Горькие воды - Геннадий Андреев

Излишек бревен беспокоил Непоседова. Потом его осенила мысль. Он вызвал главбуха и предложил не показывать излишка, а дать инвентаризацию, как раньше, по книжным данным. Главбух колебался.

— Мы вот что сделаем, — убеждал Непоседов, — у вас по капитальному строительству намечено 100 тысяч на постройку дома. А мы построим на эти деньги два дома, потому что лес дадим бесплатно, за счет излишка. Понимаете? Даю слово, мы этот излишек за год распихаем!

Поколебавшись, главбух, тоже патриот завода, согласился. Инвентаризационные ведомости засунули подальше, составили новые, всё же показав в них допустимый излишек кубометров в 200. Непоседов радовался и хвастал, какое жилстроительство он закатит в будущем году. Он раздобыл типовые проекты жилых домов и с увлечением переделывал их по своему вкусу.

Но денег на жилищное строительство нам не дали: средства на это Совнарком отпускал с большим трудом, в первую очередь для тяжелой промышленности и военной. Встал вопрос: что делать с излишком леса? Если он обнаружится, на заводе многим может не поздоровиться.

Судьба покровительствовала нам, хотя и неожиданным способом. Теплой апрельской ночью мы засиделись с Непоседовым за шахматами и поздно пошли спать. Только я успел задремать, как в окно забарабанили, я услышал истошный вопль:

— Пожар! Завод горит! — Я вскочил, в одну минуту оделся, застегиваясь на ходу, выскочил из дома. Непоседов уже заводил машину; присоединились механик и главбух и мы помчались на завод.

Над домами города вставало зарево. Мы молчали, было не до разговоров. Выехали в пригород — над черными деревьями вдали красные языки пламени лизали багровые клубы дыма. По направлению — прямо на заводе, но что горит, цеха, кочегарка, склад пиломатериалов, жилые дома? Непоседов гнал машину так, что свистел воздух.

Вынеслись за деревья — Непоседов засмеялся. Я взглянул на него, как на сумасшедшего: так странно слышать смех, когда рядом бушует пламя!

— Корабль торит! — даже радостно воскликнул Непоседов. Стало легче: наш разваливающийся жилой дом стоял довольно далеко от завода.

Вокруг сновала возбужденная толпа, у дома еще метались рабочие, вытаскивающие пожитки из нижнего этажа. Верхний этаж горел, закутанный в пламя, как в рвущийся по ветру красный плащ; с него кое-где уже текли вниз ручейки пламени. Наши и городские пожарники носились, как ошалелые, направляли в огонь струи воды, но было видно, что дом не отстоять.

Его и не надо было отстаивать. Убедившись, что жертв нет, мы успокоились. Из дома все жильцы успели выбраться, большинство вытащило даже свои пожитки, только часть жильцов верхнего этажа выскочила, в чем была.

— Они, пожалуй, сарай отстоят, — говорил Непоседов. Побегав вокруг горящего дома, он вернулся к машине и с удовольствием смотрел, как полыхает пламя, клонясь к длинному бревенчатому сараю, в котором жильцы хранили дрова, держали скот и птицу. — Чёртовы дети, куда они лезут? Пусть и сарай горит.

Главбух не понимал: зачем нужно, чтобы и сарай сгорел?

— Проще простого, — подмигнул Непоседов. — Дом по балансу сколько стоит? Тысяч полтораста? Сарай еще десять. Всего 160 тысяч. Эту кругленькую суммочку мы получим, как страховую премию — и такие дома закатим, закачаешься! Чем больше сгорит, тем лучше…

Дом скоро рухнул, взметнув огромный клуб искр, пламени и дыма. Чуть занялась крыша сарая — к радости Непоседова, пожарники растащили сарай баграми.

Разместив погорельцев в столовой и в клубе, мы поехали домой. Теперь горел Непоседов:

— Утром пишите в Москву, — распоряжался он. — Сгорел жилой дом, сто семей осталось без крова, создалось катастрофическое положение. Пишите сильнее, чтобы проняло. Просим, до получения страховой премии, разрешить начать строительство жилых домов, на сумму премии. Я завтра сам поеду с этим письмом в Москву…

За лето мы выстроили два больших двадцатичетырех-квартирных дома, больше, чем на сто комнат. Если в сгоревшем корабле в маленьких комнатушках у нас ютилось по семье, то теперь большим семьям мы могли дать даже по две комнаты, а некоторым и по целой квартире, с отдельной кухней.

