Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

— Это длится с тех пор, как я получила развод, — слышу я довод.

Допустим! Опускаюсь на стул, где я раньше сидел.

— Ну, и как он тебе? — вопрошаю с ухмылкой.

Она выдыхает:

— Отлично!

Напрасно я ждал излияний. Она не из тех, кто начнёт разукрашивать образ любовника яркими красками, лишь бы только позлить.

Солонка с отколотым краем, которую я уронил, оказалась в руке. И я думаю, соль — это к ссоре. А перец к чему?

— Он лучше меня? — вырывается непроизвольно.

Настя кусает губу. Отпускает невинное:

— Что ты имеешь ввиду? — но, глотнув, добавляет, — Если ты про размер пениса, то не лучше. Но если про то, как его применять…

Я выхожу из себя моментально.

— Заткнись! — опускаю кулак, и смотрю на неё неотрывно.

Вот стерва! Ещё расскажи, как он трахал тебя! В каких позах имел и в какие отверстия…

— Не смей повышать на меня голос, — цедит она. И сидит, распрямившись, как струнка.

Я выпустил гнев на свободу. Но легче не стало! Провожу по лицу. Я не должен, не должен…

— И что ты намерена делать? — вопрошаю как можно спокойнее.

Она ставит чашку:

— Ты о чём?

«Не валяй дурака, Настя! Ты знаешь, о чём я», — думаю я про себя. А вслух повествую:

— Об этом! Ты хочешь связать свою жизнь с автослесарем?

— А почему бы и нет? — вопрошает с издёвкой.

Да, точно! Она издевается. Просто хочет меня уязвить.

— Может быть, он предлагал тебе руку и сердце? — смеюсь.

— Пока ещё нет, — отвечает.

Конечно! И вдруг добавляет манерно:

— Я, знаешь ли, после развода. Не спешу себя связывать узами брака.

Игра! Всё игра. Совершенно бездарная, Настя! Ты не актриса, ты просто глупышка. Если решила, что я поведусь.

— Он, наверное, гол, как сокол? — подвожу я итог.

Она усмехается, словно гордится. Уж было бы чем!

— Ошибаешься, — слышу, — У него автосервис и мойка. Вполне обеспеченный муж.

Я прячу в ладонях усмешку. Муж, вы подумайте только!

— Ты серьёзно?

Встаю. Азарт не даёт усидеть.

— Ты же это назло мне всё делаешь, Настя? — говорю, и пытаюсь увидеть свою правоту в её взгляде.

Но изумрудная глубь безмятежна, тиха.

— Тебе? — удивляется Настя.

— Ну, а кому? — вопрошаю, уже и сам ощущая, как тает моя убеждённость в своей правоте, — Ты же не можешь всерьёз полюбить автослесаря? Привести его в дом, познакомить с детьми. Настя, это не твой почерк. Признайся, ты мстишь?

Она ошарашено смотрит. Как рыба, хватает ртом воздух. Сейчас прокричит обвинения. Поднимется. Станет меня прогонять.

Но Настя берёт себя в руки.

— Самойлов, хочу огорчить тебя! — произносит спокойно, словно мнит себя умной, — Мир не вертится вокруг твоей персоны. Представь себе, есть много мужчин…

Других! Вы подумайте только! Так значит, их много?

— Я раскусил тебя, Настя! Признайся уже! Это блеф?

Она дуется. Губы искусаны. Как бывает всегда, когда есть, что сказать.

И я продолжаю давить на больное:

— Этот твой слесарь, он вообще в курсе того, что у тебя есть двое детей?

Настя кивает:

— Да, в курсе.

Но это не всё. Ведь она обеспечена. Мною! Я дал ей последние деньги. И не для того, чтобы всякие личности вились вокруг. И питались от этой «кормушки»…

— А он в курсе того, что у тебя на счету лежат два миллиона? — вопрошаю с намерением выжать её до конца.

Скорее всего, рассказала ему о деньгах! А он просто взял на заметку. Богатая баба, с детьми. Вот добыча!

Она пожимает плечами:

— Какая разница, в курсе он, или нет?

— Большая! — кричу ей в лицо, — Ты для него, как приманка. Копилка с монетами. Придёт время, он вытряхнет всё, без остатка! Сколько таких приживал?

Она излучает спокойствие. Точнее, пытается излучать. Я-то вижу, как руки дрожат. Она прячет ладони подмышками.

— Он не такой, тебе ясно? — заявляет с достоинством истинной леди.

— А какой он? — бросаю.

«Твой слесарь, твой ёб*рь, твой стыдный секрет».

— Он лучше, — вздёрнув свой маленький нос, отвечает она.

