Качели судьбы - Ирина Глебова

Он знал, что у неё отпуск — и только. Чувствовал, что отпуск почему-то затягивается, но стеснялся спросить у кого-либо.

Лариса покачала головой, положила на тумбочку обходной лист:

— Будем прощаться, милый граф. Покидаю двор, отбываю в провинцию, в свои дальние поместья.

— Не понял… — сказал он обычным голосом. Весь камуфляж слетел с него мгновенно, Валерка Сарматов смотрел на неё растерянно. — Почему, Ларочка?

Когда она объяснила, он как-то сразу потускнел, ссутулился. Не обращая ни на кого внимание, взял её за руку, попросил:

— Подожди, не уходи, я сейчас с тобой, отпрошусь у мастера… Хоть провожу…

Он убежал, она осталась ожидать. Ларисе было жаль графа. Так же точно было жаль ей Алика при их последней недавней встрече.

Они с Костей шли тогда по центральной улице. Как всегда в воскресный день здесь было многолюдно. Постоянно встречались знакомые, с кем на ходу перебрасывались: «Привет!», с кем на минутку останавливались. Вообщем, гуляли. Лариса почувствовала на себе чей-то неотступный взгляд, завертела головой и увидала Алика. Он шёл по параллельной аллее, вёз перед собой лёгкую коляску с ребёнком, а рядом шла молодая женщина. Их глаза встретились, он смотрел напряжённо, не отрываясь, и она кивнула ему… Лариса не видала Альберта после их печальной и недоброй встрече в колхозе. И не интересовалась им, хотя, конечно, слыхала от одноклассников: женился, бросил училище, вернулся в город, учится в каком-то институте, своя квартира, родился ребёнок…Длинная цветочная клумба разделала две аллеи, но обе пары шли туда, где клумба кончалась, а аллеи сходились на площадку с фонтаном. Там они встретились и остановились. Жену Алика звали Римма. Копна кудрявых, подобранных красивой заколкой волос, серые крупные глаза — симпатичная девушка. Фигура, однако, насколько грузновата. Гибкая, в сереньких брючках и пёстрой футболке Лариса рядом с ней казалась подростком. Ах, какое радостное злорадство испытала она, когда уловила, что жене Алика её имя знакомо: у той дрогнули полные губы, рука непроизвольно легла на ручку коляски, рядом с рукой мужа. И Костя тоже словно почуял какую-то угрозу в этом «однокласснике». Еще бы: Алик смотрел на них обоих не отводя глаз, отвечал не сразу, а после долгой паузы — как сомнамбула. И Костя — что за прелесть этот парень! — наклонился к малышу, пощекотал пальцем его животик, сказал весело Алику: «Молодец, быстро сыном обзавёлся!» А потом обнял Ларису за плечи: «Но мы тебя нагоним, правда, Ларочка?» Она увидела, как судорога искривила лицо её бывшего жениха, а глаза его — Бог мой! — наполнились слезами. И тогда впервые острая жалость вонзилась ей в сердце, и что-то ещё… сознание вины?.. Но они уже шли с Костей дальше по проспекту, весело смеялись, и чувство вины ушло. Нет, не она виновата в происшедшем, а он. Мог бы не жениться по указке родителей, а попробовать вернуть её любовь. А он, слабак, отступил… Но жалость с тех пор жила в ней.

И вот сейчас так же жалела Лариса другого мужчину, тоже слабака, тоже самого виноватого и от своей вины страдающего.

Граф всё-таки отпросился с работы, и они вместе вышли за заводские ворота. Когда Лариса оставила пропуск на проходной, вдруг по-настоящему поняла: сюда больше не вернётся, целый пласт жизни позади. Так грустно стало ей! И после весь этот день-прощание, каждая фраза, сказанная графом, и каждый её ответ, и молчаливое сидение в беседке тихого детского садика, и его щека, трущаяся о её ладонь, и долгие, безмолвные их взгляды — всё было окрашено в грустные тона. Домой пришла, когда уже спускались сумерки. Простилась с графом у подъезда и подумала, взбегая по лестнице к себе на второй этаж: «Теперь он знает, где я живу. Завтра придет». Была уверена и пугалась этой своей уверенности. И очень удивилась, когда граф на другой день не появился.

Он пришёл через день, вечером. Резкий звонок застал Ларису на кухне. Отец с матерью смотрели телевизор, и она крикнула:

— Я открою!

