Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Их слова неотделимы от их лиц и судеб.

Имя и судьба Шолохова приоткрывают нам пути в его род.

Его род разветвляется в русский народ.

Каждая ветвь этого рода для нас дорога и значима. И мы зачарованно смотрим, как с разных краёв Руси-России – Новгорода, Чернигова, Рязани – собирался его гений. Даже сам по себе этот разброс – север, юг и центр России – символичен.

Жизнь же Шолохова является ещё и замечательной иллюстрацией ко всем его романам и помогает увидеть их иначе, глубже, по-новому.

Как судьба Есенина заставляет глубже понимать его поэзию.

Как судьба Льва Николаевича Толстого, судьба Бунина, судьба Андрея Платонова помогает нам совсем иначе, лучше, чище видеть, осознавать написанное ими.

* * *

Дочка Маша привезла из Москвы в Вёшенскую собаку.

Рассказала: заходили с мужем в подъезд, а псина первой юркнула в дверь. Подумали: может, домой идёт, хоть слишком уж грязная для домашней собаки. Лифт вызвали – она в лифт. Ну, поднялись вместе с ней. Дверь в квартиру открыли – а она туда.

Делать нечего – отмыли.

У новой питомицы оказалась длинная шелковистая шерсть с чёрными пятнами. Определили её, как финскую лайку, хотя была она всё-таки дворнягой. Сводили к ветеринару – проверить, здорова ли. Ветеринар сказал: здорова. Только беременна.

Шолохов назвал собаку Дамкой, и едва ли в честь автора «Стремени».

Родила она девять щенков – всех раздали: шолоховские же! К тому же, как неизменно уверяли новых хозяев, породистые.

Дамка влюбилась в хозяина. Хозяин влюбился в неё. Собака неотступно ходила за Шолоховым. Целыми днями сидела в его комнате. Когда являлась гости, во все глаза следила за происходящим: любой резкий жест – и тут же раздавался её рык: не надо размахивать руками.

Обладала удивительным навыком: на вопрос хозяина «А где у нас Мария Петровна?» – бросалась, находила хозяйку и вела её к Шолохову.

…Мы бы так любили своих лучших русских сыновей, как собака его любила.

Глава семнадцатая

Над Тихой водой

Ещё в 1974 году, в преддверии тридцатилетия дня Победы, в ЦК задумали создать масштабное кинополотно о Великой Отечественной: чтоб и послевоенному поколению показать, как было, и фронтовиков почтить, и миру напомнить.

Выбор режиссёра был очевиден – получивший за экранизацию «Войны и мира» премию «Оскар» всемирно прославленный Сергей Бондарчук.

У Министерства обороны возникла идея экранизировать подобающие дате маршальские мемуары, но для Бондарчука не менее очевиден был выбор литературной основы: «Они сражались за Родину».

В ЦК спорить не стали: Бондарчук и Шолохов – что лучшего желать в такой юбилей?

Съёмки начались в конце мая. А 10 июня 1974 года Бондарчук привёз в станицу Вёшенскую целую делегацию: помимо партийного сопровождающего, директора и оператора картины, с ним нагрянули актёры Иван Лапиков, Юрий Никулин, Вячеслав Тихонов, Георгий Бурков и Василий Шукшин.

Все они уже были, причём без проб, утверждены на роли и успели отыграть в нескольких эпизодах.

Актёры ждали от Шолохова доброго напутствия.

Но был один человек, который хотел большего: Шукшин.

Прозу Шукшина Шолохов читал и к нему присматривался.

Шукшину шёл 45-й год. Шолохову в те летние дни, когда происходили события, описанные в романе «Они сражались за Родину», было 37. Но странным образом получилось так, что Шолохов превосходил Шукшина по возрасту не только сейчас, в свои без малого 70, но даже в те 37 – ведь к тому времени он был автором «Тихого Дона» и ещё двух томов высочайшего уровня прозы.

Шукшин всё острее мучился неразборчивой гонкой своей жизни и вглядывался теперь в Шолохова, словно пытаясь понять: как он успел ещё тогда, к середине войны, не достигнув сорока, сделать то, что Шукшин, надрываясь, всё не мог успеть: сказать непререкаемое слово без скидок на что бы то ни было.

Он ехал к Шолохову напряжённо, волнительно, с несколькими огромными вопросами.

