22 июня. Черный день календаря. - Артем Драбкин

Местное население, только что ставшее граж­данами Советской Украины, еще сохраняло уклад и настроения как в польском государстве и относи­лось неодобрительно к пришедшим Советам, боя­лись колхозов и НКВД. Один из украинцев, посмот­рев на неумелых красноармейцев в буденовках, ска­зал откровенно: «Придут немцы, вас раздолбают, ничего от вас не останется».

Последовала реорганизация с переводом под Любомль, личный состав полка сформировали из призывников осени 1939 г., среди которых было много студентов, снятых с первого курса, и лиц, имевших ранее отсрочки от призыва. Народ грамот­ный, большинство со средним образованием...

Около четырех часов утра 22 июня залпы тяже­лых немецких орудий обрушились на расположение полка. Мы посчитали этот налет провокацией на уча­стке нашей дивизии.

Первый удар немцев пришелся на казармы. Ру­шились балки, проламывались крыши, оседали сте­ны, в грохоте разрывов поднималась пыль, несущая с собой смертельные осколки. Фонтаны разрывов достигали конюшен и артпарка, где стояли орудия и зарядные ящики. Налетом на штабные палатки в первые же минуты был ранен командир дивизиона, безжизненно висела раздробленная рука.

Командование на себя взял начальник штаба дивизиона лейтенант Волчанский. Всеобщая сума­тоха сменилась осмысленными действиями. Каж­дый стремился занять свое место по боевому рас­писанию. С трудом вывели из конюшен шарахаю­щихся и неслушающихся лошадей. Коренной ездовый нашего орудия Сизов бесстрашно вывел свое­го Инквизитора и направил к стоянке передков. За ним по-стадному побежали другие кони. Накрывав­шими разрывами ранило несколько лошадей, но они продолжали свой бег. Привычными движения­ми, сдерживая коней, ездовые быстро составили упряжки, а мы, орудийные расчеты, выкатили из артпарка орудия навстречу упряжкам. Оставляя расстреливаемую снарядами высоту, батарея гало­пом устремилась в район запасных позиций.

Немцы не знали о их существовании. Мы посте­пенно собрались, подсчитали потери, оказавшие­ся в общем небольшими: несколько легко раненных бойцов и потеря двух лошадей. Помкомвзвода Кошелев поехал навстречу командиру батареи Лыся­ку, оставшемуся в полевом штабе ожидать приказаний. Через некоторое время примчалась забытая всеми полевая кухня. В котле аппетитно пахла го­рячая вермишель, и бойцы впервые за время служ­бы наелись до отвала.

В небе появилась «рама». Упряжки замаскиро­вались под навесом ближайших сараев. Движение в расположении позиций прекратилось. Кажется, мы обманули «раму», так как обстрела позиции не последовало, или ее интересовала более важная цель.

Немцы продолжали обстреливать высоту, пере­нося огонь на расположенные рядом с нашими ка­зармы пехотного полка, который, вероятно, мы дол­жны были поддерживать в бою. Полк был сформи­рован из призывников весеннего призыва 1941 г., прослуживших в армии не более двух месяцев. Нам было жаль этих совершенно неподготовленных мальчиков, брошенных в пекло приграничных боев, и мы опять поражались недальновидности или зло­му умыслу начальников из штаба округа.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Начинался жаркий день в прямом и переносном смысле.

Поступил приказ: батарее занять огневые пози­ции к западу от Любомля, за железной дорогой. Ба­тарея рысью преодолела около двух километров по полевым дорогам и выскочила на назначенное ме­сто. Круто развернувшись на огневой позиции, уп­ряжки оставили орудия и отъехали в укрытие, кото­рым служила ближайшая роща.

Закипела земляная работа. Лопата — это такой же боевой инструмент, как и винтовка. Я снял при-

Раненых бойцов грузят на телегу для транспортировки в тыл.

тороченную к станине лопату и быстро выкопал уз­кий ровик рядом с левым колесом пушки, моим местом наводчика. Земля оказалась податливой.

За войну мы перекопали тонны земли. Солдат­ское правило: как только упал на землю при пере­бежке, сразу же копай, чтобы скрыть голову, зад не жалко, затем копай глубже и глубже, вот ты уже спрятан весь, готовься к стрельбе. Недаром гово­рят, что сколько живет прошедший войну солдат, столько живет в нем старый окоп.

Окопали брустверы орудий, выровняли и углу­били аппарель. Под сошники подложили для упора большие горбыли, прихваченные у сараев по доро­ге. Бойцы боепитания на повозках подвозили снаряды и складывали их позади орудий как огневой запас.

Связисты потянули связь на наблюдательный пункт (НП) по придорожной канаве. Идущая рысью повозка раскручивала катушку с проводом. От НП до батареи около восьми километров. Стрелять придется на предельной дистанции.

На всю эту работу ушло около двух спокойных, без обстрела, часов. Батарея готова к бою.

(Наш дивизион в целом, несмотря на тормозя­щую роль вышестоящих штабов, был готов к отра­жению атаки. Рассказывали потом, что были случаи, когда от огневых налетов немцев уже лежали уби­тые и раненые, а командир по телефону спрашивал штаб — открывать ему огонь или не открывать. Та­кой был страх провокации и боязнь принимать соб­ственное решение.)

Перед концом работы послышался гул самоле­тов, летевших с востока. Шли два звена штурмови­ков. На батарее восторг— наши летят. Самолеты шли бреющим полетом, и каково же было наше удивление, когда мы увидели на их крыльях герман­ские черные кресты. «Мессершмитты» возвраща­лись на аэродром.

Тем временем посланные за овсом на фураж­ный склад ездовые из хозвзвода вернулись ни с чем и сказали, что часовой их не подпустил и тре­бовал разводящего. Тут Кошелев вспомнил, что, будучи начальником караула в ночь на 22-е, не снял с поста рядового Госса, стоявшего часовым у фу­ражного склада. Кошелев забеспокоился. На по­сту немец, хотя и наш, может переметнуться или попасть в плен к проникшим немецким разведчи­кам. Приехав к складу, Кошелев увидел, что бес­покоился зря. Госс простоял на своем посту во­семь часов и на вопрос о самочувствии ответил, что проголодался.

Где-то около полудня по телефону раздался с НП приказ командира батареи:

— Батарея, к бою! Первое орудие, один снаряд — огонь!

Пристрелочный снаряд полетел, шурша.

— Батарея, осколочными, два снаряда — огонь! Немного спустя:

— Батарея, пять снарядов — беглый огонь!

Заговорили орудия, затряслась земля, обвалил­ся грохот, огневая позиция покрылась дымом и пы- лью от сотрясающихся орудий.

В разгар стрельбы приехал политрук Полещук и в перерыве между залпами сообщил: «Это не про­вокация. Немцы объявили нам войну. Наступают на всем фронте от Баренцева до Черного моря. Бом­били Киев, Житомир, Минск и другие города. Партия призывает дать врагу достойный отпор!»

Воодушевленные бойцы разговаривали между собой: «Через два-три месяца дойдем до Атланти­ки!» Я даже прикинул, что как раз осенью и насту­пит демобилизация. Сейчас я удивляюсь — до чего же наивными мы были, уверенные в том, что Красная Армия пойдет в наступление и разгромит врага.

В небе появилась «рама» — корректировщик огня немецкой артиллерии. Батарея продолжала стрелять. Беглый огонь!

Вдруг в грохот боя вмешался посторонний звук — воздух зловеще завибрировал и, на батарею обрушился шквал тяжелых немецких снарядов. Смрадный черный дым от разрывов пополз по ог­невой позиции. Взлетали вверх комья земли и об­ломки досок от снарядных ящиков. Я, увидев раз­рыв между станинами орудия, успел юркнуть в ро­вик. Куча осколков забарабанила по щиту, стреля­ные гильзы разбросало по сторонам. Помощник наводчика Кошарный тяжело опустился в свой полуобвалившийся ровик, зажимая рукой раненое плечо. Заряжающий Совейко убит. Немецкие сна­ряды непрерывно молотят батарею, а телефонист из своего окопа кричит, повторяя приказ команди­ра батареи: «Почему прекратили стрельбу? Огонь! Всей батареей беглый огонь!» Видно, там на НП при­ходится несладко.

Как страшно выскочить из укрытия. Превозмо­гая себя, встаю к панораме, подползший поднос­чик досылает снаряд. Лязгнул замок. Выстрел. От­катившееся орудие сталкивает меня в ровик. Вы­бираюсь из ровика и вижу зловещую картину. Раз­рывы перекопали всю огневую позицию. Четвертое орудие опрокинуто. Снаряды разбросаны. Сквозь поднявшуюся пыль вижу убитых, раненые пытают­ся отползти с огневой позиции.

А командир с НП требует по телефону:

— Лисяк, правее 0.15, три снаряда — огонь! По­чему не стреляет четвертое орудие?

Батарея продолжает стрельбу тремя орудиями. Стреляем уже несколько часов. Стволы накалились, краска пузырится на стволах. Масло перегрелось в откатном устройстве и пробивается через винты. Превышен предел нагрузки на стволы. Могут при выстреле взорваться. Старший на батарее лейте­нант Лисюк докладывает комбату на НП. Тот долго молчит, потом неохотно произносит: «Отбой».

Этот бой был первым в моей жизни, поэтому я его помню во всех деталях.