Пошла, вытирая руки полотенцем, распахнула дверь. И столкнулась с ним лицом к лицу. Она не успела ни о чём подумать, как он схватил её за плечи, притянул к себе и припал к её губам своими сухими и горячими, словно умирающий от жажды — надолго, до головокружения…

Всё. Это конец. Конец и начало. Так предстал этот день перед девушкой: как чёткая граница между двумя жизнями — прежней, хорошей, но уже минувшей, а значит неинтересной, и новой, неведомой, но такой манящей, рядом с любимым навек и суженым судьбой человеком. Он понял, он решился, а значит теперь, набирая скорость, помчатся дни к тому мигу, когда грянет свадебный марш… Впрочем, ей эти торжества особенно и не нужны. Он ведь будет жениться во второй раз, а повторные свадьбы, как она слыхала, принято играть скромно. Так даже лучше…

На другой же день Лариса рассталась с Костей. Через много лет, вспоминая об этом, она испытывала неловкость и стыд. Славный парень, от которого она видела только хорошее. Он с радостью исполнял все её прихоти и пожелания, его ничего не раздражало и не тяготило. Был он нежен и робок. Через некоторое время, когда Костя заговорил с ней о женитьбе, и она как будто даже поддерживала эти разговоры, хотя и не торопилась с ответом, он попытался склонить её к близости. Они сидели на диване у Ларисы дома, одни, и Костя, сначала шутя прижал её плечи к диванной подушке. Но потом, распаляясь и уже почти себя не контролируя, стал целовать девушке шею, тело в вырезе лёгкого платья бòльными, оставляющими следы поцелуями. Мускулы его ног напряглись, а руки лихорадочно гладили её бёдра уже под платьем. Он шептал что-то ласковое, полубредовое: «Всё равно будем вместе… Не могу… Люблю…» Сначала Лариса испуганно и взволнованно звала его по имени, пытаясь остановить. Но, надолго замолчав, вдруг сказала спокойно и отчётливо:

— Если ты сейчас не остановишься, сюда больше ногой не ступишь…

И Костя замер, тяжело перевёл дыхание, сел, закрыв лицо ладонями, с дрожью переборол себя. Больше он никогда не повторял подобной попытки. Лариса догадывалась: Костя считает её невинной девушкой. По сути, думала она, он прав. Она не ощущала своего женского естества. Ей очень нравилось целоваться с ним, но и только. И разочаровывать парня она не собиралась: пусть заблуждается, ей так даже удобно. Ведь серьёзно о Косте Лариса не думала уже давно и продолжала встречаться с ним просто потому, что был он славный и весёлый, удобный спутник для прогулок, походов в кино и кафе, не жмот — не возражал, когда она брала с ними за компанию одну-двух подружек. Но его шуточки, анекдоты, над которыми он от души смеялся, были глуповатыми. Он не интересовался книгами, читал мало — то, что случайно попадалось под руку. Знал, что Лариса пишет стихи, но относился к этому так безразлично, словно ничего и не было. Наверное оттого, что последнее время девушка тяготилась их встречами, скучала и злилась, она и сказала ему без подготовки, прямо и резко:

— Больше мы встречаться не будем.

Костя растерялся, хотя, конечно, сразу всё понял.

— Почему, Ларочка? — спросил он.

— Я люблю другого человека.

Но Костя не хотел этому верить, искал другую причину.

— Если ты не хочешь выходить ещё замуж, считаешь, что рано, я ничего, я подожду. Давай и дальше просто так встречаться…

Сердито отвернувшись, Лариса пошла от него через сквер, бросив на ходу, полуобернувшись:

— Больше ко мне не приходи!

Она отошла довольно далеко, когда услыхала вслед торопливые шаги: Костя бежал вдогонку. Непонятно почему, гнев захлестнул её. Оттого ли, что он не хочет оставить её в покое, всё на что-то надеется, оттого ли, что свою вину, себе в том не признаваясь, ощущала… Однако, резко обернувшись ему навстречу, она зло крикнула:

— Отстань от меня, слышишь, отстань!

Он остановился и протянул ей ладонь с двумя ключами на брелочке:

— Вот, возьми…

Это были ключи от её квартиры. Лариса любила гулять со свободными руками, без всяких сумочек, на платье тоже не было карманов. И она, как часто это делала, в этот день тоже отдала ключи Косте. И забыла о них. А парень протягивал ладонь навстречу её злому окрику, и губы его дрожали, а в глазах стояли обида и укор.

Именно этот жест и этот взгляд вспоминала Лариса, повзрослев, с чувством вины и стыда. Но тогда иные мысли, ожидания и мечты владели ею. И она точно знала: нельзя встречаться с двумя сразу, одного любя, а другого жалея. Однако в следующие долгие четыре года граф развеял её наивные убеждения. Мучаясь сам, жил двойной жизнью, и её обрёк на раздвоенность, легкомыслие и ошибки — от желания вырваться из плена, отомстить, причинить боль. От страстного желания быть счастливой…

ГЛАВА 13

Рабочий кабинет хорош для кропотливой возни с бумагами, документами, для подсчётов и сопоставлений, для долгого размышления, если, конечно, отключить телефон и отослать напарника на задание. В кабинете хорошо совещаться с коллегами, спорить, разрабатывать версии. А вот разговаривать с людьми Кандауров в этом официальном месте не любил. В крайнем случае прибегал он к вызову по повестке — когда невозможно было иначе. Но больше всего любил общаться в простой, привычной для собеседника обстановке: на скамейке сквера, в кафе или квартире. И лучше — на кухне. Он любил кухни потому, что там можно было курить, а общий перекур располагает к откровенности. На кухне сама собой возникала мысль о чае или кофе, а за чашечкой разговор ведётся спокойный, искренний.