Качели судьбы - Ирина Глебова

Что была за машина? «Москвич», новый, цвет трудно определить, фонарь от подъезда далеко, вообщем — тёмного цвета. Человек в машине был один. Но Герасимов со всей определённостью утверждать не стал. Ему казалось, что один. Женщина владельца машины узнала, потому что поздоровалась. А потом вроде бы отказалась поехать, отрицательно покачала головой. Но тот ей стал что-то говорить, она раздумывала, но всё же села. Сначала подёргала заднюю дверцу, та была заперта. Водитель снова сказал ей что-то, она обошла машину и села рядом с ним. Да, дверку раза два попыталась закрыть неумело, тихо. А потом, наверно, сам владелец профессионально хлопнул — негромко, но уверенно. Когда «Москвич» уехал, Олег Васильевич, успокоенный — знакомые люди, всё в порядке! — снова закурил, а тут и Грант прибежал.

… Тогда же, сразу у подъезда, провели эксперимент. Кандауров и Лоскутов стали на то место, где находилась машина, Герасимов — у приоткрытой двери. Над подъездом лампа не горела, как и в ту сентябрьскую субботу, утверждал Герасимов. И видно его не было, если, конечно, не вглядываться слишком пристально. Человек в машине, разумеется, этого не делал…

Знакомый! Убийца был знаком Климовой! Догадка эта, посетившая Кандаурова ещё в самом начале расследования, подтвердилась. Он не сомневался — в машине и был убийца, он же и привёз потом тело своей жертвы к дачному полустанку. Пытался ли имитировать несчастный случай? Ведь оставил при убитой сумочку. Если бы забрал — затруднил бы опознание, но не оставил бы сомнение в преднамеренности свершившегося.

Знакомый… Тут Викентий вспомнил свой разговор с Тимофеем Романовым на кладбище. Парень ему рассказал, между прочим, об одном человеке, близком друге Климовой. Когда Тимофей вернулся в город после своих артистических и супружеских злоключений, он был в угнетённом состоянии. И Лариса Алексеевна, угощая его чаем на своей кухне, очень откровенно, с грустью и юмором, поведала ему свою любовную историю. Несколько лет она встречалась с одним человеком. Сначала оба они были свободны, но получилось так, что женился он на другой девушке. И только после этого понял, что любит Ларису. И она любила его, но у него сначала один ребёнок родился, потом другой. В конце концов он решился, начал дело о разводе. Она, казалось, должна быть счастлива. Но она уже знакома с Всеволодом Климовым… «Невозможно объяснить, Тимоша, — рассказывала Лариса Алексеевна, — я скажу банальность, но это было как удар молнии. Всех лет любви к тому, другому, всех страданий и переживаний словно бы не стало. Существовал только Всеволод и нужен мне был только он… Это к тому, дружок, что жизнь непредсказуема».

Тимофей не знал имени того человека. Лариса Алексеевна называла его «Граф» и, смеясь, рассказывала, что и тот звал её «Маркиза». Но парень помнил, что познакомились они тогда, когда Лариса Алексеевна, сразу по окончании школы, работала на машиностроительном заводе. Граф работал с ней в одном цехе. Установить его имя не составило труда. Кандауров узнал, что Валерий Григорьевич Сарматов уже давно, окончив институт, разведясь с женой, а потом вновь оформив брак с нею же, всей семьёй покинул город. И сейчас работает главным специалистом на судостроительном заводе в городе Николаеве.

ГЛАВА 11

Когда рано утром знакомый силуэт всадника стремительно промчался мимо замка, маркиза увидала, как граф, чуть натянув поводья, махнул ей шляпой с белым пером… Она улыбнулась и стала надевать синий халат. Была половина восьмого утра — начало рабочей смены. Лариса стояла у своего стола, а Валерий прошёл по центральному проходу. На ходу повернул голову и приветственно поднял руку.

Встретились они позже, при дворе короля.

— Маркиза, — сказал он, — сегодня утром я видел, как из окна своего замка вы улыбнулись мне. И я был счастлив.

Лариса, опираясь спиной на его рабочую тумбочку, смотрела, как ловко крутил он ручки станка, как потом снимал деталь, в секунду замерял её и складывал в ряд. Подошёл мастер, спросил что-то. Граф состроил недовольную гримасу, сказал ей:

— Ох уж эти мне повара! Надоели. Но они стараются угодить вам, обед должен быть отличным.

— О нет, граф, сожалею. Сегодня я приглашена к королю.

— Тогда позвольте, я подгоню свою карету в двенадцать, и мы поедем вместе?

— О лучшем провожатом я и не мечтаю…

В полдень начинался перерыв. Если Лариса и Валерка шли перехватить что-нибудь по-быстрому в буфет, это значило — «у королевы». Если в свою цеховую столовую — «у короля». Была ещё центральная столовая в другом конце завода. Туда, «за Ла Манш», в Лондон, ездили редко: английский король слыл не очень гостеприимным. Да и дорога небезопасная — бури, кораблекрушения…

Граф работал на шлифовальном станке в одном конце цеха, она — в другом, контролёром. У него было хорошее зрение, и часто, через весь цех, он смотрел туда, где стоял её стол. Однажды попросил:

— Маркиза, заезжайте в мой замок, когда будет свободное время.

