Ветер сквозь замочную скважину - Стивен Кинг

– Я скорее умру, чем опять начну пить, – сказал он.

Он держал свое слово… но иногда Нелл замечала, как он на нее смотрит. Даже, пожалуй, частенько. Он не делал ничего такого, что можно было бы посчитать непристойным или нескромным, никогда не пытался к ней прикоснуться, не пробовал даже сорвать поцелуй на празднике Жатвы, но она видела, как он на нее смотрит. Не так, как мужчина смотрит на друга или на жену друга, а так, как мужчина смотрит на женщину.

Тим вернулся домой за час до заката, весь потный и облепленный сеном, но очень довольный. Фермер Дестри расплатился с ним запиской, по которой можно было отовариться в лавке – причем на изрядную сумму, – а жена Дестри, добрая женщина, добавила целый мешок сладкого перца и помидоров. Нелл взяла у сына мешок и записку, поблагодарила его, поцеловала, выдала толстый бутерброд и отправила мыться в ручье.

Тим стоял в холодной воде и смотрел на дремлющие, окутанные туманом поля, простиравшиеся перед ним с той стороны, где были Внутренние феоды и Гилеад. Слева темнела громада леса, что начинался буквально в одном колесе от того места, где стоял Тим. Там, в лесу, всегда сумерки, даже в полдень, так говорил папа. При мысли о папе радость мальчика – что сегодня за день работы ему заплатили почти как взрослому – утекла, как вода сквозь пальцы. Как зерно из дырявого мешка. Тиму часто бывало грустно, но каждый раз эта грусть заставала его врасплох. Он уселся на камень, подтянул колени к груди, положил голову на руки и задумался. Погибнуть в пламени дракона так близко к опушке леса – это маловероятно и страшно несправедливо, и все же такое случалось раньше. Папа – не первый, кого постигла такая судьба. И наверняка не последний.

Мамин голос проплыл над полями, донесся до Тима. Мама звала его домой, ужинать. Тим радостно откликнулся, что идет, встал коленями на камень, склонился над ручьем и брызнул холодной водой на лицо. Ему казалось, что у него распухли глаза, хотя он не плакал. Он быстро оделся и побежал вверх по склону холма. Уже стемнело, мама зажгла в доме лампы, и длинные прямоугольники света из окон пролегли через маленький ухоженный сад. Уставший, но снова счастливый – настроение у мальчишек непостоянно, как флюгер, – Тим вошел в дом, залитый теплым, радушным сиянием.

После ужина, когда все было убрано со стола, Нелл сказала:

– Тим, я хочу с тобой поговорить. Как мама – с сыном… и даже больше. Ты уже взрослый, работаешь, сам кое-что зарабатываешь. Твое детство скоро закончится – скорее, чем мне бы хотелось, – и у тебя есть право знать, что происходит. И высказать свое мнение.

– Ты о чем, мама? О сборщике налогов?

– В каком-то смысле, но… думаю, что не только о нем.

Она едва не сказала боюсь вместо думаю, но успела исправиться. Да, ей предстояло принять непростое решение, важное решение, но чего здесь бояться?

Она предложила перейти в гостиную – такую крошечную, что Большой Росс почти касался кончиками пальцев двух противоположных стен, когда стоял в центре комнаты, вытянув руки в стороны, – там они с Тимом уселись перед неразожженным камином (то была теплая ночь Полной Земли), и Нелл пересказала сыну ее сегодняшний разговор с Большим Келлсом. Тим слушал с удивлением и нарастающим беспокойством.

– И что ты думаешь? – спросила она, закончив рассказ. Но прежде чем Тим ответил – возможно, Нелл увидела на лице сына тревогу, которую и сама чувствовала на душе, – она поспешно добавила: – Он хороший человек. Он был другом твоего папы. Даже больше братом, чем другом. Я думаю, он меня любит. И тебя тоже любит.

Нет, подумал Тим. Я просто иду в довесок. Он меня даже не замечает. Замечал, только когда я был с папой. Или с тобой.

– Не знаю, мама.

При одной только мысли о том, что Большой Келлс поселится в их доме – и займет место отца в материнской постели, – у Тима все переворачивалось в животе. Как будто ужин не пошел ему впрок, и его вот-вот стошнит. На самом деле его и вправду подташнивало.

– Он бросил пить, – сказала Нелл. Теперь она как будто разговаривала сама с собой. – Уже много лет, как не пьет. В юности он был буйным, но твой папа его усмирил. И Миллисент, конечно.

– Может, и так. Но их обоих уже нет с нами, – заметил Тим. – И знаешь, мама… он до сих пор не нашел напарника, чтобы ходить за железным деревом. Рубит лес в одиночку, а это опасно. Смертельно опасно.

– Времени мало прошло. Он еще найдет себе напарника. Он сильный и опытный лесоруб и знает хорошие участки в лесу. Твой отец научил его, как выбирать самые лучшие, когда они лишь начинали осваивать ремесло.

Тим все это знал и все-таки не был уверен, что Келлс сумеет найти кого-то, кто согласится стать его напарником. Он давно замечал, что остальные лесорубы старались держаться от Келлса подальше. Не то чтобы это происходило сознательно: похоже, они сторонились его безотчетно – точно так же, как опытный лесоруб обходит колючий ядовитый куст, заметив его лишь краем глаза.

А может, я просто все это выдумываю, подумал он.

– Не знаю, мама, – повторил он. – Веревку, которой обвились двое, нельзя развязать.

Нелл нервно хохотнула.

– Ты где это слышал?

– Ты сама так говорила.

Нелл улыбнулась.

– Да, могла и сказать. Рот у меня говорливый. Ладно, сынок, завтра будем решать, а сейчас давай спать. Утро вечера мудренее.

Но в ту ночь обоим не спалось. Тим размышлял о том, как все будет, если Большой Келлс станет его отчимом. Будет ли он проявлять доброту к ним обоим? Может быть, он возьмет Тима в лес и начнет обучать ремеслу лесоруба? Это было бы здорово, думал Тим, но захочет ли мама, чтобы ее сын обучался профессии, которая убила ее мужа? Может быть, мама захочет, чтобы он держался подальше от Бескрайнего леса? Может, она захочет, чтобы он стал фермером?

Дестри мне нравится, он хороший, размышлял Тим. Но я сам никогда в жизни не стану фермером. Ведь совсем рядом – Бескрайний лес, и в мире столько всего интересного.

Нелл тоже долго не могла заснуть из-за своих собственных тревожных мыслей. По большей части она размышляла о том, что станет с ней и с Тимом, если она откажет Большому Келлсу и у них отберут дом и землю – то единственное, что у них есть в этой жизни, а другой жизни они и не знают. Что станет с ней и с Тимом, если им будет нечем расплатиться со сборщиком налогов, когда он приедет в деревню на своем огромном вороном коне?

Следующий день выдался еще жарче, но Большой Келлс пришел в том же плотном суконном пиджаке. Красное лицо лесоруба лоснилось от пота. Нелл убеждала себя, что не чувствует запаха грэфа в его дыхании, но даже если и чувствует – что с того? Это всего лишь сидр, хотя и крепкий, а мужчина может позволить себе пару-тройку глотков, когда идет к женщине, чтобы услышать ответ на свое предложение. К тому же она все решила. Почти решила.

Прежде чем Большой Келлс успел задать свой вопрос, Нелл набралась смелости и сказала:

– Мой сын мне напомнил, что веревку, которой обвились в церкви, нельзя развязать.

Большой Келлс нахмурился. Нелл так и не поняла, что ему не понравилось – упоминание о сыне или о брачной петле.

– Да, – сказал он, – и что с того?

– Я только хотела спросить, будешь ли ты относиться ко мне по-доброму. Ко мне и к Тиму.

– Буду, да. Обязательно.

Он нахмурился еще больше, и Нелл снова не поняла – то ли он сердится, то ли смущается. Она очень надеялась, что смущается. Мужчины, которые рубят лес и не боятся диких зверей из чащи, частенько смущаются и робеют в сердечных делах, Нелл это знала. И при одной только мысли о том, что Большой Келлс может робеть, ее сердце открылось ему навстречу.

– Даешь честное слово? – спросила она.

Он улыбнулся. В аккуратно расчесанной черной бороде сверкнули белые зубы.

– Даю. Клянусь всем, что имею.

– Тогда мой ответ «да».

И они поженились. Многие сказки на этом кончаются; но наша сказка – как ни печально – только начинается по-настоящему.

На свадьбе грэф лился рекой, и для человека, который больше не пьет спиртного, Большой Келлс опрокинул в себя немало. Мама как будто этого не замечала, а вот Тим заметил. И его это встревожило. И еще Тима тревожило то, что мало кто из лесорубов пришел на свадьбу, хотя был выходной. Будь Тим не мальчиком, а девчонкой, он бы заметил еще одну вещь. Некоторые из женщин, которых Нелл считала своими подругами, поглядывали на нее с плохо скрываемой жалостью.

В ту ночь, далеко за полночь, Тима разбудил глухой звук удара и крик. Сперва он подумал, что ему это приснилось, но звуки вроде бы доносились из комнаты за стеной – из родительской спальни, которую мама теперь делила (хотя Тим до сих пор не мог в это поверить) с Большим Келлсом. Тим лежал, и прислушивался, и уже начал опять засыпать, как вдруг услышал приглушенный плач, а потом – голос отчима, резкий и грубый: