Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

Самойлов становится ближе к окну. Долго смотрит в него. Позволяет мне сделать напиток. Я смотрю, как чаинки всплывают наверх.

— Как низко ты пала, Кучинская. Тебя трахает слесарь?

Я хватаюсь за полку. Боюсь, что колени подкосятся. В голове одна мысль: «Не ведись!». Но я игнорирую этот позыв, и пускаю наружу свой гнев:

— Кто б говорил? Подбирать на обочине шлюх — это лучше, чем спать с человеком, который тебя уважает?

Он стоит, занимая оконный проём. Даже глядя на спину, я чувствую злость, что исходит от тела. И уже сожалею, о том, что позволила этим словам прозвучать.

— А Деня знает об этом? О том, что ты спишь с его… боссом? — произносит Самойлов. И победные нотки звучат в его голосе так очевидно, как будто он знает ответ.

Я порываюсь толкнуть его в спину. Ошпарить его кипятком. Но держусь!

— Тебе неймётся? Так и хочется добить, разрушить до конца то, что ещё не успел? — говорю ему. Голос дрожит. Даже чашку поднять не решаюсь. Боюсь — уроню!

Илья, обернувшись, глядит на меня сверху вниз. Излучая довольство.

— Разрушить? Добить? Не пойму, ты смеёшься? Ведь это ты подала на развод! Это тебе не терпелось выгнать меня из дома. Остаться одной! Чтобы сюда привести, наконец, своего автослесаря?

Я буквально дрожу. Выхожу из себя. И поэтому тщётно пытаюсь дышать, как советуют в курсах по йоге. Вдох через нос, выдох через рот. Ещё и ещё раз.

— Молчишь? — заключает Самойлов, — Значит, я угадал? И давно ты даёшь ему? Год, или больше?

— Как ты смеешь, — цежу по слогам, — Как ты смеешь меня обвинять? Я ни разу ни с кем не спала за всё время брака!

— Ни разу? — бросает Самойлов.

— Не нужно мерить всех по себе, — отвечаю. Беру себя в руки. А ещё — беру в руки чай. И сажусь церемонно, держа свою кружку.

Илья продолжает стоять у окна. Глаз не сводит.

— И давно это длится? — задаёт он вопрос.

Ах, вот о чём речь! Он за этим пришёл. Унять своё чувство вины? Уличить меня в этом. Не выйдёт!

— Это длится с тех пор, как я получила развод, — говорю ему честно.

Не совсем. Ведь с Витей у нас было раньше. Если считать тот его поцелуй, и объятия после ремонта… Но ему это незачем знать! Кто он? Бывший. Всего лишь.

Илья усмехается, лижет губу. И подходит к столу. Стул трещит, когда он садится. Буквально роняет себя.

— Ну, и как он тебе? — говорит с безобидной улыбкой. Словно подружка, которая хочет узнать обо всём.

Выдержав взгляд, адресованный мне, я вздыхаю:

— Отлично.

Самойлов сгребает солонку. Трясёт, проверяя. Будто хочет рассыпать её содержимое на пол.

— Он лучше меня? — этот вопрос повергает в смятение.

Мне охота смеяться! Но я вынуждаю себя быть серьёзной. Ведь речь идёт о жизненно-важных вещах.

— Что ты имеешь ввиду? — уточняю и пью. Чай меня согревает, и я решаюсь спросить, — Если ты про размер пениса, то не лучше. Но если про то, как его применять…

— Заткнись! — он бьёт кулаком по столу. И меня прошибает испарина.

Искажённое гневом лицо смотрит с таким отвращением, что мне хочется выплеснуть чай на него.

— Не смей повышать на меня голос, — вкрадчиво, сдержанно, стойко ему говорю.

Самойлов смеётся. Ладонью ведёт по лицу, собирая в пригоршню его выражение. И вот он, опять, безобидный! И тон его мягкий и ласковый, побуждает меня продолжать:

— И что ты намерена делать?

Сглотнув, ставлю чашку на стол:

— Ты о чём?

Илья, покачав головой, выдыхает:

— Об этом! Ты хочешь связать свою жизнь с автослесарем?

— А почему бы и нет? — улыбаюсь злорадно.

Он будто не верит:

— Может быть, он предлагал тебе руку и сердце?

«Предложит», — думаю я. Ведь уже не единожды слышала разного рода намёки на то, что пора познакомить детей, выйти в люди и стать настоящей осмысленной парой.

— Пока ещё нет, — пожимаю плечами, — Я, знаешь ли, после развода. Не спешу себя связывать узами брака.

— Он, наверное, гол, как сокол? — вопрошает Самойлов.

