Роман Петровичъ - Виктор Заякин

По лицу Сыча пробежала сильная судорога, и было видно, что происходящее вокруг весьма его забавляло. Он толкнул локтем стоящего рядом бородатого мужика и, подмигнувши ему, сказал: "Ишь, шо вытворяют, шельмы!". Мужик грузно развернулся, плюнул на кулак и очень больно ударил Стихопливсорыча толстенным коленом в низ живота.

Только тогда Сыч разрешил для себя загадку, над которой бились лучшие клаксонские умы последние два года. Он понял, почему земляне мужского пола при подобном воздействии на соответствующий орган корчатся, сгибаются, хватаются за эту штуку руками, и на некоторое время выпадают из общего цикла восприятия действительности. Это не было, как оказалось, ритуальным обрядом почтения, это было просто очень и очень больно! Счастливый учёный глубоко закатил глаза, выкатил вместо них зенки, и, застонав, полностью ушёл в изучение не испытываемого им до этого ощущения.

А тем временем, не мелко в космосе, покрывал матами парсеки проснувшийся Петрович. Измотанный дословным переводом этих многоэтажных построений, Бэдтрак натужно силился и насильно тужился, но чего хочет Петрович так толком и не понял. Барин в сердцах плюнул.

Если бы это был не роман, а, например, американский фильм, то это место режиссёр смаковал бы минут пять, не меньше. Сначала крупным планом глаза главного героя — в них отражается тоска по родной планете и снимающая его камера. Потом медленно опускаясь, камера демонстрирует нам, кроме общей небритости, мужественный рот и элегантные зубки. Далее вид изо рта. Общий план корабля, спящий Толян, экран монитора с надписью "Не понял! Повтори ещё пару раз!!". И кульминация — вылет плевка. Включается замедленная съёмка с пяти точек, включая показ окружающего "от первого лица" самого плевка. Музыка в зале затихает и двести тысяч янки, затаив дыхание и даже перестав жрать попкорн, следят за траекторией полёта. Ещё две минуты. Слюна попадает в щель приборной панели и обволакивает странную радиодеталь на двух ножках, на которой красуется боксированная наклейка "Центральный Процессор. Made in China". Пауза — две секунды. И взрыв.

Под грохот пиротехнического тротилла, зрители облегчённо оживляются (особо нервные даже оживлённо облегчаются), и принимаются открывать пятнадцатую бутылку колы.

Да, я уверен так бы всё и было. По «Оскарам» наша фильма задвинула бы этот «Титаник» куда подальше! Главное — подбор актёров. На сегодняшний день список ролей я вижу приблизительно таким:

Ульяна Ленина — Ролан Быков;

кошка Федора — Марк Дакаскос;

Петрович — его только соавтор сыграть может, век воли не видать!

Толян — Николай Караченцев;

Стёпка — Александр Збруев;

Аглая — Джуди Фостер, ну или накрайняк, Лия Ахиджакова;

Акафест — Крачковская, но лучше Эдди Мэрфи;

во всех остальных ролях, а также массовках, также голос за кадром, трюки, брюки, руки-крюки — Джекки Чэн.

Ну, помечтали и хватит. А теперь вперёд, читатель, самое интересное впереди, это всё была присказка с цветочками. Ягодки со сказкою ждут тебя в последующих главах! Тем более, раз ты дочитал до этого места, что, в принципе, очень даже вероятно, я бы посоветовал до читать до конца хотя бы из принципа. Итак, мы продолжаем наше шоу!!!

—37—

Ну, что, соколики, шоу захотели? Ладно уж. Будет вам. Шоу.

… Космический челнок, набирая обороты, выходил на орбиту. Петровича, не привыкшего к такой болтанке и качке, изрядно мутило, но, будучи аккуратным от природы (непонятно, правда, от какой), блевал он исключительно в сторону. И вы, я надеюсь, сами понимаете, на кого. И, видимо, исключительно поэтому пришедший в себя Толян, увидев, кроме нервно вытирающего пасть Петровича, еще и свое отражение в большом зеркале на стене салона, этого переварить не смог и начал волноваться. Барин, хмуро поглядывающий на результат собственных стараний, решил обращаться с пострадавшим помягче и вмешиваться в процесс адаптации только в крайнем случае. Крайний случай наступил через несколько секунд — Толян, своим тихим плачем, умудрился подобраться к 140-децибелльному (болевому) порогу.

Петрович решил воздействовать на подсознание нашего юного друга, а решения у него с делом никогда не расходились. Поэтому двинул он Толяна не куда-нибудь, а прямо в лоб — там, согласно инструкциям любимой книги, у Толяна, при удачном стечении обстоятельств, могла бы находиться подкорка. Раздался звук, напоминающий удар сырым поленом по пустой выварке; вопль тут же оборвался, и Толян возмущенно спросил:

— Петрович, ты чо?

— А ничо, — лаконично ответил Петрович.

— А я… я-то чо?

