Сон длиной в зиму (СИ) - Либрем Альма

Тем не менее, грех — плясать на кухне с самого утра и даже ничего не взять в рот. К тому же, судя по тому, какими глазами Богдан смотрел на стол, он совершенно точно не отказался бы отведать чего-нибудь из этого. А ещё лучше — всего.

Зоя поручила ему наряжать ёлку, искренне надеясь на вкус Орловского. Ну, себя же он одевал прилично, так почему должен превратить новогоднее деревце в какой-то ужас? Тем более, аромат хвои создавал такое прекрасное новогоднее настроение, что никакой шарик, повешенный не там, где хотелось бы Зое, не испортил бы его.

К ёлке, которую нарядил Богдан, можно было придраться, конечно. Елена Леонидовна уже рассказывала бы ему, что нельзя в сектор, окружённый синей гирляндой, вешать такие яркие игрушки, сюда бы что-то белое, из того, что она купила в прошлом году, но так и не смогла повесить, потому что они давным-давно не ставили новогоднюю елку. Но мамы здесь не было, а Зое нравилась простота и то, что Богдан делал это быстро, а не задумывался над каждой игрушкой, не гипнотизировал очередную ветку, пытаясь предположить, что бы на неё повесить.

— О, а это что? — подал он голос минут через десять, когда дерево уже почти было украшено.

— Это? — Зоя заглянула через плечо. — А… Это рукодельные.

— Твои?

— Мои, — кивнула она, с ностальгией глядя на красивые пинкипы, уверенно забракованные мамой — негоже, говорила Елена Леонидовна, вешать поделки на серьёзную взрослую елку. Поделки, правда, были расшиты золотистыми нитками, сверкали ничуть не хуже, чем прочие игрушки, особенно те, "коллекционные белые", простые пластиковые шары, которые совершенно не нравились самой Зое.

Но Новым годом всегда заправляла мама, а значит, Зоя не решалась спорить. Вот только Богдан смотрел на игрушки с какой-то почти восторженной улыбке.

— Красивые же, — промолвил он. — Надо повесить на самое видное место!

— Уверен? — удивилась Зоя. — Но ведь…

— Уверен, — твёрдо произнёс Богдан. — И снять парочку этих попсовых шаров, которые на самом верху были.

Он с такой лёгкостью стянул именно те игрушки, которыми так гордилась мама, что Зоя только в очередной раз порадовалась: хорошо, что они сейчас вдвоём. Не надо оглядываться назад, не надо оправдываться за то, что сделали, можно просто наслаждаться праздником, таким, как он подходил именно им.

Тишина нисколечко не мешала, но девушка всё равно включила телевизор — почему-то музыкальное сопровождение показалось ей уместным. Осталась на первом попавшем концерте, и Богдан, судя по тому, как он бросил взгляд на телевизор и вновь вернулся к ёлке, был совершенно не против.

— Ну, всё, — гордо протянул он. — Принимай работу. Нормально?

Зоя подошла к ёлке — и со странным, сладким привкусом удивления покачала головой.

— Красота, — выдохнула она, заметив то, что мама называла детскими поделками*, на самых видных местах. А ведь и вправду выглядело дорого… Почему Елена Леонидовна так фыркала, называя рукоделие детской блажью?

Богдан отступил на шаг, окинул скептическим взглядом свою работу и хмыкнул:

— Раз тебе нравится, больше никаких совершенствований. Садимся?

— Подожди! — Зоя вдруг вспомнила о том, что в мамином баре была целая куча дорогого алкоголя, о существовании которого Елена Леонидовна практически забыла. — Давай выпьем что-нибудь. Ну хотя бы когда будет двенадцать! Шампанского, например. Откроешь?

— Открою, — кивнул Богдан, даже не думая спорить.

Зоя скрылась в маминой спальне на несколько секунд, чтобы вернуться оттуда с бутылкой самого лучшего шампанского, которое только смогла отыскать.

— Тебя потом не прибьют за распитие элитного алкоголя?

— Мама даже не в курсе, что оно дорого стоит, она никогда не прогугливает, что ей дарят. А я проверяю, — усмехнулась Зоя, вручая парню бутылку. — Открывай. У нас же праздник!

Шампанское открылось с тихим хлопком, Зоя даже не вздрогнула, хотя она обычно пугалась громких звуков. Богдан не разбил люстру, не оставил внушительную дыру в потолке, не произвёл столько шума, что хоть из дома потом беги, он вообще открыл бутылку образцово-показательно, словно пытался даже случайно не оставить напоминания о своём пребывании здесь, чтобы Елена Леонидовна не ходила с лупой и не выискивала следы присутствия посторонних.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Зоя знала главный рецепт сокрытия этой шалости от матери: не оставлять очень заметных следов. В голове у неё крутилось мамино "хулиган!" и "ты хотя бы можешь предположить, сколько у него было таких, как ты?", порождённые рассказами Лебедовой, любящей цитировать личные дела своих студентов, а ещё Иры с Аней. Нет, Елена Леонидовна даже предположить не могла, что её образцовая, послушная дочь приведёт в канун Нового года в дом не одобренного ею парня.

Пусть даже встречались они…

— Сойка, ты хоть есть что-нибудь будешь? Или тут яд, и ты пытаешься избавиться от мешающего тебе поклонника?

Бойкий, уверенный тон Богдана выдернул её из задумчивости, и Зоя широко улыбнулась, поднимая на него глаза.

— Буду. Здесь всё-всё съедобное! Клянусь! — пообещала она и тут же рассмеялась, чувствуя себя какой-то глупой дурочкой, тающей от глотка шампанского и взгляда привлекательного парня, невзначай брошенного на неё. Если она не перестанет сходить с ума, то, возможно, превратится в таких же несчастных девушек, как те, примерами которых сотрясала её мать, угрожая Зое потерей карьеры, потерей счастья…

Какого счастья? Оно было, это счастье?

Зоя поверить не могла, что так опьянела от глотка шампанского. Она смотрела на сидевшего напротив Богдана, и тот, как будто в странной дрёме, казался полуразмытым, нечётким, будто не отсюда. Пришлось несколько раз тряхнуть головой, и уже тогда картинка сформировалась, стала более резкой и понятной.

— У тебя точно всё в порядке? — уточнил опасливо Орловский. — Зоя, ты меряла температуру?

— С моей температурой всё замечательно, — кивнула Зоя, хотя это было вообще не точно. — Правда! Я в полном порядке. Просто… Никогда прежде не обманывала маму. Чувствую себя аферисткой века!

— Твоя мама не имеет права распоряжаться твоей жизнью.

Вместо того, чтобы ответить, Зоя предпочла заняться едой в своей тарелке. Вкус действительно был отличный, она могла гордиться собой как кулинаром, но эта небольшая месть матери отдавала не то горечью стыда, не то сладостью окончательной победы над чужой тиранией.

— Ты совершенно прав, — кивнула Зоя. — Но прежде я считала по-другому, и она имела право делать с моей жизнью всё, что угодно.

Богдан, правильно истолковав горькие нотки в её словах, подался вперёд и накрыл своей рукой ладонь Зои. Она улыбнулась в ответ, чувствуя мягкое тепло его поддержки, и подумала — неужели и вправду, чтобы стать счастливой, надо было просто начать жить?

…Время летело, как бешеное. Зоя чувствовала себя человеком, празднующим Новый год в последний раз в жизни — по крайней мере, она никогда прежде так не хохотала, столько не пила, хотя это ведь всего лишь шампанское, и раньше не чувствовала себя такой свободной.

Когда били куранты, и Богдан, смеясь, предложил загадать желание, Зоя со своим была искренней — мысленно попросила у неизвестного Деда Мороза, который уж точно никакие подарки ей дарить не будет, чтобы этот сон длиной в зиму не заканчивался настолько долго, насколько это вообще возможно. Она б весь календарь поместила в зиму, огласила бы даже июль и август временем самых суровых снегов, лишь бы только не терять ту странную связь, созданную "понарошку", не специально.

Стало вдруг интересно, а что загадал Орловский?

После обращения президента начался следующий концерт, но Зоя уже не концентрировала внимание на песнях.

— Потанцуем? — улыбаясь, предложил Богдан, и вспомнился почему-то вечер в ресторане, когда тот незнакомец, который всё не хотел оставить Зою в покое, приглашал её на танец.

— Потанцуем, — согласно кивнула она, вкладывая свою ладонь в Богданову и поднимаясь с дивана.