22 июня. Черный день календаря. - Артем Драбкин

Вместе с заместителем командира полка по по­литической части старшим политруком Михаилом Карповичем Булгаковым направляемся в батальо­ны. Сначала во второй — к Колхидашвили. Об этом командире я уже слышал немало добрых слов: хо­рошо знает дело, требователен, справедлив, подчиненные относятся к нему с большим уважением.

Заметив на опушке леса замаскированные тан­ки, останавливаю машину. Дальше идем пешком. Экипажи, видимо, только закончили маскировку и продолжают хлопотать около машин. Жарко. Рас­калились броня, гусеницы. По лицам людей стека­ют струйки пота, а в глазах один вопрос: скоро ли в бой?

Знакомлюсь с комбатом. Коренастый, смугло­лицый, небольшие черные усики, тяжелые сильные руки. Настоящий танкист. Вместе идем по лесу. Кол­хидашвили говорит с заметным грузинским акцен­том. Докладывает обо всем кратко, но толково. Ба­тальон расположен в линию ротных колонн. Сигнал атаки, и они без задержки развернутся, двинутся вперед.

— Впереди боевое охранение. Это оно ведет ог­невой бой, — кивнул Колхидашвили в ту сторону, от­куда иногда доносились выстрелы.

Идем туда. Около танка, занявшего позицию на опушке сосняка, останавливаемся. В. ту же минуту из башенного люка появляется голова танкиста. Привычным движением он поправляет шлемофон, легко подтягивается на руках, выбрасывает тело на броню, спрыгивает на землю. Широким уверенным шагом подходит к нам, докладывает:

— Лейтенант Струк. Экипаж находится в боевом охранении. Сектор огня: справа включительно — дорога, слева — деревня.

Сразу узнаю лейтенанта. Это он вчера был де­журным по полку и сопровождал меня по располо­жению части. Нелегко ему — прямо с дежурства в бой. Вторые сутки не смыкает глаз, а держится так, будто вовсе не было трудного марша, первой в жиз­ни бомбежки, не условного, как на полигоне, а на­стоящего вражеского огня. «Такие люди не дрог­нут», — подумалось мне.

— Внимательно следите за опушкой леса юго-западнее деревни Краковец, — уточняет задачу Колхидашвили.

— Мы следим, — ответил Струк. — Там подозрительное движение. Заметил подход танков. Пять машин. Только дистанция до них велика, — с сожалением сказал он.

В этих словах я уловил недоумение и даже не­довольство: вот, мол, стоим и не атакуем врага, хотя он, лейтенант, считает, что момент для удара очень подходящий. Смотрю на его танк. На баш­не три вмятины. Значит, боевое крещение экипа­жа состоялось. По вмятинам определяю калибр орудий: 37 и 50 миллиметров. Они у немцев на­ходятся на вооружении в пехотных полках, а так­же на танках T-III и T-IV. Тут же мелькнула мысль: через командиров и политработников довести до экипажей, что нашей тридцатьчетверке, тем более KB, огонь таких орудий не страшен. Ведь у Т-34 лобовая и бортовая броня 45 миллиметров, а счи­тается, что снаряд пробивает броню толщиной, равной своему калибру. Значит, с немецкими тан­ками можно уверенно вести бой на средних дис­танциях.

Беседы с командирами рот, взводов, экипажей ободрили меня. Я увидел и почувствовал, что вне­запное нападение врага, первый бой с ним не выз­вали у людей пагубной растерянности. Они были полны решимости драться с гитлеровскими захват-

Тяжелая артиллерия ведет огонь по врагу.

чиками, разгромить их, с честью выполнить свой воинский долг.

Правда, первая попытка наших танкистов отбро­сить врага с советской земли не увенчалась успе­хом, но нам все же удалось остановить его продви­жение. В стороне деревни Краковец, где час-полтора назад вспыхнул короткий, но ожесточенный бой, клубился дым, слышалась редкая перестрел­ка. Я понимал, что в любую минуту бой мог вспых­нуть с новой силой. Вместе с майором Колхидашвили мы определили танкоопасные направления, условились, как будут действовать его роты в слу­чае атаки или контратаки.

Из батальона возвратился на командный пункт полка. День клонился к вечеру. На небе, как и с утра, ни облачка. Немецкая авиация двумя груп­пами по 30—50 самолетов прошла севернее на­шего расположения в направлении Каменки-Бугской. Появились несколько наших истребителей. Завязался воздушный бой — первый, который мне довелось увидеть в этой войне. Я знал, что в районе Львова нашей авиации было немало. Что же мешало ей оказывать более активную помощь наземным войскам? Это стало ясно позднее. Дело в том, что вблизи аэродромов не было жи­лья для летчиков, и они ежедневно пригородны­ми поездами уезжали на квартиры во Львов. У боевых машин оставались только дежурные. Так было и вечером 21 июня. На рассвете 22 июня гит­леровские бомбардировщики обрушили сильные удары на пригородные аэродромы, а вскоре подавили и зенитные средства. В результате наша истребительная авиация в первый же час войны понесла большие потери, и вражеские самолеты в большинстве случаев безнаказанно действова­ли над полем боя...