Какой напыщенный вид! Да он, верно, мнит себя Богом?

— Ошибаешься, — я сметаю пылинки с колен, — У него автосервис и мойка. Вполне обеспеченный муж.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Самойлов смеётся, склоняется, прячет в ладонях лицо:

— Ты серьёзно?

Встаёт и не может найти себе места. Точно запертый в клетке, меряет кухню шагами. Пыхтит.

— Ты же это назло мне всё делаешь, Настя? — выдаёт свой вердикт.

— Тебе? — вскинув брови, смотрю на него.

— Ну, а кому? — заявляет Самойлов, — Ты же не можешь всерьёз полюбить автослесаря? Привести его в дом, познакомить с детьми. Настя, это не твой почерк. Признайся, ты мстишь?

Я ошарашена. Даже слов подыскать не могу. Хватаю воздух распахнутым ртом.

— Самойлов, хочу огорчить тебя! Мир не вертится вокруг твоей персоны. Представь себе, есть много мужчин…

Но он обрывает меня недоверчивым смехом. Маячит, кусает губу.

— Я раскусил тебя, Настя! Признайся уже! Это блеф?

Я молчу.

— Этот твой слесарь, — продолжает Илья, — Он вообще в курсе того, что у тебя есть двое детей?

Я киваю:

— Да, в курсе.

— А он в курсе того, что у тебя на счету лежат два миллиона? — мечется он, словно пёс, что сорвался с цепи.

Я пожимаю плечами:

— Какая разница, в курсе он, или нет?

— Большая! — рычит он, как зверь, — Ты для него, как приманка. Копилка с монетами. Придёт время, он вытряхнет всё, без остатка! Сколько таких приживал?

— Он не такой, ясно тебе? — говорю, сцепив руки в замок.

— А какой он? — с издёвкой бросает Самойлов.

— Он лучше, — заявляю я, поймав его взгляд.

«Лучше тебя», — добавляю глазами. Илья смотрит пристально. На скулах видных желваки. И чего он так взвился? Боится, что деньги истрачу? Зачем же отдал?

— И чем же он лучше? — смеётся мой бывший.

— Тем, что он любит меня, — отвечаю.

Хотя Витя ещё никогда не говорил о любви. Но мне так хочется думать, что он меня любит. А иначе… зачем это всё?

Эта фраза его отрезвляет. Самойлов молчит, переваривает.

— Любит, значит? А ты? Ты тоже… любишь его?

Я вспоминаю объятия Вити. Как лежала в кольце сильных рук. Как он успокаивал, даже без слов. Не пытаясь узнать и залезть мне под кожу. Он просто был рядом, когда я так сильно нуждалась в заботе, в поддержке, в мужчине, который поймёт.

Глаза увлажняются. Я закрываю их. Тихо ему отвечаю:

— Люблю.

Самойлов молчит. И мне даже кажется, он ушёл. Сейчас я открою глаза и уже не увижу его.

Открываю. Стоит! Смотрит в сторону.

— Вот как быстро меняются предпочтения, — говорит с сожалением в голосе. Но о чём сожалеет? Я до сих пор не пойму.

— Да, — отвечаю, — Особенно, если жизнь даёт тебе повод меняться.

Он опускает глаза. Но когда поднимает их… Сердце моё прекращает стучать на какое-то время. А потом запускается вновь!

— Ты прости меня, Насть, — произносит Илья, незнакомым, несвойственным тоном. В нём нет больше злобы, обиды, попытки меня наказать. Возможно, впервые за всё это время, он просит прощения.

Я смотрю на него, и чувствую боль, которая снова пытается сбить меня с курса.

— А ты меня, — отвечаю, пока не сорвалась.

Он усмехается, трёт переносицу. Как делал всегда, ощущая вину.

— Ну, не знаю. Эраста Фандорина я ещё мог бы простить. Но такое…, - вздыхает, — Как его, кстати, зовут?

— А зачем тебе?

— Так, чтобы было.

Я не решаюсь сказать.

— Да брось, — напирает Самойлов, — Не думаешь же ты, что я буду бить ему морду?

— Почему же не думаю? Прецеденты были, — напоминаю с улыбкой.

Мы смотрим друг другу в глаза и молчим. И в этом молчании есть что-то странное.

Илья собирается. Вдруг вспоминает какое-то срочное дело. Я не держу его. Пускай поскорее уйдёт. Мне почему-то сейчас очень нужно остаться одной. И подумать.

— А знаешь, — произносит уже на пороге, — Я даже рад за тебя. Наверно? Не знаю! Не понял ещё.

Я усмехаюсь, кусаю губу. Не могу сказать того же. Но всё же бросаю: