Месть и закон - Михаил Нестеров

К горлу на секунду подкатила тошнота. Курлычкин представил себе изуродованное тело девочки. Успокоился он весьма своеобразно: вообразил обезображенное от природы лицо «дауна», пустой взгляд, глупый изгиб слюнявых губ, маленькую стриженую голову с выпуклым лбом, несоразмерную с туловищем, тяжелые ноги-колоды.

Как на пленке, которую он просмотрел. Тогда же Курлычкин попытался угадать в группе детей, окруживших «дауна», девочку из многодетной семьи, чьей фамилией его не обременили боевики, он знал только ее имя. Наверное, это она. Голос тихий, но отчетливо видно выражение ее лица: на нем написана просьба, жалость и буря других чувств.

Да, наверное, это она. Одета, как сказал Мигунов, простенько, однако не чувствуется, что ее семья живет бедно. Обычно на лицах детей из подобных семей лежит отпечаток неблагополучия, а в глазах словно отражаются одутловатые от запоев физиономии родителей.

Нет, снова не то, ее родители не пьют, но карабкаются изо всех сил, пытаясь пусть не вылезти куда-то наверх, так хотя бы не опуститься еще ниже. Дальше им будет проще: кто-то из детей выйдет замуж или женится, голодных ртов станет меньше. А если кто и разведется, что очень часто бывает с выходцами из таких семей, то вернется с уже собственными детьми.

И все повторится сначала.

Курлычкин осадил себя: залез в чужие дебри. Самое время подумать о сыне, который, наверное, скоро окажется дома. Предшествовать этому будет телефонный звонок от адвоката: «Все хорошо, Станислав Сергеевич. Ждите нас».

Курлычкин всегда удивлялся своему адвокату: тот за время их сотрудничества ни разу не произнес слов «отлично», «прекрасно», выставляя себе за свою же работу оценку в четыре балла, хотя работал на пять с плюсом. Один раз только с судьей Ширяевой он сработал на «неуд», но и тут особой вины за ним Курлычкин не видел – так сложились обстоятельства.

Станислав Сергеевич вспомнил разговор с сыном в СИЗО. Он очень серьезно говорил с ним в присутствии шестерых обвиняемых из его группировки.

– Тебе чего-то не хватает в этой жизни? – спросил он. – Ты что, такой неуемный в плане секса? Сегодня это малолетка, а завтра?..

– Пап...

– Не папкай!.. Скажи мне, кто будет завтра, и я отвечу, чем ты закончишь. Тебя прихлопнут где-нибудь, и я не смогу помочь. А скорее всего просто не захочу. Потому что чувствую: ты не остановишься, а мне все это надоест. Как, ну как тебя еще воспитывать?!

Максим промолчал.

Курлычкин подошел к двери и постучал. Контролер мгновенно отозвался и открыл дверь. Станислав Сергеевич указал на него пальцем и повернулся к сыну.

– Ты хочешь каждый день видеть его?

Не поднимая глаз, сын покачал головой.

– Нет.

– Я могу попросить, и тебе покажут камеры, где сидят по семьдесят человек. Там нет холодильника, холодного пива, копченой колбасы, там по утрам не пьют кофе, а глотают жженку. Закрой, – бросил он контролеру.

Курлычкин вернулся к сыну, продолжив разговор, в котором воспитательная работа отсутствовала напрочь. Станислав Сергеевич упомянул только несколько эпизодов из жизни молодого человека, с неподдельной горечью в голосе напомнив, что люди с таким положением, как его сын, учатся в Англии, Америке, а Максим сумел продержаться только один семестр в государственном университете. Ну ладно бы там выгнали – сам бросил.

...Красивой трелью дал знать о себе мобильный телефон. Лидер «киевлян» нажал клавишу и ответил.

Улыбнулся, когда в трубке раздался сухой, лишенный эмоций голос адвоката:

– Все хорошо, Станислав Сергеевич.

Курлычкин нажал клавишу отбоя. Сегодня он дождется еще одного положительного доклада и только тогда сможет спокойно уснуть.

* * *

Номер рабочего телефона Валентины Ширяевой был у четверых соседей. Она оставила его, как говорится, на всякий случай – сын оставался без присмотра довольно долгое время, а сама Валентина только изредка могла прибежать домой в обеденное время. Когда жива была ее мама, она была спокойна, даже иногда задерживалась на работе. А сейчас ей приходилось вести жизнь строго по расписанию. – Вся ее личная жизнь – это сын. Несчастный, для окружающих – с отталкивающей внешностью, предмет насмешек для подвыпивших парней со двора.

Болезнь Дауна протекает у всех по-разному. Небесная канцелярия награждает этой болезнью пожизненно. Однажды по телевизору показали американского мальчика. Такой же несчастный, но он выучился играть на гитаре. Самостоятельно, несмотря на то, что в этом ему не помогали родители и педагоги. Он боролся за жизнь, разрушая преграду, за которой – жизнь настоящих людей. И где-то в душе понимал, что он не такой, как все.

Вот и Илья. Все друзья у него на пять-десять лет младше. Он сильнее их, больше, но – не такой. И Валентина благодарила бога за то, что сын не в состоянии задать вопроса, на который у нее не было ответа: почему я не такой, как все?

Он долго ходил хмурый после просмотра той передачи. В мальчике из Америки он признал такого же, как он сам. Догадка не стала каким-то откровением для него, но теперь он догадывался, что существует Мир Несчастных. Может быть, так далеко его мысли не зашли, но за него думала мать. Порой она забиралась в такую глушь, что не хотелось жить.

Она выходила из кабинета, когда на столе зазвонил телефон. Валентина вернулась и сняла трубку: звонила соседка.

На решетчатой двери полуподвального помещения висел замок. Сантехник спал; уронив голову на стол. На столе оставалась початая бутылка водки, под ногами валялась уже опорожненная.

Сегодня он встретил прилично одетого мужчину лет тридцати с небольшим, тот искал своего друга по фамилии Матицин. Слесарь авторитетно заявил, что в доме с такой фамилией жильцов нет. Далее последовали традиционные вздохи и покачивания головой.

Ничего нового убийцы придумывать не стали: в своей каморке слесарь выпил сто граммов водки и через полминуты впал в глубокий сон. Заранее припасенную пустую бутылку бросили к его ногам, а на место бутылки с примесью клофелина поставили обычную.

Решетчатая дверь словно была предназначена для того, чтобы изнутри повесить замок и закрыть его. Но всего на один оборот, чтобы не потерять драгоценное время. Впрочем, времени у убийц было достаточно.

Главное – незаметно миновать первый этаж, а на втором, кроме квартиры судьи, жильцы отсутствовали: в 45-й и 46-й появлялись только часам к шести вечера, а пенсионерка из 48-й с утра до вечера находится возле магазина, приторговывая сигаретами, туалетной бумагой, рыбными консервами. Постоянно возле нее на корточках в тапочках на босу ногу сидит ее сын и ждет, когда мать наторгует на бутылку вина. Выпьет ее за киоском и снова сядет рядом, открывая на обозрение татуированные руки. И сейчас он там. Мать и сын домой пока не собираются.

Необычная операция подготовлена в короткие сроки. Всего за неделю люди Курлычкина узнали все, что было необходимо для ее выполнения. В основном это заслуга Мигунова, и вот теперь свою работу выполнят люди, которых сам Курлычкин в глаза не видел. Со временем лидер «киевлян» перестал интересоваться, кто занимается мокрыми делами. Или делал вид, что не интересуется. Скорее всего пошло это от Мигунова, который сам вышел на группу людей. По его словам, за деньги они могли даже застрелиться.

Собственно группа, по словам Мигунова, состояла из нескольких человек, заказными убийствами занимались двое. Исполнителей Иван не видел ни разу, связь поддерживал только с руководителем, которого в разговорах с шефом называл Юристом.

Такой расклад для восприятия Станислава Сергеевича был чуточку сложный, а с другой стороны – простоватый. Он поинтересовался у Мигунова, как он вышел на этих людей и не ждать ли теперь неприятностей? Иван рискованно намекнул на спокойный сон шефа, который может разладиться, если он, Мигунов, расскажет, что и как... Курлычкин подумал было, не зарылся ли Мигун...

Однако особо не переживал. Система Мигунова как две капли походила на отмывание грязных денег: цепь подставных фирм, и в самом конце – банк в офшорной зоне. Так и здесь – на заказчика выйти очень сложно, почти невозможно. Косвенно интересовал только вопрос: где та офшорная зона, в которой сидят наемные убийцы?.. Когда денежная операция успешно заканчивалась, липовые фирмы лопались, попросту говоря, их ликвидировали, и все было шито-крыто. А вот с протеже Мигунова так не поступишь.

На лавочке у подъезда сидели четыре женщины.

Наступило время сериала. Три направились к соседнему подъезду, четвертая, окликнув Илью, вошла в свой, даже не взглянув на решетчатую дверь слесарки.

На площадке первого этажа щелкнул язычок замка... второго... пенсионерка вошла и закрыла за собой дверь. Послышались тяжелые шаги, снова скрипнули петли подъездной двери, грузная тень на секунду заслонила свет, падающий в каморку слесаря. Опережая «дауна», по лестнице взбежала девочка.