Король Яяти - Вишну Кхандекар

Довольно быстро я понял, что обречен на одиночество, но я не мог, просто не мог вынести его. Я нуждался в друге, в поверенном, в товарище, с кем я мог бы поговорить, облегчить душу, пошутить, наконец. Я мечтал о возлюбленной, которая не вздрогнула бы даже от укуса скорпиона, только бы не потревожить мой сон. Я мечтал о друге, который понял бы мои золотые сны и не осудил бы меня за то, что я их недостоин. Я мечтал о товарище, который внушил бы мне уверенность в том, что, окажись мы вдвоем на необитаемом острове, мы все разделим пополам — и жизнь и смерть.

Однажды я сказал Деваяни, что есть у меня желание, которое едва ли выполнимо в этой жизни.

— Какое из желаний короля Хастинапуры может остаться неисполненным? — усмехнулась Деваяни.

— Желание быть бедным.

— Ты хочешь быть бедным?

— Я думаю иной раз о могущественном противнике, который вторгнется в пределы Хастинапуры… В битве разгромлены мои войска, но нам с тобой переодетыми удается бежать. Никем не узнанные, поселились мы вдвоем в горах. Я хожу на охоту, а ты готовишь простую пищу из того, что я добуду. Ночью ты прижимаешься ко мне, услышав шорох в кустах, — а вдруг это змея? А если светлячок закружится над нами и бросит трепетный свет на наши лица, ты зальешься краской, потому что будешь знать — это богиня леса хочет видеть, как мы друг друга любим.

Я совсем было увлекся, но Деваяни прервала мои мечты:

— Ты по ошибке родился во дворце короля Нахуши — тебе бы сыном виршеплета родиться!

Но она-то вышла замуж как раз за сына короля, ее привлекли королевское величие и престол! Деваяни желала быть королевой, и ради этого она была согласна даже делить со мною ложе.

Сознание того, что не я нужен Деваяни, а мой титул, не давало мне покоя.

Мне было худо оттого, что я все понимал. Но в то же время я потакал любой причуде Деваяни, я был готов на все ради нее. Она могла унижать Шармишту, ссориться с королевой-матерью, изводить двор своими выдумками — я ничему не противился. При дневном свете я видел недостатки Деваяни, но наступала ночь, я снова рвался к ней, хоть плакала моя душа. Я все больше запутывался в силках ее женских чар. Может быть, Деваяни верила, что дарит мне счастье… Тоски моей она не понимала.

Возможно, те, кто живет собой и поглощен собой, кто не видит в мире никого, кроме себя, становятся калеками: их разум слепнет, душа их глохнет.

Деваяни видела лишь то, что ей хотелось видеть, и так, как ей хотелось.

Вскоре после нашей свадьбы столица устроила пышное празднество в честь короля и королевы. Что ни вечер — спектакли, танцы, музыка, прочие увеселения. Обычай требовал, чтоб королевская чета показывалась на каждом из них. Деваяни была средоточием восторгов, она сияла красотой, народ не мог налюбоваться юной королевой.

В первый вечер празднества давалось представление о жизни моего прадеда, короля Пуруравы.

Мой прадед увел с небес апсару Урваси. Небожительница снизошла на землю с условием, что никогда не увидит короля без одежд. Когда же король нечаянно нарушил условие, Урваси покинула его. Король в отчаянии искал ее по свету и, наконец, настиг на берегу лесного озера. Он молил Урваси о прощении, но небожительница оставалась непреклонна. Тогда король сказал, что, если Урваси не вернется к нему, он бросится в озеро со скалы. Урваси отвечала:

— Не лишай себя жизни, король. Помни, невозможно завладеть навеки сердцем женщины, ибо ее душа, как волчица, ненасытна — ей нужна все новая и новая любовь.

С этими словами Урваси растаяла в воздухе.

Заключительная сцена драмы — исчезновение Урваси и безнадежное отчаяние короля, приникшего к голой скале, — заставила прослезиться многих зрителей. Одна лишь Деваяни радостно забила в ладоши, с победительной улыбкой глядя на меня. Ей, видимо, мнилось, что она — Урваси-небожительница, а я — новый Пурурава. Толпа недоуменно смотрела на королевскую чету… Впрочем, я не хочу об этом вспоминать.

На другой вечер было назначено представление: история Агастьи и Лопамудры из «Ригведы». Агастья был ученым брахмином, а Лопамудра — принцессой из касты кшатриев. Их союз был неравен, как и наш. Полушутя, сказал я Деваяни:

— Вот роли, которые подходят нам с тобой: я мог бы сыграть Агастью, а ты — Лопамудру.

Деваяни только усмехнулась.

Начался спектакль.