Петрович с дружеским отвращением взглянул на собеседника и резон но заметил:

— А ты в зеркало взглянь на себя.

Исполнив требуемое, Толян загрустил, отчего Петровичу пришлось вмазать юному страдальцу еще разок. Проявления грусти тут же прекратились, и Толян возмущенно спросил:

— Петрович, ты чо?

— А ничо, — лаконично ответил Петрович.

— А я… я-то чо?..

Ехидно ухмыльнувшись, и оставив двух наших первопроходцев болтаться в этом замкнутом морально — экологическом кругу, перенесемся в другое место.

(Вообще-то, если быть предельно откровенным, подобные финты относятся, с моей точки зрения, к запрещенным ударам ниже пояса. Но, дорогой читатель, поставь себя на мое место! Разве тебе не любопытно было бы понаблюдать, как жадный поглотитель твоей печатной продукции, высолопив от вожделения язык, гоняет по твоему манускрипту в поисках развязки какого-нибудь сюжетного наворота, который ты, исключительно из вредности, задинамил куда-нибудь поглубже и подальше? Нет? Вот и мне тоже… Поэтому, исключительно из человеколюбия и по многочисленным просьбам трудящихся, никуда переноситься НЕ БУДЕМ. Хватит носиться. Будем Толяна отмывать.)

Умелый лектор, какую бы скукогонную бредятину он не нес, всегда точно знает, когда прервать собственное монотонное жужжание и разразиться потасканным анекдотом, лирическим отступлением или просто случаем из собственной жизни. Все это делается во имя одной — единствен ной цели: разбудить слушателя. Поэтому, будучи оправданно высокого мнения о собственной интуиции, дежурный соавтор принимает решение, в пику (а, может, и в другую какую масть) второму соавтору опубликовать СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ список актеров фильма века "Last White Old Dirty Ninja, or The Way of The Exploding Fist of The Zlopukino's Olderman Petrovitch", или как-нибудь там еще. Я-то думаю, что от такого английского многие читатели уже взбодрились.

Итак, начнем!…

… Сказал я себе и начал марать экран монитора. Перепробовав самые разные, самые звездные варианты, и не ощутив ничего, кроме легкого чувства дикой неудовлетворенности, я нашел ИСТИНУ! Все дело, дорогой читатель, в том, что АБСОЛЮТНО ВСЕ роли в этом фильме может сыграть один — единственный актер: Ролан Быков. И сказать мне что-либо лучшее по этому поводу так и не удалось. Только на роль кошки Федоры, я, после долгих колебаний, взял бы все-таки не его, а Вячеслава Невинного (ну, толстый пират в "Гостье из будущего"). Уж очень внешность в контекст попадает!

… Наорав на БЭДТРАКа и заставив того вплотную заняться бедным Толяном, Петрович удовлетворенно щелкнул большими пальцами новеньких ног (благо, было чем: лапы у него получились примерно 47-го размера, что придавало Петровичу, при его ста шестидесяти сантиметрах роста, этакую солидность, основательность, что ли) и принялся прогуливаться по довольно тесному салону, периодически имитируя удар ногой с разворота и с удовольствием отмечая, что благодаря новым ступням радиус поражения у него увеличился раза в полтора. Разошедшийся сатрап быстро перешел от имитации к "бою с тенью", в результате чего изрядно «откаликтированная» "тень" ухромала восвояси, а половина салона была приведена в полную профнепригодность. БЭДТРАК на весь этот бедлам от реагировал лишь несколькими восторженно-бойкими междометиями и выдвижением из какого-то люка в стене некоего железного урода средних габаритов, сразу же вставшего на четвереньки и приступившего к активному пожиранию разнообразных обломков пластика, стекла и т. п. "Во дает! Голодный, наверное," — уважительно посторонился Петрович и решил глянуть, как там поживает Толян. Поплутав некоторое время по коридору, он обнаружил последнего в маленькой комнатке, изрядно напоминающей значительно продвинутый на пути к цивилизации сортир.

Вымытый и вычищенный до блеска, приобретший в результате этого даже какой-то благообразный вид, Толян стоял по стойке «смирно», держа в руках рулон бумаги, и что-то восторженно разглядывал. Выражение его лица свидетельствовало о полном остекленении; талантливый живописец, увидев такое лицо, мгновенно взял бы творческий отпуск на пол года и принялся писать картину, типа "Вручение переходящего малинового пиджака на собрании бизнесменов-надомников г. Большой Йыркыгын", ну, или что-то в этом роде… Счастье, восхищение, зависть (хорошая зависть, дорогой читатель, белая!), непролитые слезы детства, сожаление о загубленной молодости, желание куда-то или кому-то отдать все свои силы — все это (и многое другое!) сплелось в чудном гармоническом диссонансе на этой опухшей роже, с остервенением таращащейся куда-то на стену. Петрович решительно подвинул Толяна и посмотрел на предмет ажиотажа. Лучше бы он этого не делал!!!