Непоседов сам занимался строительством. На заводе работа шла спокойно и строительство для Непоседова пришлось кстати: иначе он не знал бы, куда девать свою энергию. Здесь он себя показал: типовые проекты его не удовлетворяли и он импровизировал, из разных проектов выуживая, что получше. В каждой квартире он устроил кухню, кладовку, умывальник, настроил каких-то шкафчиков: ему хотелось, чтобы жильцы имели максимум удобств. Мы могли позволить себе это: отборный лес мы дали на строительство бесплатно, из излишка.

Дома получились хорошими, но Непоседову этого было мало. Он договорился с одной мебельной фабрикой, мы дали ей десяток вагонов леса, всё из того же излишка, а она поставила нам, по дешевке, около ста, комплектов мебели: столы, стулья, кровати, шкафчики, вешалки. Непоседов ликовал: он дал рабочим приличную мебель. Мечтал он еще о том, чтобы в каждую квартиру поставить диван, но на эту роскошь уже не хватало средств.

При вселении жильцов Непоседов присутствовал лично. Он ходил но квартирам и готов был сам расставлять мебель, так, как казалось ему более «культурно». А потом огорченно жаловался:

— Понимаете, квартиры как конфетки. А работяги нанесли тряпок, развесили, расстелили — всё впечатление испортили. Тряпье, рванье, почти: ни у кого хорошего одеяла нет. Прямо, хоть одеяла им за свой счет покупай…

Случилось так, что этим же летом, в области устроили конкурс на лучшее жилищное строительство. Наши дома тоже попали на конкурс и заняли первое место. О них писали в районной и областных газетах, ставя непоседовское строительство в пример другим. Конкурсная комиссия не знала, что мы на сто с лишним тысяч рублей перерасходовали отпущенные на строительство средства, так как лес дали бесплатно. Такая возможность редко у кого могла быть. Не часто встречается и непоседовское рвение, выхаживавшее строительство, как мать своего ребенка.

Как бы там ни было, а каверзы учета плюс нечаянный пожар и непоседовское усердие дали нам возможность обеспечить своих рабочих хорошим жильем. А Непоседову, вполне заслуженно, они дали возможность еще раз почувствовать удовлетворение от плодов трудов своих: он опять ходил сияющим.

Ошибка Сталина

По необходимости, человек может жить и работать в любых условиях, но это не значит, что он может мириться с этими условиями и привыкнуть к ним. В этом, вероятно, состоит основная ошибка Сталина и вообще марксистов, считающих, что поскольку «бытие определяет сознание», человек может свыкнуться с любым бытием.

Сталин и его «соратники», конечно, знали, что за стройным социалистическим фасадом скрывается невероятное комбинаторство. Больше, они даже поощряли это комбинаторство, призывая к проявлению «инициативы на местах», тогда как «инициатива», при тотально-плановом хозяйстве, могла быть лишь нечистым комбинированием. Но она помогает осуществлению приказов власти, а Сталину важна в первую очередь социалистическая внешность, но не её безобразное содержание. Внешность, основа советской жизни, выдержана в стиле «социалистического бытия», — по мысли «вождей», это бытие со временем придаст людям другое, социалистическое сознание, т. е. заставит свыкнуться со своим положением.

Свыкнуться было невозможно. Как они часто, по необходимости, приходилась нам «комбинировать», привыкнуть к этому мы не могли. Нет, нет, да и делалось противно. В душе поднимался протест: кто заставляет нас заниматься подлогами, нечистыми делами, зачем, для какого дьявола нужна вся эта безобразная канитель? Почему нам не дают возможности работать по-человечески, честно, без унизительного ловкачества? Мы чувствовали себя униженными, оскорбленными этим ловкачеством и временами становилось невыносимо тошно.

Людей, у которых изначально анархическая, влекущаяся к разрушению часть души превалирует над другой, стремящейся к созиданию, к порядку, вероятно, не так уж много. И почти у каждого человека есть врожденное чувство уважения к официальным бумагам, установлениям, законам, от кого бы они ни исходили. Мы нарушали их, часто ни на секунду не задумываясь, будто бы уже привыкнув к нарушениям, а в подсознании в это время грызла совесть: так поступать нельзя. B конце концов это ведет в развращению людей. Хорошо, что у нас Непоседов и главбух были внутренне порядочными людьми — на других предприятиях на почве легкого отношения к документам и правилам и из-за множества рожденных советскими условиями причин процветали взятки, хищения, растраты, мошенничество. Суды завалены подобными делами.

Это разъедающее противоречие грызло многих людей на заводе. Технорук спасался тем, что старался отходить в сторонку, замыкался в свое узкое дело; главбух временами словно без причины мрачнел и ходил тучей; механик два-три раза в году запивал «мертвую» и тогда стремился каждому встречному выложить всё, что накопилось у него на душе, — перепуганная жена ловила его и запирала в чулан. Люди словно тосковали по отобранной у них возможности нормально, по-человечески работать и жить и не находили себе места.