Костер и Саламандра. Книга первая (СИ) - Далин Макс Андреевич

Но мессиры миродержцы, похоже, всё предвидели заранее, потому что у храмов, где читали завещание и принимали присягу, совершенно случайно оказывались жандармские патрули. Если бы не они, пьяным ором и мелкими скандальчиками точно не ограничилось бы.

После присяги Виллемина принимала послов.

Пожилой мужик из Междугорья преклонил перед ней колена, как средневековый рыцарь, целовал ей руки, говорил: «Я верю, что Творец не оставит вас, белая государыня: мы все за вас молимся», а дипломаты помоложе принесли две корзины с прекрасными и грустными белоснежными хризантемами. В зале запахло тревожной осенью.

Островитяне выразили соболезнования, но ни то ни сё. Просто по этикету. Милый дедушка из страны Девяти Озёр расчувствовался и всплакнул, рассказывая, какая для девятиозерцев это тяжёлая утрата. Миссия из Святой Земли надеялась на лучшее и уповала на Вседержителя. Добрые и умные златолессцы догадались пожелать Виллемине здоровья и сил — и ей, и будущему принцу, который должен воплотить в себе все сокровища души. Вильма даже сумела улыбнуться.

Зато щеголеватый типчик из Перелесья, во фраке с такой же хризантемой в петлице, кудрявый и усатый, глядя на Виллемину томными глазами, сказал: «Прекрасный государь Рандольф шлёт свои глубочайшие соболезнования вам, леди, и пожелания скорейшего и полнейшего выздоровления его величеству Эгмонду, своему племяннику. Мы все надеемся сердечно, что вскоре он сможет избавить ваши хрупкие плечи от непосильного бремени власти, государыня-регентша».

Сукин сын.

К концу приёма я убедилась, что среди дипломатов нет ни одного даже с намёком на Дар и что я сама в дипломаты не гожусь. У меня язык чесался сказать что-нибудь доброе перелесскому усачу — и, если бы от меня ждали речей, я бы точно сказала. И не «очень признательна, мессир», как Вильма.

Дипломатов было много, потом был чудовищный траурный обед, на котором жевало слишком много всякого неприятного народу, но в конце концов всё кончается. Я надеялась, что Вильме можно будет пойти отдохнуть, но Раш спросил, не поможет ли государыня утвердить смету на похороны. Вильма еле заметно вздохнула и сказала, что считает необходимым уладить все дела как можно скорее.

Вот тут меня и поймал Броук. Сказал, что в обществе канцлера, в охраняемом рабочем кабинете государыне ничего не грозит, — и предложил мне взглянуть на казематы.

Ах ты ж, Отец наш Небесный, я же с детства обожаю казематы!

Как раз вовремя.

Но Броук здраво напомнил, что скоро похороны, что возможны любые провокации, беды и гадости — и если мы успеем найти надёжных людей и прикрыть возможно больше пространства, то честь нам и хвала.

Прозвучало очень здраво, я не нашлась, что ответить.

И не разочаровалась, когда пошла с Броуком. Устроено было просто замечательно.

Из главного корпуса туда вела галерея, а потом узенькая потайная лесенка. Получилось, что казематы — с внутренней стороны служебного корпуса, вернее — между ним и зданием Большого Совета, можно попасть и из Совета, и из Дворца. Под землёй. Каменный мешок: несколько камер, запирающихся решётками или стальными створами, выходят в круглый зал, который, наверное, использовался для пыток или просто допросов, а для моей мастерской подходил просто идеально. Тяпка, которая весь день изображала заводную игрушку, впервые радостно побегала, обнюхивая все углы: тоже устала от церемониалов, бедняжка.

И я в полном восторге продиктовала Броуку, что мне здесь нужно.

Не мелочась. Подробно описала, какое зеркало, какие стеллажи, какой рабочий стол, какое что. А под конец сказала:

— Если у вас есть на примете приличный механик — часовщик или кукольник, я бы с ним познакомилась. Мне может понадобиться помощь.

В общем, мы покончили с делами, когда уже совсем стемнело.

Ужин нам подали на двоих, в маленькую гостиную Вильмы. Наверное, вкусный, но я осилила только стакан подслащённого молока, а Вильма надкусила и отложила яблоко.

— Нам не повезло сильнее, чем я думала, — сказала она. — Нужно иметь силу тренированного бойца, чтобы всё это выдержать, а мы… Мне даже спать не хочется, мне хочется только реветь. И тошнит.

— Королева должна быть крепкой телом, — сказала я. — И я тоже привыкну.

Вильма кивнула ласково:

— Конечно, привыкнешь. И я привыкну: нам деваться некуда… зато расстановка сил при дворе у нас перед глазами, как разложенный пасьянс, правда?

— О чём ты? — спросила я.

— Перелесье не желает видеть меня на троне, — сказала Вильма и махнула рукой. — Ничего нового, но… откровенно так… От партии Леноры ничего доброго ждать не приходится, а партия сильная. И Хальгар — ненадёжный союзник… Зато благородный мессир Норф — ох, как я рада была его видеть! Он старый друг моего отца.

— Междугорец?

— Да. Он назвал меня белой королевой, — Вильма улыбнулась. — Меня нельзя так называть, Карла, дорогая: «белая королева» значит «вдова на троне». Думаешь, он ошибся случайно?

Меня это ужасно развеселило. Я даже выпила ещё молока.

— Не думаю, — сказала я. — Уверена, что нарочно.

— Девичьи мечты, девичьи мечты, — зевнула Вильма и потянулась. — Кажется, я всё-таки усну. Если рядом с тобой: так безопаснее.

А Тяпка устроилась у нас в ногах — как всегда.

* * *

На следующий день Виллемина спала долго — и я запретила её будить. Большой Совет назначили на три часа пополудни, времени ещё предостаточно, а на живых людях не годится ездить верхом, да ещё и пришпоривать, даже если они королевы. В конце концов, когда-то надо отдыхать.

Но я проснулась привычно рано — и день для меня начался очень бодро. Мне принесли кавойе со сливками, булочки с карамелью и целую пачку подшитых дел из жандармского управления и Тайной Канцелярии, под грифом «оставлен в подозрении».

Дела потенциальных некромантов. Чтобы я разобралась, кого приглашать в каземат побеседовать о совместной работе, кто мошенник, кто псих, а кого просто оклеветали.

— Ведь нет смысла тянуть всех подряд, верно? — сказал мне Броук. — А то мы и до Новогодья не управимся: кандидатов чересчур много.

— Я разберусь, — сказала я самонадеянно, и Броук ушёл, оставив меня с историями наших потенциальных союзников.

Уже через четверть часа я поняла две вещи: в Прибережье пишут невероятное количество доносов, а наш покойный государь был вовсе не тираном и не параноиком. Жандармерия не реагировала на все эти вопли негодующей общественности: их только аккуратно подшивали в стандартные папочки.

«Держит четырёх чёрных котов» — да хоть десять, при чём тут некромантия? «Замечен в склонности приходить с этюдником на кладбище и рисовать склепы и надгробные памятники» — вот какой некромант в здравом уме будет заниматься такой ерундой? Это же просто мода — как нарисованные под глазами синяки и черепушки на подоле… «Проклял соседа, и упомянутый сосед спустя месяц сломал ногу. Позднее открылась костоедица, и несчастный умер, не прожив и полугода после проклятия» — какой-то криворукий неудачник, а не некромант. Впрочем, это, я думаю, просто несчастная случайность. Совпадение.

Через час чтения у меня голова распухла от клеветы, вранья и глупостей. Среди доносов попадались красочные, как бульварные романы. Мне запомнился какой-то тип, к которому «приходила призрочная дама в вызовающем костюме, пошатовалась и хихикала». Откладывать для Броука было решительно нечего.

Проснулась Виллемина, пришла ко мне за стол в одной рубашке и нижней юбке, взяла булочку и заглянула в открытую папку:

— О! «Бормочет себе под нос на непонятном языке»! Прелесть какая!

— Всё это — просто мелкие гадости, которые кто-то пытается делать соседям, — сказала я с досадой. — Знаешь, не найдём мы тут некромантов. Представь: в детстве бедолаг с заметным клеймом бросают в лесу или в колодец. Чудом уцелевшие счастливцы ещё детство должны как-то пережить: между прочим, коклюш, тиф и корь действуют на некромантов так же, как и на всех других детей. Потом они подрастают, начинается всякая любовь-морковь — а у парней это сносит чердак вместе с гвоздями… Много ли после всего этого остаётся? В общем, уцелевшие делаются донельзя осторожными. Не шляются по кладбищам, не бормочут, не орут проклятия на всю улицу, не цепляют призрачных девиц лёгкого поведения, а если им хочется котика — заводят рыженького…