На командном пункте напряженные деловые хлопоты. Начальнику штаба капитану Кривошееву удалось получить общие данные о положении на границе и о противнике. Он докладывает, что в районе Равы-Русской ведет ожесточенный бой 41-я стрелковая дивизия. 

— В районе местечка Немиров и деревни Краковец немецкие части двумя группами прорвались через границу и, потеснив 159-ю и 97-ю стрелковые дивизии, продвинулись в глубь нашей терри-тории на десять километров, — закончил он.

Телефонный звонок. Меня и заместителя по политической части старшего политрука Булга­кова вызывает командир дивизии. Только наша «эмка» выбралась из леса, как сразу же влилась в поток беженцев. На стареньких машинах и ве­лосипедах, на повозках и пешком, наспех оде­тые, запыленные мужчины, женщины, дети, вы­биваясь из сил, спешили уйти подальше от беды, которая, как им казалось, катилась за ними сле­дом.

Останавливаю машину, пытаюсь расспросить беженцев, видели ли они немцев, какие их войска вступили в пограничные села и местечки, но ясно­го ответа ни от кого не слышу. Все, как в горячке, твердят одно и то же: «герман идет», «у германа страшная сила», «у германа танки, литаки»...

Передовой командный пункт дивизии размес­тился на опушке Яновского леса. Часовой показал, где находится полковник Пушкин, и я быстро нашел его. Расстелив на плащ-палатке карту, комдив раз­говаривал по телефону. Я прислушался: на другом конце провода командир корпуса. Пушкин, обладав­ший редкой выдержкой, заметно нервничал.

— Да, я считаю так, — упорно возражал он.Пауза.

— Мы бесцельно тратим время, горючее, моточасы, — продолжает он отстаивать свое мнение.

Снова пауза. Вижу, как у Пушкина сходятся бро­ви, пульсируют желваки на щеках. Таким взволно­ванным я его еще не видел.

Немецкие пехотинцы ждут, пока штурмовые орудия расчис­тят им дорогу.

— Представление о положении противника мы имеем. Потому и считаю, что обе дивизии (он имел в виду 8-ю танковую и нашу 32-ю) надо сосредоточить в одном районе и нанести мощный удар...

Еще пауза, и Пушкин, сказав «Есть!», резко по­ложил трубку. Видимо, командир корпуса не согласился с его доводами и отдал категорический при­каз, который придется выполнять.

Размышляя о первых днях войны, я часто вспо­минаю этот разговор, во время которого оказался случайно. Пушкин был опытным командиром, хоро­шо знал особенности применения своего рода войск. Командир корпуса, всего полгода назад ко­мандовавший стрелковой дивизией, отверг его смелый замысел. Я и поныне считаю, что это была серьезная ошибка. В первый же день войны комкор распылил ударные силы соединения по фронту свыше 100 километров (от Яворова до местечка Великие Мосты). В результате управление частями нередко нарушалось, они были вынуждены вести тяжелые бои самостоятельно. Не всегда удавалось наладить и взаимодействие со стрелковыми частя­ми, мы действовали без поддержки артиллерии и авиации...

— Садитесь, товарищ Егоров, — устало произнес Пушкин в ответ на мое приветствие и указал место на плащ-палатке рядом с собой. — Первый экзамен ваши танкисты выдержали. Непростительно, что командира полка потеряли... Первым батальоном будет командовать выпускник академии бронетанковых войск майор Дорожков.

Он только что прибыл к нам. Дорожкова захвати­те с собой, и прямо в батальон. Командир он под­готовленный.

Пушкин посмотрел на меня, будто спрашивая, как я отношусь к тому, что он высказал. Но я ждал разговора о главном — какую задачу предстоит вы­полнять полку. После небольшой паузы комдив взял карту и предложил мне достать свою.

— Непосредственная угроза, — постучал он карандашом по карте, — создается у нас на правом фланге. Но, возможно, немцы возобновят атаки и левее дороги. Здесь они могут начать даже раньше, чтобы отвлечь наше внимание, а затем ударить по флангу вашего полка. Нам нужно опередить их.

Комдив задумался, видимо еще раз взвешивая свое решение, и продолжал: