Сломанная тень - Валерий Введенский

«Вот те раз, – изумилась Софья Лукинична. – Дура дурой, а какой доходец! Если с каждого в очереди по сотне, за несколько месяцев и на сережки, и на диадемку с перстеньком можно набрать!»

– И что нам делать, родненькая? – как только Марфуша дар приняла, купчиха плюхнулась перед ней на колени. Дочка ее, такая же толстозадая и белолицая, как мать, брезгливо оглядев пол, осталась стоять.

Марфуша теребила четки.

– Что нам, грешным, делать? – завывала купчиха.

Софье Лукиничне из-за криков никак не удавалось встрять, спросить пустосвятку[22], куда Андрей Артемьевич подевался. Она цыкнула на купчиху:

– Тсс! Не верещи в моем доме!

Марфуша, испугавшись Лаевской, молчала, и купчиха бросилась за советом к Софье Лукиничне:

– Матушка! Подскажи тогда ты! Аристарх Захарьевич…

– Да слышала уже! – заорала Лаевская. – Тебе к майорше надо. В дом напротив. По картам всю правду скажет!

– Ой, спасибо, матушка! – купчиха бухнулась на колени перед ней и попыталась поймать подол платья, чтобы поцеловать. Марфуша, услышав про майоршу, вскочила, вытащила из-под подушки грязную тряпицу, бросила купчихе. Та поймала, развернула и запричитала:

– Кружевная! Кружевная! На колени, Танюшка! Счастливым будет брак!

– Так он водку жрет! Ведрами! – басом возразила доченька.

– Зато миллионщик! На колени, дура!

Марфуша многозначительно изрекла:

– Водку просим – воду пьем, воду просим – водку пьем!

– Слышишь, что блаженная говорит? – закричала купчиха дочери.

– Слышу! Только не пойму, – недоуменно пробасила невеста.

– Пить не бросит, но пьянеть больше не будет! – пояснила мать. – На колени! Благодари!

– Я, собственно, Марфуша, к тебе по делу! – наконец встряла Лаевская. – Не знаешь ли, где Андрей Артемьевич?

– Андрей-воробей, не гоняй голубей! – запела Марфуша.

– Тьфу, дура!

Покрутив пальцем у виска, Софья Лукинична выскочила из комнаты и, поднимаясь по лестнице, почувствовала, что утомилась. «Пошлю-ка я Дуньку на поиски, – решила. – Не барское это дело – по лестницам шастать».

Но на втором этаже в коридоре наткнулась на Кислицына.

– Доброе утро, Софья Лукинична!

«Первый человек мне сегодня обрадовался!» – подумала Лаевская и схватила Матвея Никифоровича за руку. Идти, опираясь на нее, было намного легче.

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Матвей Никифорович! А почему в шинельке? Гулять собрались?

– На службу спешу, Софья Лукинична!

– Бедный вы, бедный! – сочувственно прижалась к нему Лаевская. Кислицын развел руками, мол, такова судьба. – Ужасно, наверное, быть бедным? Таскаться в присутствие, жениться на бледных поганках…

Матвей Никифорович от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Софья Лукинична остановилась и хлопнула его по спине – субтильный Кислицын еле на ногах удержался. Откашлявшись, промямлил:

– Ничего не попишешь. Планида такая!

– Планиду можно изменить! Хотите, я возьму вас под свое покровительство? Как сыр в масле у меня будете! – Кислицын тоже был кандидатом в Адамы, списывать его со счетов Софья Лукинична не собиралась. Когда еще доктор с визитом заявится? А Кислицын вот он, под рукой!

– Это для меня огромная честь, – уклончиво ответил Матвей Никифорович.

– Конечно, огромная! А кстати, случайно не знаете, где мой муженек ошивается?

– Он, кажется, с Филиппом Остапычем беседует…

– С кем? – не поняла Лаевская. Кроме покойного Фрола, Дуняши и Никанорыча, никого из слуг по именам не знала.

– Со швейцаром… – Кислицын удивился: трудно войти в дом и не заметить Филиппа Остапыча. Высок, крепок, живота и лишних подбородков, несмотря на солидный возраст, не имеет, спина прямая, волосы седые, но густые, щеки в мелких шрамах. Услужлив Филипп Остапыч, но с достоинством, никогда не лебезит, не торопится суетно. В доме недавно, но уже на особом положении. Самому Андрею Артемьевичу приглянулся! Героической судьбы человек!

Царствие Александра Благословенного мирным не назовешь – врагов у России много (почитай, все соседи), вот и воевали без продыху. И везде Филипп Остапыч! Аустерлиц, Смоленск, Бородино, Ватерлоо… Всех полководцев повидал, во всех сражениях дрался! Частенько захаживал Андрей Артемьевич в швейцарскую – трубочку выкурить да рассказы солдатские послушать. Собственная-то служба Лаевского чересчур мирно протекла! Переживал из-за этого Андрей Артемьевич: вроде генерал, а пороха не нюхал, все кровь лили, а он сено покупал.

– Со швейцаром?! Мой муж точит лясы со швейцаром?! – Софья Лукинична встала как вкопанная.

– Да! – подтвердил Кислицын.

– Ужас! И после этого меня считают сумасшедшей! – возмутилась Лаевская и устремилась к цели.

В швейцарской витал аромат хорошего табака. Андрей Артемьевич наслаждался своей пеньковой носогрейкой, Филипп Остапович посасывал глиняный чубук:

– А вот Лютцен[23] сначала объявили победой. Витгенштейну[24] цацку дали…

– Андрея Первозванного, – подтвердил Андрей Артемьевич. – А Милорадовичу[25] графство пожаловали.

– Михал Андреичу за дело. Он отступление прикрывал. А Витгенштейна этого я бы самолично повесил! Тоже мне главнокомандующий! В палатке всю битву просидел, дрожал как цуцик, к нему за распоряжениями, а он молчит. Ждал, что императоры скажут.

– А ты откуда знаешь? – удивился Андрей Артемьевич.

– Слыхал… В сражении видно, кто чего стоит. Эх, жаль – чуть-чуть Кутузов до Лютцена не дожил![26]

Андрей Артемьевич покачал головой: «Зря мы солдат считаем серой скотинкой, в происходящем они разбираются не хуже нас».

Приятная беседа была бесцеремонно прервана Софьей Лукиничной:

– Ах, вот вы где! А я обыскалась. Хорошо, Матвей Никифорович подсказал!

Кислицын виновато кивнул Лаевскому. Швейцар, не торопясь, отложил чубук, подошел к тяжелым, мореного дуба дверям, распахнул их, уточнив у Кислицына:

– На службу, Матвей Никифорович?

Тот махнул рукой:

– Куда же еще…

– Посмотрите-ка внимательно, Андрей Артемьевич! Чего на мне не хватает? – Софья Лукинична крутилась перед мужем и так и сяк, но тот только хлопал подслеповатыми глазами. Всего вроде в избытке!

– Да все на месте, Софушка!

– Может, люди подскажут?

Лаевская посмотрела на вернувшегося швейцара, затем на казачка Пантелейку.

Тому поначалу тяжело жилось в господском доме. Все казачком помыкали, каждый норовил угостить затрещиной. Но все переменилось в тот счастливый день, когда прежний швейцар ни с того ни с сего взял расчет. Филипп Остапыч сразу казачка полюбил и взял под опеку. Пантелейка даже жить к нему в швейцарскую перебрался. Причина этой внезапной любви была всем понятна – у солдата когда-то свой сыночек имелся, да от болезни преставился.

– Ну, почему все молчат? Неужели не видно, чего не хватает! – продолжала вертеться Лаевская.

– Шубы? – предположил Пантелейка.

– Болван! – скривилась Софья Лукинична. – Впрочем, неси шубу! – Если удастся денег выпросить, сразу к Брейтфусу решила ехать.

– Сей момент, барыня! – вскочил Филипп Остапович. Шуба у Лаевской тяжелая, не донесет малец.

– Ладно! – сжалилась Софья Лукинична. – Посмотри, Андрей Артемьевич, что у меня в ушах!

– Кажется, сережки! – ответствовал муж.

– Это не сережки, это черт знает что! Над вами, Андрей Артемьевич, смеются! Миллионщик, а жена в опалах ходит. Новые серьги купить надобно!

– Сколько? – покорно поинтересовался несчастный супруг.

Лаевская придвинулась к мужу, шепнула на ушко.

– Нет, нет! – замахал рукой Лаевский. – И не мечтай! Таких денег нет!

– Ну, так продай что-нибудь! Деревушку или село!

Пантелейка испугался: вдруг и его продадут?

– Софья! Давай обсудим это завтра! – строго сказал Андрей Артемьевич.

– Завтра сережками не отделаешься, я к ним диадему потребую.

С улицы позвонил колокольчик. Софья Лукинична выглянула и радостно сообщила мужу:

– Если доживешь! Не по твою ли душу гробовщик?

У Андрея Артемьевича задрожали коленки. Старик очень боялся смерти! Что будет с семьей, если он раньше Софушки помрет?

– Ваша шуба, барыня! – Филипп Остапович встряхнул перед хозяйкой тяжелыми песцами. Лаевская вспомнила про майоршу, к которой направила глупую купчиху. Раз за кольцом не судьба ехать, почему бы к гадалке не сходить?

– Прикажете карету заложить?

– Прогуляюсь! – решила Лаевская. Недалеко идти. Дом майорши напротив через Фонтанку!

Швейцар открыл дверь. Маленький человечек в черной шинели посторонился, почтительно поклонившись:

– Как здоровье, Софья Лукинична?

– Твоих внуков переживу! – бросила она ему на ходу.

Человечек бочком протиснулся вовнутрь.

– Господин Лаевский дома-с?

– Чем обязан, Петр Петрович? – спросил с ужасом Андрей Артемьевич.

– Я к сыну вашему! Барон Баумгартен вчера гроб изволили заказать. А сегодня они изволили этот мир покинуть.