Святой долго хранил обет безбрачия, даже взяв в жены Лопамудру. Но однажды Агастья обратился с такими словами к своей супруге:

— Всякий рассвет возвещает рождение нового дня. Всякий новый день приближает нас к старости, гасящей пыл страстей. Нет человека, который избежал бы этой участи. Возлюбленная Лопамудра, для чего же мы до времени торопимся испить горькую чашу?

Однако Лопамудру мучают сомнения — она помнит, что муж ее связан обетом.

Агастья продолжает:

— Творец создал мужчин и женщин отличными друг от друга и наделил неизъяснимой сладостью единение мужского начала с женским. Значит, оно угодно творцу.

После долгих колебаний Лопамудра признается:

— Женщины, как и мужчины, жаждут сладостного мига единения, но мужчины говорят о том, а женщинам положено смущаться.

Зрители были в восторге. Но Деваяни поджала губы и уронила:

— Как глупа эта Лопамудра! Ей следовало повести себя как Урваси!

Зато ей понравилась комическая оценка, в которой принц переодевался танцовщицей и дурачил придворных.

Деваяни задумчиво сказала:

— Принц хорошо всех разыграл… Любопытно, ты мог бы так? Кого бы ты сумел изобразить?

Я пожал плечами.

— Отшельника, пожалуй, — продолжала Деваяни. — Ты лучше всего выглядел бы в роли отшельника: длинные волосы и борода, коралловые четки на шее, деревянные сандалии, в одной руке — чаша для подаяния, в другой — свернутая оленья шкура. Мне так легко вообразить тебя в этом виде!

Деваяни расхохоталась.

Я поддержал шутку:

— Жаль только, я еще ребенком поклялся матери, что не уйду в отшельники.

— Поживем, — увидим, — ответила Деваяни.

C севера все чаще прибывали гонцы с вестями о том, что на границе снова начались стычки с дасью. Отец когда-то предпринял поход и усмирил непокорные племена севера, теперь же они опять подняли голову. Необходимо было показать им силу Хастинапуры, пока они вконец не осмелели.

Я решил сам повести хастинапурские войска. Был выбран день, когда положение звезд благоприятствовало выступлению в поход. Занятый приготовлениями, я едва замечал, как летело время и приближался назначенный час.

Я полагал, что Деваяни будет опечалена, будет бояться за мою жизнь. Но она сохраняла спокойствие.

— Как мне трудно оторваться от тебя, — сказал я ей в последнюю ночь.

— Это действительно ты следовал за конем победы? — насмешливо спросила Деваяни.

На рассвете я испросил благословения у матери. Теперь Деваяни предстояло совершить обряд проводов мужа. Шармишта уже держала наготове серебряный поднос с зажженным светильником, свежесорванными листьями священного тулси, открытой коробочкой красного кумкума и другими ритуальными предметами. Деваяни протянула было руку к подносу, но в этот самый миг влетела запыхавшаяся служанка с объявлением, что к Деваяни прибыл гонец.

Деваяни заспешила к гонцу.

— Ваше величество, — зашелестели встревоженные жрецы, — благоприятный миг… ваше величество…

Жрецы перепугались: прервать обряд, время которого астрологи вычисляли с великим тщанием…

Мать побледнела и велела Шармиште продолжать совершение обряда.

Шармишта окунула палец в кумкум и под мантры, нараспев читаемые жрецами, отпечатала кружок на моем лбу.

Неужели может суть человека раскрыться в одном прикосновении? Деваяни была бесспорно красивее Шармишты, но ее касания напоминали холод статуи. Шармишта дотронулась до меня будто стебель вьющейся лианы.

Обведя светильник вокруг моей головы и осыпав меня рисом, Шармишта прошептала:

— Ваше величество, молю вас беречь себя…

Наши взгляды встретились. Я увидел слезы в глазах Шармишты. Шармишты — не Деваяни.

А Деваяни впорхнула в комнату, сияя радостью, со свитком в поднятой руке.

Неожиданно обратившись к матери, она вскричала:

— Ваше величество, не волнуйтесь — король возвратится с победой! Мой отец вовремя прислал свое благословение ему!

Деваяни подала мне свиток. Я прочел:

«Обитель опустела с твоим отъездом. Я живу как обычно, но все время чувствую, как мне чего-то недостает. Не знаю, всякий ли отец, выдав замуж дочь, переживает то же.

Я решился, наконец, подвергнуть себя испытанию, хоть и страшусь его. Утратив способность возвращать мертвым жизнь, боюсь, я прогневил бога Шиву, и потому мое испытание должно быть на сей раз предельно суровым. Но не беспокойся за отца, Деви. Твоего отца ничто не остановит. Пока не достигнет дух его силы, способной совершать деяния, равные воскрешению из мертвых.