«Лучше кого?» — хочу я спросить. Тебе ведь и сравнивать не с кем! Разве что только… со мной.

— И чем же он лучше? — смеюсь я в ответ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ну, же! Давай! Расскажи мне, какой он, твой трахарь? Горячий, большой, мускулистый…

— Тем, что он любит меня, — заявляет она.

Вот же, стерва. Я тупо молчу. Не найдя, что ответить. Любовь… Да что она знает об этом?

— Любит, значит? — бросаю с усмешкой, — А ты? Ты тоже… любишь его?

Она закрывает глаза. Улыбается собственным мыслям. Издёвка! Бездарная шутка! Игра…

Я вижу, как взгляд её странно мутнеет. Она отвечает:

— Люблю, — и глаза опускаются в тщетной попытке сокрыть эту влагу.

«Люблю», — это слово звучит в голове отрезвляющим эхом. Люблю! И я думаю: «Нет!». И хочу ухватить её, сделать ей больно. Но, не двинувшись с места, стою и смотрю, как слезинка стекает по бледной щеке. Как порхают за шторой снежинки…

— Вот как быстро меняются предпочтения, — отвечаю пространно. Не могу уложить эту правду в своей голове.

— Да, — улыбается Настя, — Особенно, если жизнь даёт тебе повод меняться.

Я не смотрю на неё! Не могу. Опускаю глаза и пытаюсь понять, что конкретно сломалось? Но, ни злобы, ни жажды излить её. Только обида. И боль, будто где-то под рёбрами острое лезвие.

Так вот, значит, как? Мои ноги дрожат, я хочу опуститься на пол. Но, качнувшись, хватаюсь за воздух. Пытаюсь себя удержать на плаву…

— Ты прости меня, Насть, — говорю. И не знаю, за что я прошу у неё извинений. За то, что приехал? Наехал! Что пытался её обвинить? За то, что заставил её мне признаться.

— А ты меня, — отвечает она еле слышно.

Мы оба молчим, смотрим в стороны. Наши взгляды боятся нащупать друг другу в глухой тишине. Слышно даже, как падает снег. Опускается с шелестом на подоконник…

— Ну, не знаю, — смеюсь я, пытаясь прервать эту пытку, — Эраста Фандорина я ещё мог бы простить. Но такое… Как его, кстати, зовут?

— А зачем тебе? — хмыкает Настя.

Я пожимаю плечами:

— Да так, чтобы было.

Она молча кусает губу. Опасается выдать!

— Да брось, — говорю я шутливо, — Не думаешь же ты, что я буду бить ему морду?

— Почему же не думаю? Прецеденты были, — улыбается Настя.

Я вспоминаю Эльдара. И свой грандиозный фингал. Вспоминаю всё разом! И то, как впервые увидел его рядом с Настей. И что испытал, когда он говорил обо мне. И то, как она попросила развод! Как я расписался под текстом, который навеки лишил меня прав появляться здесь в качестве мужа…

Мне нужно уйти. Я не знаю, но чувствую это! Иначе… Боюсь, что не выдержу быть рядом с ней. Отчего эта близость теперь так болезненна?

Собираюсь, стою на пороге. Она провожает меня.

— А знаешь, — пытаюсь быть вежливым, — Я даже рад за тебя. Наверно? Не знаю! Не понял ещё.

Глупость! Враньё. Я не рад. Я раздавлен.

Она усмехается. Губы терзает. Привычка кусать их всегда раздражала меня. А сейчас она кажется милой…

— Взаимно, — слышу в ответ.

Но ведь она тоже врёт? Как и я! Это просто не может быть правдой.

Где-то шумно играют мальчишки. Кто-то лопатой скребёт по земле.

Я отъехал и выбрал соседнюю улицу. Здесь нет знакомых. Никто не увидит меня. Мотор заглушил и курю. Весь разговор, её голос, бегущей строкой перед мысленным взором. Она так и сказала: «Люблю».

Как давно я не слышал подобного? А как давно говорил о любви? Не скажешь сам, скажет кто-то другой. Так, выходит? Неужели, она его любит…

Вспоминаю, как Настя его защищала. И по телу мурашки бегут! Она бы меня укусила, если бы я оскорбил его честь. В груди теснится обида. Как будто меня обокрали, и вор мне известен. Но только никто не желает его посадить!

Я так долго считал, что мне пофиг. И думал, бывает! Прошло. А теперь… Я не знаю. Не могу объяснить сам себе, почему. Почему? Почему мне так больно?

Глава 24. Настя

Разборки с уборкой прошли «на ножах». Возник спор о том, чей вклад в поддержание чистоты должен быть более значим. Размер арендованной площади за критерий не брался.