, навязанного папским Римом. Взаимная терпимость, существовавшая у него на родине между сторонниками латинских и греческих обрядов, испытанная в стольких грозных столкновениях, могла послужить примером сосуществования религий и в других странах. Интеллектуал, обращенный к изучению Вселенной, не мог больше всерьез воспринимать старые схоластические теории. А лишив волшебного ореола небесную радугу и отточив свой взор с помощью, тончайших оптических инструментов, как мог он принять теперь мистическую науку, твердившую о неприкосновенных таинствах? Он ясно сознавал, что народ обманывают ложными святынями. Он выдел погоню за властью и богатством там, где проповедовались нестяжательство и любовь к ближнему. Часто бывая в Риме и в римских провинциях, он понял, на чем держится папский престол. И когда обозленные кардиналы отправили его в глушь к бастионам турецкой крепости, он продолжал вести тяжбу со своими противниками в Риме. Предшественник Галилея в конструировании телескопа оказался дьявольски прозорливым. Его точка зрения сложилась во время собственных оригинальных исследований. Борьба против мистифицированной схоластики за свободу мысли стала страстью ученого, с которой Священной канцелярии в дальнейшем придется бороться с помощью костра. Доминис созрел на профессорской кафедре, и теперь он не согнется под грузом теорий о папской непогрешимости. И даже облачившись в пастырскую мантию, взяв в руки посох, он оставался гражданином новой эпохи, устремленным к новой науке, к торжеству естественных прав человека.