При этом надо понимать, кто такой был Шукшин к 1974 году. Народный любимец всея Руси, обладавший беспримерной, не меньше, чем у Высоцкого, популярностью и узнаваемостью: снявшийся в 25 фильмах, сам, как режиссёр, снявший пять полноценных картин, он был автором «Калины красной», вышедшей в прошлом, 1973 году. Фильм стал абсолютным лидером проката: его посмотрели свыше 60 миллионов человек. Как автора нескольких книг прозы, Шукшина самого экранизировали – был уже фильм «Конец Любавиных» по его роману «Любавины», написанному под безусловным влиянием шолоховских романов, как, впрочем, по факту, весь жанр советского эпоса – от «Вечного зова» Анатолия Иванова и цикла «Пряслины» Фёдора Абрамова до «Канунов» Василия Белова и трилогии «Судьба», «Имя твоё», «Отречение» Петра Проскурина. Имя Шукшина прочно стояло в ряду ведущих «почвенников». Главным делом своей жизни он видел экранизацию второго своего романа «Я пришёл дать вам волю», посвящённого Степану Разину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Георгий Бурков вспоминал, что Шукшин «надеялся на отдельную встречу, готовился к ней… Он как бы хотел что-то вроде благословения, чтобы Шолохов какое-то слово заветное ему сказал с глазу на глаз…».

О чём он хотел сказать, спросить? Едва ли Шукшин сам знал до конца.

О надорвавшемся в катастрофах столетия русском народе.

Он уже готовился к съёмкам своего Разина и, конечно же, хотел говорить о нём: правдолюбце, который взыскует лучшей доли для всех, а в ответ его ломает государство, клянёт казённая церковь – но народ при этом своего героя помнит и поёт о нём песни из столетия в столетие.

Шукшин, конечно, болел темой донского казачества, которое он, выросший в Сибири, знал плохо, додумывал по ходу написания романа, интуитивно угадывая суть происходящего и путаясь в этнографии. Казаки у Шукшина изъяснялись «сибирским» языком, ходили по какой-то особой земле, где едва угадывалась донская степь – но для тех задач, что он себе ставил, это, быть может, и не имело определяющего значения.

Он, рискуя быть обвинённым в богохульстве, видел своего Разина подобием Христа, который осмысленно шёл на Голгофу.

И сходство, и различия шукшинского Разина и шолоховского Мелехова – очевидны. Оба героя настояны на одном: бесстрашном, неистовом поиске правды. Но Мелехов – сомневается, а шукшинский Разин с какого-то дня – уже нет, оттого, что, позвавший за собою людей, уже не имеет на это права. Оба мучаются на своих путях, греша и оступаясь, и страшная рана у обоих разрастается ровно посредине души.

Помимо этого, роднило Шукшина и Шолохова природное знание русской смеховой культуры, пересмешничество, порой весьма жёсткое. Бондарчук очень точно выбрал Шукшина на роль Лопахина, видя в его характере затаённое скоморошество, которое могло перейти то в припадок бешенства, то в приступ невыносимой жалости ко всему сущему.

Будучи сибиряком по роду, Шукшин был по-южному резок, вспыльчив. Его гибельный загул был в чём-то «казачьим», безоглядным: как лихое мелеховское пьянство посреди войны.

Едва ли Шукшин хотел услышать конкретные ответы. Но точно ждал отклика на то, что у него болело.

Однако не мог же он этой болью делиться при всех!

В присутствии съёмочной группы нельзя было затеять разговор о Разине: товарищи решат, что Вася тянет одеяло на себя, да и Бондарчуку может не понравиться – за другим же приехали. Притом что сам Бондарчук, оставив актёров в гостинице, с утра ушёл к Шолохову и проговорил с ним несколько часов.

Бурков прав: Шукшин сильно надеялся, что Шолохов уделит ему отдельное время.

В жаркий донской полдень Михаил Александрович и Мария Петровна встретили артистов во дворе, разглядывая их, словно Тарас Бульба с женой вернувшихся с учёбы Остапа и Андрия.

Перешли за стол: закусить, чем бог послал, без особых излишеств, но по рюмочке предложили.

Мария Петровна вспоминала про Шукшина: «Он ничего не ел, не пил. Всё смотрел на Михаила Александровича…»

Василия Макаровича не унизили вопросом, отчего он не выпивает и не имеет аппетита: Шолохов сам шепнул жене, что у него язва желудка и подносить ему не надо.