Ларису не удивили ни слова Валерия, ни просительная интонация его голоса, ни неуверенный взгляд. Она-то знала, что так и будет, вот только он сам недавно стал догадываться. А то всё по инерции подходил к Любаше, глазки строил. Хотя всё чаще и чаще, сказав девчонке пару шутливых фраз, подсаживался к ней, Ларисе. И вот: «Заезжайте в мой замок».

Он работал сдельно и не мог надолго отходить от станка. Она же иногда целыми днями почти ничего не делала: на её участке продукция шла обычно в конце месяца. Они стали часто видаться, правда, только в цехе. Когда она подходила к его станку, он говорил, что у него повышается производительность труда.

— Знаете, я стараюсь поскорее закрепить деталь и включить станок, чтобы потом говорить с вами.

В перерыве, когда было ещё тепло, они вдвоём гуляли на улице. Длинные аллеи заводского сквера засыпаны жёлтыми листьями, и лишь в этом ощущается осень. А так солнце греет ещё жарко и высокие тополя зелены. Они говорят о чём-то тихо, спокойно, медленно ступая по шуршащим листья: черноволосый парень в клетчатой ковбойке и большеглазая девчонка в синем халате и белом свитере.

— Ваши фрейлины кидают на нас убийственные взгляды, — сказал он однажды, — но вы не обращайте внимания.

А она и не обращала. Ей интересно с ним, это главное. «Вот уж право — близнецы-братья!» — смеялась Лариса про себя. Но иногда смех этот замирал на удивлённо-восторженном: «Надо же!» В детстве они читали одни книги, играли в одни игры, и даже на самые мелочи у них оказывались одни и те же взгляды. Это было странно, а иногда даже страшновато. Скоро они начали понимать друг друга с полуслова, даже с полумысли. До посторонних, слышавших их разговоры, мало что доходило.

Познакомились граф и маркиза недавно. Шёл второй год работы Ларисы на заводе, в инструментальном цехе. Почему она пропустила и это лето, не стала никуда поступать? Её литературные дела шли неплохо. Уже не раз стихи Ларисы Тополёвой появлялись в газетах, напечатал её подборку столичный журнал. Вышел в городе сборник молодёжной поэзии — и в нём были её стихи. Теперь она занималась ещё в одной литературной студии, которая называлась «центральной» и работала при городской организации Союза писателей. И там её привечали. Казалось бы… Но нет, вновь поступать в литературный институт ей не хотелось. Не то, чтобы она боялась снова получить оскорбительный отказ. Не хотела! Можно было бы как Танюша Волкова — на журфак. Это ведь тоже профессия для пишущих. Но факультета журналистики в своём университете не было, а ехать в чужой город, скитаться по гостиницам и квартирам — рассказов Татьяны она наслушалась! — нет, это не по ней. Не в пример подруге, Лариса была домоседкой. Филфак тоже не прельщал, стать учительницей — не её призвание. А на заводе ей нравилось! Цех молодёжный, много приятных ребят и девчонок, атмосфера весёлая, дружная, туристские вылазки к реке, комсомольские поездки по местам боёв, вечера в заводском клубе… Работа не затрудняла, оставляла время и силы для чтения, студии, стихов.

Участок её назывался «сложные штампы», и не даром. Но эти самые штампы — сложные комбинации из сложных деталей, и такие же непростые чертежи, ей просто доставляли удовольствие. Мастер как-то сказал: «У тебя, Тополёва, ярко выраженные технические способности. Поступай в политехнический институт, завод даст тебе направление. Вернёшься к нам инженером, а там, глядишь, и главным специалистом станешь». Она отшутилась и про себя посмеялась: «технические способности!» Ей хотелось писать и только писать!

Сентябрь она вновь провела в колхозе. Это был не тот прошлогодний памятный колхоз, но тоже подшефный завода. Копали картошку и свеклу. А когда вернулась, ещё долго не обращала внимание на этого новенького парня. Позже собственное невнимание казалось Лариса странным. Ведь он, высокий, грациозно-стройный, со жгуче-чёрной шевелюрой, был очень заметен. Она знала, что его зовут Валерка, что он только что демобилизовался, до армии работал здесь же, в цехе, и опять вернулся на своё место. Но всё это было ей безразлично, даже то, что стал, не скрывая, «подбивать клинья» к её хорошенькой напарнице Любаше. Миловидная простушка Любочка млела, закатывая глаза и заливаясь хохотом на каждую его незамысловатую шуточку. А Валерка кокетничал со знанием дела. Лариса изредка удивлённо поглядывала в их сторону — чувствовалось, что парень умнее и интереснее, чем кажется. Но потом снова опускала глаза к страницам: по школьной привычке в часы простоя читала, пряча книгу под столом. Когда Валерий, бывало, пытался втянуть её в разговор, отвечала скупо, чтобы не мешать им.